Во время празднования Пасхи и мусульманского Наби Муса Паркер решился. Он и его люди, переодевшись в арабов, пробрались на Храмовую гору и у самого Купола вскрыли мощеное покрытие, чтобы докопаться до потайных проходов в горе. Но в ночь на 17 апреля мусульманский сторож, которому никак не удавалось заснуть в своем тесном и душном домике, решил переночевать под открытым небом на Храмовой горе. Там он с удивлением увидел англичан и бросился в город, вопя, что переодетые христиане подкапываются под Купол Скалы.
Муфтий объявил, что раскрыт грязный османо-британский заговор. Толпа мусульман, поддержанная прибывшими на празднества Наби Муса паломниками, ринулась защищать святыню. Спасая свои жизни, капитан Паркер с друзьями бежали в Яффо. Евреи и мусульмане, в первый и последний раз действовавшие заодно (и те, и другие одинаково разъяренные), попытались линчевать шейха Халиля и Макасадара, которых спасло только вмешательство османского гарнизона, взявшего их под стражу. Шейх, Макасадар и полицейские, охранявшие Паркера, — все были впоследствии посажены в бейрутскую тюрьму.
В Яффо Монти Паркер пытался подняться на борт яхты «Водяная лилия». Но местные полицейские уже были оповещены, что при нем может быть Ковчег Завета. Они обыскали Паркера и его багаж, однако Ковчега не нашли. Паркер понимал, что должен бежать от берегов Палестины как можно скорее. И он ловко сбил с толку османских жандармов, разыграв из себя истинного английского джентльмена: зажег на судне иллюминацию, объявив, что собирается «устроить на яхте прощальный прием для яффских сановников». Но когда те уже готовы были взойти на борт, Паркер поднял якоря.
Между тем толпы негодующих иерусалимлян не успокаивались. Подогреваемые слухами, что Паркер похитил венец царя Соломона, Ковчег Завета и меч Мухаммеда, они угрожали убить губернатора и расправиться со всеми англичанами в городе. Губернатор прятался, дрожа от страха за свою жизнь. Утром 19 апреля лондонская «Таймс» сообщила о массовых волнениях в Иерусалиме: «Магазины не работают, крестьяне бегут из города, слухи множатся». Христиане устрашились, что «магометане-паломники» явились на самом деле для того, чтобы «изничтожить всех христиан». А мусульмане оцепенели от ужаса, прослышав, что «8 тыс. русских паломников вооружаются, чтобы убить магометан». Но все были одинаково убеждены: «Соломоновы регалии» уплывают прочь на яхте капитана Паркера.
Европейцы заперли двери, ставни и ворота и даже не мыслили показываться на улице. «Возмущение иерусалимского народа было столь сильным, — вспоминала Берта Спаффорд, — что власти вынужденно выставили патрули на все улицы города». В последний день праздника Наби Муса на Храмовой горе собралось 10 тыс. человек. «Началась давка. Поднялась страшная паника. Паломники хлынули к воротам Горы с криками „Убивают!“, горожане вооружились кто чем мог и забаррикадировались в своих домах. Никакое иное происшествие за все наше долгое пребывание в Иерусалиме, — пишет Спаффорд, — не провоцировало такого накала страстей. После бегства Паркера резня христиан казалась неотвратимой». The New York Times оповещала мир: «Отъезд с сокровищами Соломона. Англичане отплывают на яхте. После раскопок под мечетью Омара ходят слухи, что найден царский венец. Турецкое правительство посылает в Иерусалим высших чиновников для расследования!»
Монти Паркер, так и не осознавший всю серьезность положения, той же осенью снова приплыл в Яффо. Однако ему посоветовали не сходить на берег. Паркер сообщил синдикату, что направляется в Бейрут посетить арестованных. Но отказываться от раскопок он все же не хотел. Монти задумал выждать, пока все утихнет, а затем добиться того, чтобы губернатор написал великому визирю и заверил его в безопасности всего предприятия. Но Иерусалим не желал больше видеть этого авантюриста, хотя тот не оставлял попыток вернуться вплоть до 1914 года[244].
Лондон и Стамбул обменялись нотами протеста. Иерусалимский губернатор лишился своего поста. Сообщников Паркера судили, но оправдали (поскольку ничего украдено не было), деньги спонсоров утекли, сокровища оказались химерой, а «фиаско Паркера» на целых 50 лет закрыло ворота для европейской археологии и экспансии.
44. Мировая война1914–1916 гг.
Приключения Паркера высветили реалии младотурецкого правления в Иерусалиме: младотурки были не менее продажными и не более компетентными, чем их предшественники. Но при этом они сумели всколыхнуть надежды арабов на автономию. Для выражения этих новых настроений в Яффо была основана националистическая газета Filastin («Палестина»). Однако вскоре стало очевидно, что младотурки остаются тайной и беспощадной организацией, только прикрывающейся демократическими лозунгами. Фактически это было движение турецких националистов, решительно настроенных на то, чтобы не только подавлять надежды арабов, но даже не допускать изучения арабского языка.
