Иногда и лютнисту Вазифу перепадал лакомый кусок с барского стола. Однажды его с друзьями пригласили на вечеринку в еврейском доме. Там в большом зале они увидели «группу османских офицеров, обхаживавших дам», среди которых была и известная мисс Рэчел. Неожиданно пьяные турки завязали драку и принялись палить из револьверов сначала в люстры, а затем друг в друга. Музыканты в страхе разбежались. Любимую лютню Вазифа разбили вдребезги, но очаровательная мисс Рэчел затолкала его в чулан и показала потайную дверь, через которую он попал в соседний дом. «Она спасла мне жизнь, — вспоминал Вазиф, с явным удовольствием добавляя: — И я провел с ней ночь».
27 апреля 1915 года, в годовщину воцарения султана Мехмета, Джемаль пригласил османских и германских командующих, а также иерусалимскую знать на званый обед в своей ставке — в экспроприированном французском монастыре у Новых ворот. Османских офицеров сопровождали 50 проституток, хотя представители городской знати пожаловали на прием со своими чопорными женами.
Даже когда положение в Иерусалиме стало совсем плачевным, граф Байобар продолжал устраивать для Джемаля роскошные застолья: в меню банкета 6 июля 1916 года входили турецкий суп, рыба, бифштекс, мясные пироги и фаршированная индейка; на десерт были поданы мороженое, ананасы и прочие фрукты. Джемаль разговорился о дамах, о власти и о своем новом Иерусалиме. Он возомнил себя градостроителем, намереваясь снести иерусалимские стены и проложить через Старый город бульвар от Яффских ворот до Храмовой горы. Затем он похвастался своей женитьбой на блестящей Лее Тененбаум: «Ты знаешь, что я женился на австрийской еврейке?»[247]. К Байобару Джемаль частенько наведывался без предупреждения. И, поскольку дела принимали все более отчаянный оборот, испанец использовал свое влияние, чтобы хоть как-то обуздать деспотизм Кровавого мясника. А тот, со своей стороны, во время веселой пирушки с испанским и греческим консулами мог со смехом пообещать им, что непременно повесит обоих, если их страны вступят в войну!
Пока Джемаль грезил своим ускользающим из рук Иерусалимом, его соратник и заместитель главнокомандующего Энвер потерял 80 тыс. солдат, предприняв катастрофически неудачное наступление на русских на Кавказском фронте. Энвер и Талаат обвинили в своих неудачах христиан-армян, учинив в османской части Армении настоящий геноцид. Зверства и преступления против человечности в конце концов унесли жизни целого миллиона человек и впоследствии стали для Гитлера одним из аргументов в пользу того, что мировое общественное мнение не обратит внимания на Холокост: «Никто сегодня не вспоминает армян», — говаривал фюрер. Джемаль заявил, что не одобряет эту бойню, и даже разрешил армянским беженцам селиться в Иерусалиме: в годы войны число армян в городе удвоилось.
Тем временем Джемаль вел секретные переговоры и с Британией: он признавался Байобару, что Лондон требует от него, чтобы он убил своего соратника Талаат-пашу. Джемаль предложил Антанте собственный план действий: двинуться на Стамбул, сместить Энвера, спасти армян и самому стать наследственным султаном. Союзники не восприняли это всерьез, и Джемаль стал действовать по своему усмотрению. Он казнил в Иерусалиме еще 12 арабов: их тела были вывешены на стенах. Между тем Энвер колесил по восточным провинциям империи, укрепляя там свой авторитет, запугивая арабских диссидентов и стараясь не выпускать из виду своего «соратника». Вазиф наблюдал, как Энвер въехал в сопровождении Джемаля в Иерусалим. Посетив Купол Скалы, гробницу Давида и церковь Гроба Господня, торжественно открыв новую улицу Джемаль-паши, Энвер направился в отель «Фаст», где мэр города Хусейн Хусейни дал в его честь прием, организованный, разумеется, Вазифом Джавгарийе.
А затем Энвер и Джемаль отправились в Мекку, чтобы усердной молитвой отвратить восстание арабов. Но хадж двух турецких пашей не помог сохранить Аравию за османами.
45. Великое арабское восстание и декларация бальфура1916–1917 гг.
Почти перед самым началом Первой мировой войны молодой мекканский принц Абдалла ибн Хусейн, возвращаясь домой из Стамбула, нанес визит фельдмаршалу лорду Китченеру, британскому агенту и генеральному консулу Великобритании в Каире, фактическому правителю Египта. Абдалла хотел попросить влиятельного англичанина о военной помощи своему отцу.
Отцом Абдаллы был Хусейн, шериф, то есть эмир Мекканского шарифата, самый авторитетный властитель в Аравии. Только прямой потомок пророка или хотя бы родственник пророка из клана Хашим мог стать шерифом. Но османский султан Абдул-Хамид свыше 15 лет держал Хусейна в роскошном плену в Стамбуле, отдавая титул эмира другим хашимитам. В 1908 году младотурки за отсутствием иных кандидатов наконец отпустили Хусейна в Мекку (где у него был установлен телефон с номером Mecca 1). Столкнувшись с агрессивным турецким национализмом Энвер-паши, с соперничеством Саудитов и других вождей Аравии, Хусейн решил готовиться к войне на Аравийском полуострове и одновременно к восстанию против Стамбула.
