Филлис покосилась в приблизительном направлении, куда указал мешковатый рукав ночнушки Майкла.
– Ты эт про че, про «Улитачен рейс»?
Майкл оглянулся на лавку и обнаружил, что и в самом деле ныне заведение торговало под этим названием. Они с Филлис уже поднялись на тротуар, окаймлявший деревянные Чердаки Дыхания, как она назвала большой холл, так что Майкл оказался достаточно близко, чтобы видеть товар на обозрении под светом сорокаваттной лампочки в витрине. То, что он сперва принял за машинки «Матчбокс» на подиумах из красно-желтых картонных коробков, в которых они продавались, – как и следовало ожидать в настоящем «Чистерлейне», – оказалось раскрашенными вручную репликами улиток в полном размере. Каждая стояла на своем коробке, словно игрушечные машинки и грузовички, только теперь на упаковке был рисунок с изображением конкретной модели улитки. У всех моллюсков-репродукций были панцири в стиле настоящих машинок «Матчбокс»: одна была темно-синей с надписью белыми буквами «Пикфордс», тогда как другая красной, как телефонная будка, с крошечной бухтой пожарного шланга на спинке, где полагалось быть спиральному домику. Снова посмотрев на вывеску над витриной, Майкл увидел, что она все еще гласит «Улитачен рейс», так что, возможно, он ошибался насчет перетасовки букв. Наверное, так и было написано на знаке все время, пока он приглядывался. И все же это никак не влияло на первоначальное наблюдение – то есть что лавка напоминала известную пещеру Аладдина с игрушками под названием «У Чистерлейна» в пассаже «Эмпорий». Майкл повернулся обратно к Филлис Пейнтер – они теперь переходили широкую ленту растрескавшегося тротуара – и упрямо повторил свое утверждение.
– Да, «Улитачен рейс». Вылитая игрушка лавок из пассажа на рынке. Мы в пассаже или нет?
Испустив тяжелый вздох, напускной и принужденный, Филлис встала как вкопанная и заговорила тоном, который четко давал понять, что это ее последнее объяснение.
– Нет. И ты ж сам это знаешь. Твой этот пассаж – он блесть Внизу. Хоть он и замечательный, но в сравнении с этим – плоский чертеж.
Филлис показала на усеянную окнами равнину, тянувшуюся позади, и высокий стеклянный потолок над головой, где на поле идеальной переливчатой голубизны таинственно разворачивались облака-оригами.
– И вообще, Внизу – целиком плоский чертеж того, что Наверху. А пассаж у нас тут, на Чердаках Дыхания, сделан из того же теста, что и эти Старые Дома, куда мы идем.
Она обвела округу рукой-палкой так, что ее колье из трофеев омерзительно колыхнулось, и заговорила о длинной перекроенной террасе домов над побитыми плитами мостовой.
– Все эт сделано из человеческих снов. Всем, кто жил окрест Внизу, или всем, кто блесть там проездом, снились сны про одни и те же улицы, одни и те же дома. Ток всем снится по-своему, и каждый сон оставляет тут как бы осадок, этакую муть, сонную корку из домов, магазинов и улиц, которые люди вспоминают навыворот. Ну как када коралловые рифы получаются из кучи дохлых креветок. Если увидаешь кого-то с загипнотизенным видом, кто расхаживает в одних трусах или ночном, наверняка эт какой сновидец.
Тут она осеклась и задумчиво опустила взгляд на Майкла, стоявшего в пижаме, сорочке и тапочках:
– Хотя то же можно сказать и о те, но я сама видала, как ты задохся насмерть.
А. Точно. Он почти выкинул это неприятное дело из головы и был бы не против, чтобы Филлис не рубила сплеча и не говорила о том, что он недавно скончался. Это несколько удручало и все еще пугало его. Не обращая внимания на то, как он поежился и поморщился, Филлис Пейнтер вела дальше свой мрачный монолог:
– То бишь, если ты умираешь, тада должон блесть в самой любимой одежде, что ток помнишь. Если ток у тя не пижама самая любимая одежда, засранец ты ленивый.
Он был потрясен. Не из-за намеков, что он лежебока – ну конечно же, пижама его любимая одежда, как может быть иначе, – но из-за факта, что она ругалась на Небесах, где такое разрешать не должны. Филлис же, не подозревая о запретах, разглагольствовала без всякого смущения:
– Но обратно, раз ты помер, тада как же тя никто не вытаскивает и не отряхивает, окромя меня? Не, ты у нас тот еще покойничек с музыкой. Че-т в те не то. Пошли. Лучше живее отвести тебя на Стройку и показать зодчим. Не ортставай и не теряйся в нашем дремотном ремонте.
«Ортставай». Точно так же мамка Майкла произносила букву «о» в любых похожих словах – «lorst», «frorst» или «corst». «Не ортставай», «Закрой окно, прорстудишься», «Скорк это стоит?» Его провожатая не только определенно была родом из Боро, но и почти наверняка из нижнего конца района, рядом с дорогой Андрея. Он ни разу не слышал ни о каких Пейнтерах, если только, конечно, Филлис не жила там задолго до него. Впрочем, Майклу не дали времени на передышку, чтобы все это осмыслить. Верная своему слову, Филлис Пейнтер уже шла вприпрыжку через проложенные мхом плиты, даже не оглянувшись проверить, следует ли он за ней. Он покорно зашаркал следом, лишенный возможности бежать по-настоящему из страха потерять тапочки.