Арабские националисты, в свою очередь, начали основывать тайные клубы с целью составления заговоров для достижения независимости, к которым примкнули даже Хусейниды и другие родовитые кланы. Между тем сионистские лидеры побуждали новоприбывших иммигрантов создавать «еврейские поселения, особенно в Иерусалиме, сердце страны» и купили участок земли на горе Скопус под будущий Еврейский университет. Это насторожило кланы, даже несмотря на то, что Хусейниды и прочие землевладельцы, в частности род Сурсок из Ливана, тихо, не привлекая лишнего внимания, продавали земли евреям.
Рухи аль-Халиди — говоривший по-французски просветитель, литературовед и историк, а теперь и депутат палаты представителей турецкого меджлиса (парламента) от Иерусалима — был османским либералом, но вовсе не арабским националистом. Однако он тщательно изучил сионистское движение и даже написал о нем книгу, придя к выводу, что сионизм несет арабам угрозу. В парламенте он пытался добиться законодательного запрета на покупку евреями земель Палестины[245]. Самый богатый потомок старых родов, изысканный плейбой Раджиб аль-Нашашиби также баллотировался в парламент, обещая: «Я не пожалею ни сил, ни энергии, чтобы отвратить от нас опасность, исходящую от сионизма». Редактор арабской газеты Filastin тоже предостерегал: «Если такое положение дел сохранится, сионисты добьются господства в нашей стране».
23 января 1913 года 31-летний младотурецкий офицер Исмаил Энвер, ветеран революции 1908 года, сделавший себе имя, сражаясь с итальянцами в Ливии, ворвался в Блистательную Порту (окруженный стенами офис верховного визиря и правительственных учреждений), застрелил военного министра и захватил власть. Вместе с двумя своими сподвижниками — Мехметом Талаатом и Ахметом Джемалем — Энвер образовал триумвират «трех пашей». После незначительной победы, одержанной им в быстротечной Второй Балканской войне (июль 1913 года), Энвер возомнил себя турецким Наполеоном, призванным возродить империю. В 1914 году он стал военным министром и даже женился на племяннице султана. «Три паши» верили, что остановить разложение многоязычной и многонациональной Османской империи можно лишь путем ее тюркизации. Их жесткая программа своим варварским расизмом и милитаризмом во многом предвосхитила фашизм и Холокост.
28 июня 1914 года сербские террористы убили австрийского наследника, эрцгерцога Франца Фердинанда, и великие державы быстро втянулись в Первую мировую войну. Энвер-паша тоже жаждал воевать и предпринял все усилия, чтобы сделать Германию союзницей Османской империи и заручиться ее военной и финансовой помощью, в которой он остро нуждался. Кайзер Вильгельм, не забывший своего путешествия на Восток, поддержал союз с османами. Энвер назначил себя заместителем главнокомандующего при султане-марионетке (формально считавшимся главнокомандующим) и вступил в войну, начав с бомбардировки русских черноморских портов со своих недавно полученных из Германии линкоров.
11 ноября султан Мехмет V Решад официально объявил войну Великобритании, Франции и России, а в иерусалимской аль-Аксе был провозглашен джихад. Вначале война воспринималась с некоторым энтузиазмом. Прибывшие в Иерусалим части командующего османскими войсками в Палестине баварского генерала барона Фридриха Кресса фон Крессенштайна были встречены местными евреями у воздвигнутой ими по этому случаю триумфальной арки. Немцы взяли на себя защиту евреев от британцев. Иерусалим стал поджидать приезда своего нового правителя.
18 ноября Вазиф Джавгарийе, которому шел 18-й год, наблюдал, как въезжает в Иерусалим военно-морской министр и один из «трех пашей» — Ахмет Джемаль, теперь диктатор Великой Сирии и верховный командующий Четвертой османской армии. Своей ставкой Джемаль сделал комплекс «Августа Виктория» на Масличной горе. А 20 декабря к Дамасским воротам подъехала роскошная карета из Мекки, над которой развевалось зеленое знамя ислама. В ней сидел пожилой шейх, чье появление в городе вызвало неописуемое волнение. «Войска со знаменем во главе промаршировали по всему Старому городу, жители обрызгивали солдат конвоя розовой водой. За конвоем потянулись все мусульмане города, восклицавшие „Аллах акбар“. Это был самый красивый парад из всех, что я когда-либо видел», — записал Вазиф Джавгарийе. У Купола Джемаль провозгласил джихад. «Ликование охватило все население», — свидетельствовал Кресс фон Крессенштейн. Но перед христианским Рождеством престарелый мекканский шейх неожиданно умер; дурное предзнаменование для джихада.
44-летний Джемаль — приземистый, бородатый, всегда под охраной целого эскадрона гвардейцев на верблюдах — сочетал в себе грубую, параноидальную жестокость с неожиданным обаянием, умом и склонностью к гротескной буффонаде. Бонвиван, питавший «слабость к богатству и роскоши», как, впрочем, и к красивым еврейкам, он прекрасно сознавал и собственное величие, и нелепость своего положения. Терроризируя Иерусалим, Джемаль между делом играл в свой любимый покер, скакал на коне по Иудейским холмам, пил шампанское и раскуривал сигары вместе с испанским консулом и своим другом графом Антонио де Байобаром. Байобар, изысканный аристократ лет тридцати, описывал пашу, как