Абдалла с гордостью показал Китченеру свежую рану, полученную им в сражении с одним из южноаравийских шейхов, а консул в ответ продемонстрировал гостю шрамы, которые он получил в Судане. «Ваша светлость, — вежливо сказал миниатюрный Абдалла громоздящемуся над ним долговязому Китченеру, — вы представляете собой мишень, по которой невозможно промахнуться, но смотрите, как я мал — и все же какой-то из арабских воинов смог поразить меня». Но несмотря на все обаяние Абдаллы, Китченер отказал в военной помощи шерифу.
С той встречи прошло несколько месяцев, и начавшаяся Мировая война все изменила. Китченер вернулся в Лондон, чтобы занять новый пост — военного министра Британии — и выпустить адресованный молодым англичанам вербовочный плакат с собственным изображением и словами: «Твоя страна нуждается в тебе». Но он оставался едва ли не главным британским экспертом по Востоку. И когда османский султан-халиф объявил джихад против стран Антанты, Китченер вспомнил о Хусейне и предложил назначить его «настоящим» халифом с помощью Британии — и тем инициировать восстание арабов[248]. Китченер приказал Каиру вступить в переговоры с шерифом Мекки.
Поначалу от Хусейна не было никакого ответа. И вдруг в августе 1915 года Хусейн сам вышел с предложением возглавить арабское восстание — в обмен на определенные гарантии. Англичане после провала своей Галлипольской операции (целью которой был вывод османов из войны в надежде прекратить кровопролитные позиционные бои — настоящий клинч — на Западном фронте) и катастрофического окружения целой армии в Кут-эль-Амаре (Ирак), опасались, что Джемаль-паша вот-вот захватит Египет, если его не остановить арабскими беспорядками. Поэтому Лондон приказал сэру Генри Мак-Магону, Верховному Комиссару в Египте, соглашаться на любые условия арабов, лишь бы удержать их на своей стороне, и не давать только тех обещаний, которые противоречили бы интересам Франции и, разумеется, самой Британии.
Очевидец тех событий Лоуренс Аравийский описал шерифа Хусейна, которому шел уже седьмой десяток лет, как человека «самодовольного, алчного и глупого», «совершенно неспособного» к управлению государством. Но все же он был «надежным стариком», и в тот момент Британия чрезвычайно нуждалась в его помощи. Направляемый своим умным, проницательным вторым сыном Абдаллой, Хусейн выдвинул следующее требование: англичане признают хашимитскую империю[249], в которую войдут вся Аравия, Сирия, Палестина и Ирак, а шериф Абдалла будет обладать в ней абсолютной властью. Неплохой запрос, учитывая, что подобной властью не обладал ни один арабский правитель со времен Аббасидов! В обмен Абдалла обещал поднять восстание против турок не только в своей родной Аравии, но и в Сирии, поскольку там он располагал сетью тайных арабских националистических обществ, таких как Аль-Фатат и Аль-Ахд. Это была, скажем так, не совсем правда: под командованием шерифа находилось всего несколько тысяч воинов, а его власть не распространялась даже на весь Хиджаз. Большая часть Аравийского полуострова пребывала под контролем соперничавших друг с другом военных вождей, в частности Саудитов, и положение Хусейна было весьма ненадежным. Сирийские тайные общества оставались малочисленными: в них насчитывалось в лучшем случае по нескольку сотен активных членов, и до них скоро должен был добраться Джемаль.
Мак-Магон даже растерялся, не зная, как реагировать на эти «трагикомичные притязания», и, пока он терзался сомнениями, Хусейн предложил свои услуги уже не британцам, а Трем пашам: он откажется помогать британцам, а в обмен получит в вечное наследное владение Хиджаз. Джемаль же прекратит террор против арабов в Сирии и Палестине. На переговоры с Джемалем шериф послал своего третьего сына Фейсала, но Кровавый мясник начал с того, что заставил принца присутствовать на казни арабских националистов.
В конце концов британцы оказались все же сговорчивей. Лондонские эксперты по восточным вопросам, пребывавшие в Каире, отлично представляли себе положение дел в Палестине благодаря работе археологов-шпионов конца XIX века, а Китченер в свое время самолично фотографировал Иерусалим и составил подробную карту страны, не раз во время своих картографических экспедиций перевоплощаясь в араба. Но все же многим из этих экспертов каирские клубы были знакомы лучше, чем базары Дамаска: они снисходительно относились к арабам и были предубеждены против евреев, происками которых они объясняли любые вражеские заговоры. И пока Лондон проводил одну политику, ведя переговоры с эмиром Мекки, британский вице-король Индии начал вести свою собственную, совершенно иную политику, решив поддержать врагов Хусейна — Саудитов.
Британских экспертов, зачастую дилетантов, плывших по ненадежным, вероломным течениям арабской политики в широком Османском море, описал в своем романе «Зеленый плащ» Джон Бакен. Однако у Мак-Магона имелся один офицер, который по-настоящему знал Сирию. 28-летний Томас Эдвард Лоуренс, охарактеризованный его коллегой и подругой, арабисткой Гертрудой Белл, как человек «очень умный», являл собой тип эксцентричного «дилетанта». Амбициозный выходец из среды британского истеблишмента, он навсегда остался «своим среди чужих, чужим среди своих», не сумев примирить собственную привязанность к арабам с преданностью Британской империи. Он был незаконнорожденным сыном Томаса Чэпмена, наследника титула баронета, оставившего жену ради нового брака: Чэпмен женился на своей любовнице Саре Лоуренс и даже взял ее фамилию.