Неуклюже шлепая по мостовой, он увидел, что в террасе на другой стороне пограничного тротуара открывались входы – коридоры, заводящие вглубь взбученной кучи сонной архитектуры. Как раз в одной такой темной бреши готовилась исчезнуть его спутница со скачущей гидроголовой кроличьей накидкой – в переулке, что уходил прямо между фасадом, где входная дверь торчала высоко на стене, и переменчивой витриной лавки шуток. Набирая обороты, Майкл заторопился за девочкой, ориентируясь по розово-голубому стягу, трепещущему впереди.
Проход, когда он подошел вплотную, оказался ровно таким же узким джитти, что шел от Ручейного переулка до улицы Алого Колодца. Он был точно так же вымощен булыжником и порос бурьяном, и даже точно так же виднелась сзади серая крыша конюшни с дырявой черепицей, где держал свой грузовик Даг Макгири, на дворе по соседству от номера 17. Главную разницу он нашел справа, где у края нижнего стадиона Ручейной школы должны были выситься сетчатый забор и живая изгородь, а вместо них стоял целый ряд краснокирпичных домов – с калитками на крючках, стенами задних дворов и выглядывающими из-за них окнами. «Терраса Алого Колодца» – вдруг словно влетело к нему в одно ухо и вылетело из другого. Филлис Пейнтер была уже на немаленьком расстоянии в преображенном переулке и не выказывала никакого намерения сбавить шаг или убедиться, что он не отстал. Майкл потопал за ней по булыжникам тенистого ущелья, которое что наяву, что во сне всегда вызывало у него опаску.
С каждой стороны коридора на Майкла давили стены, причем справа они были совершенно незнакомыми, и даже те, что слева, весьма отличались от своих родственников позади дороги Андрея в реальности. Он осмелился бросить взгляд на небо над переулком и обнаружил, что оно больше не отличается неземным голубым цветом, как с открыток, которым он любовался через крышу пассажа, как нет на нем и облаков разреженной геометрии, разворачивающихся с похрустыванием. Над ним остался только серый отрезок небосклона над Боро, удручавший любого и оправдывающий обычный пессимистический прогноз. Майкла встревожило, как внезапно эта смена цвета сказалась на всем настроении путешествия. Он чувствовал себя не участником удивительного приключения, а несчастным сиротой, чувствовал никчемность и одиночество, чувствовал себя заблудившимся ребенком в пижаме в поздний час, бредущим по грязным подворотням, когда в любой момент заморосит. Только он хуже, чем заблудился. Он уже умер.
Майкл нервно опустил взгляд от мрачных небес между водостоками и дымоходами и, к ужасу своему, обнаружил, что канителится. Девочка уже прошла по переулку намного дальше, чем он видел в последний раз, уменьшенная расстоянием до того размера, когда он принимал ее за угловую фею, – казалось, это было уже многие часы назад. Он успокоил себя тем, что если побежит быстрее и не будет больше отрывать от нее глаз, то неизбежно нагонит.
Но при беге с зафиксированным строго перед собой взглядом Майкл не видел толком, куда ступает. Он зацепился клетчатым носком тапочка за неожиданную рытвинку, из которой вывернулся булыжник, и вдруг полетел ничком на четвереньки. Хотя круглые камни под тонким материалом пижамы показались твердыми и жесткими, Майкла ждал приятный сюрприз – падение не принесло боли. Напугало и слегка расстроило, но он ничего не почувствовал и не видел следов травм. Одна коленка полосатых штанов вымокла и перепачкалась, но ткань не порвалась, так что в целом он легко отделался.
Но Филлис Пейнтер исчезла из виду.
Он еще не успел поднять глаза и обнаружить, что переулок пуст, не считая его самого, как уже знал, что ее нет, с тем же неоспоримым фатализмом, что наваливался в кошмарах – тех снах, где ты знаешь: то, чего больше всего боишься, случится гарантированно.
Вокруг него были закопченные обветренные кирпичи джитти, а справа от Майкла, кажется, стояла задняя стена фабрики или склада, прерывающая долгую череду обвешанных бельевыми веревками задних дворов. Это и есть та самая «Стройка», которую девочка называла их пунктом назначения? Через черную сетку можно было едва разглядеть толстую пыль, покрывающую высокие одинокие окна этого здания, и ржавеющую тачку, торчащую перед деревянной платформой с воротами – видимо, предназначенной для погрузки товаров. Перед ним тянулся пустой переулок – куда дальше, чем длился его двойник в мире живых из памяти Майкла, – и мальчик сомневался, что Филлис Пейнтер успела достичь конца прежде, чем он поднял взгляд, даже если учесть неуклюжее падение. Более вероятным ему казалось, что она свернула из этой гадкой подворотни в дверь или ворота, что выходили на задний двор фабрики справа от него.
Уцепившись за эту надежду, он прошел по переулку чуть дальше, как по дну каменистого речного русла в пасмурном сером свете, пока не оказался на месте, где, как ему казалось, в последний раз приметил девчонку. Между кочками брусчатки в переулке пробивалась трава цвета полыни и валялся тот же мелкий сор, что можно было ожидать в обычных обстоятельствах: окурок сигареты без фильтра, крышка от пивной бутылки, промятая посередине открывалкой, пара кусочков битого стекла. На крышке, там, где должно быть название пивоварни, было напечатано «Маска-Маска», а стеклянные фрагменты при ближайшем рассмотрении оказались осколками мыльных пузырей, но Майкл упрямо отказывался обращать на это внимание. Он медленно брел вперед, выискивая в стене проход, дверь или дырку, куда могла скрыться Филлис, пока наконец не нашел.