объединение с Сирией выступало и Литературное общество, основанное Раджибом Нашашиби. Семейство Хусейни основало Арабский клуб. Но к Декларации Бальфура оба клана относились враждебно.
20 декабря 1917 года в Иерусалим прибыл Рональд Сторрз, назначенный военным губернатором — «под стать Понтию Пилату», как он выразился. В холле отеля «Фаст» Сторрз сразу наткнулся на своего предшественника — генерала Бортона; тот был в купальном халате: «Иерусалим можно вытерпеть, либо лежа в ванне, либо в постели», — пожаловался Бортон. Сторрз, предпочитавший белые костюмы с яркими бутоньерками, обнаружил Иерусалим «на голодном пайке» и сделал наблюдение, что «евреи, как обычно, мало изменились». Он был по-настоящему окрылен своим назначением в Иерусалим, который для Сторрза стоял «особняком среди городов мира». Хотя, как и многим протестантам, ему претила «театральность» церкви Гроба Господня[264], а Храмовую гору он объявил «славной помесью пьяццы Сан-Марко и Большого двора кембриджского Тринити-колледжа», Сторрз чувствовал, что он просто рожден для того, чтобы управлять Иерусалимом: «Быть в силах словом, написанным или произнесенным, исправлять несправедливость, запрещать осквернение святынь, выказывать добрую волю — значит обладать властью аристотелевского „благодетельного деспота“».
Сторрз не был типичным колониальным бюрократом. Этот имперский фанфарон и сын викария был образцовым воплощением классического воспитанника Кембриджа с «удивительно космополитичными — для англичанина! — взглядами». Его друг Лоуренс, презиравший многих чиновников, отзывался о Сторрзе очень лестно: «Самый блестящий из англичан на Ближнем Востоке, утонченный, энергичный, хотя значительную часть своей энергии он расходовал на увлечения музыкой и литературой, скульптурой и живописью, на любовь ко всему прекрасному в мире». Лоуренс вспоминает, как его друг обсуждал достоинства Вагнера и Дебюсси на арабском, немецком и французском языках, хотя вообще «известный своей нетерпимостью Сторрз редко снисходил до общения». В Египте его оскорбительные колкости и коварные интриги стяжали ему нелицеприятное прозвище Ориентальный Сторрз — в честь лавки колониальных товаров, известной своими особенно жуликоватыми приказчиками[265].
Этот нетривиальный военный губернатор приступил к восстановлению обветшавшего и разрушенного Иерусалима с помощью пестрой команды помощников, в числе которых были: «кассир из какого-то рангунского банка, некий актер, а по совместительству — собственный импресарио, два сотрудника компании Томаса Кука, некий торговец картинами, военный инструктор, какой-то клоун, землемер, боцман, плававший по Нигеру, винокур из Глазго, органист, хлопковый брокер из Александрии, архитектор, почтовый служка из Лондона, египетский таксист, пара школьных учителей и миссионер».
Всего через несколько месяцев Сторрз основал благотворительное Проиерусалимское общество. Финансировали его армянский торговец оружием Василий Захарофф и американские миллионеры Эндрю Карнеги и Дж. П. Морган. Целью общества было не допустить, чтобы Иерусалим превратился «в какой-нибудь второсортный Балтимор».
Никто так не восхищался титулами, обычаями и колоритом города, как Сторрз. Он подружился не только с семейством Хусейни[266], но и с Вейцманом и даже с Жаботинским, о котором Сторрз говорил, что трудно найти «более галантного офицера и более обаятельного и культурного» человека. Вейцман, в свою очередь, следующим образом описывал Жаботинского: «Он был некрасив, но весьма обаятелен, невысок, убедительно говорил, был щедр, всегда готов помочь… И вместе с тем было в нем что-то театральное, аристократическое, нееврейское, необычное… трудно определимое».
Однако Сторрз считал тактику сионистов «кошмаром, который лучше всего описывает турецкая поговорка: „Младенец, который не плачет, не получит молока“». Сионисты вскоре заподозрили, что он им вовсе не симпатизирует.
Многие британцы также презрительно относились к Жаботинскому и другим российским евреям, которые с важным видом расхаживали по Иерусалиму в военных мундирах цвета хаки. Британцы втайне считали Декларацию Бальфура невыполнимой. Один сочувствующий евреям британский генерал передал Вейцману некую книгу — так состоялось первое знакомство сионистского вождя с «Протоколами сионских мудрецов». «Ее можно найти здесь в ранцах многих британских офицеров, и они верят тому, что в ней написано», — сказал генерал Вейцману. В то время «Протоколы» еще не были окончательно признаны подделкой и казались многим очень правдоподобными — это были дни, когда Британия открыто поддерживала сионизм, а в высших эшелонах власти большевистской России, по-видимому, преобладали еврейские комиссары[267].
Но Сторрз «был гораздо более проницателен, — вспоминал Вейцман. — Он был другом всем нам». Губернатор протестовал, когда евреи уверяли его, что он вместе с ними вот-вот подвергнется нападению погромщиков, и он также протестовал, когда арабы уверяли его, что эти строптивые «самоварные сионисты» не имеют ничего общего с Дизраэли. А когда губернатор рассказал премьер-министру о взаимных жалобах арабов и евреев, Ллойд Джордж процедил: «Что ж, в ту же минуту, когда какая-либо из сторон вдруг перестанет выражать недовольство, вы будете уволены».
Несмотря на тревоги арабов из-за Декларации Бальфура, Иерусалим два года жил в мире и спокойствии. Сторрз отремонтировал стены и Купол Скалы, провел уличное освещение, создал шахматный клуб и взорвал дозорную башню на Яффских воротах — наследие Абдул-Хамида. Кроме того, он много занимался переименованиями в Иерусалиме: «Евреи пожелали, чтобы отель „Фаст“ отныне именовался „Царь Соломон“, арабы же настаивали на названии „Султан Сулейман“; и то, и другое, несомненно, разделило бы Иерусалим пополам; назову-ка я его, пожалуй, „Алленби“». Он основал хор монахинь (и сам стал регентом этого хора!) и пытался выступать посредником в бесконечных распрях христиан из-за церкви Гроба Господня, сохраняя, впрочем, статус-кво в смысле принадлежности тех или иных частей церкви тем или иным конфессиям — точно так, как это было установлено султаном в 1852 году. Это устраивало православных, но не нравилось католикам[268], и когда Сторрз посетил Ватикан, папа упрекал его в том, что в Святом городе появилось множество отнюдь не благочестивых заведений — кинотеатров — и сотни проституток. В общем, британцам так и не удалось искоренить вековую вражду христианских конфессий.
Что уж говорить о Иерусалиме — вопрос о статусе всей Палестины в целом ни на йоту не приблизился к разрешению. Пико вновь напомнил о праве французов на Иерусалим. «Британцы даже понятия не имеют, как ликовали французы, когда Иерусалим был взят!», — восклицал он. «А представьте, что же тогда это значило для нас, взявших город!» — парировал Сторрз. Затем Пико попытался взять под покровительство Франции всех иерусалимских католиков, для чего созвал специальное собрание в церкви Гроба Господня, а во время пения «Тебе Бога хвалим» восседал на особом кресле среди церковных иерархов. Но эти планы провалились из-за возражений францисканцев.
Когда мэр города внезапно умер от воспаления легких (вполне возможно, из-за того, что ему пришлось слишком много раз сдавать город в весьма дождливый день), Сторрз назначил новым градоначальником его брата Мусу Казима аль-Хусейни. Но величественный новый мэр, служивший до этого губернатором различных османских провинций от Анатолии до Яффо, довольно скоро решил сделать своей главной заботой борьбу с сионистами. Иерусалимляне-арабы возлагали надежды на Великое Сирийское королевство под управлением принца Фейсала, друга Лоуренса Аравийского. На Первом конгрессе мусульманско-христианских ассоциаций, прошедшем в Иерусалиме, делегаты проголосовали за присоединение Палестины к Сирии Фейсала. Сионисты, сохранявшие непоколебимую уверенность в том, что большинство арабов рано или поздно смирятся с еврейской колонизацией Палестины, пытались развеять опасения местных жителей. Британцы призывали обе стороны к большему дружелюбию. Вейцман встретился с великим муфтием, заверил его, что евреи никак не угрожают арабским интересам, и преподнес в дар муфтию старинный Коран.
В июне 1918 года Вейцман в сопровождении Лоуренса отправился в путешествие через пустыню — ради встречи с Фейсалом в его лагере под Акабой. Это стало началом того, что Вейцман впоследствии несколько выспренне называл «дружбой длиною в жизнь». Лидер сионистов объяснил арабскому королю, что евреи будут развивать страну под защитой Великобритании. Для Фейсала же, однако, существовала большая разница между теми, кого Лоуренс называл «палестинскими евреями», и «евреями-колонистами»: с точки зрения Фейсала, важно было то, что первые говорили по-арабски, а вторые на идиш. Так или иначе, и Фейсал и Лоуренс надеялись, что сторонники шерифа и сионисты вполне способны объединить усилия в строительстве Сирийского королевства. Лоуренс говорил: «Я считаю, что именно евреи естественным образом доставят в Палестину закваску западной культуры, столь необходимую для всех стран Ближнего Востока». Вейцман вспоминал потом, что «Лоуренс относился к сионизму крайне положительно», так как верил, что «арабы только выиграют от образования в Палестине еврейского национального очага».
На встрече в Акабе Фейсал согласился поддержать притязания евреев в Палестине. Позднее, когда все трое снова встретились в Лондоне, он согласился, что Палестина могла бы принять «4–5 миллионов евреев без ущемления прав арабского крестьянства. Он тогда никак не мог подумать, что земли в Палестине может кому-то не хватить», и согласился на еврейское большинство в Палестине в составе Сирийского королевства — при условии, что корону получит он. Палестина была хорошим трофеем, и Фейсал готов был ради него на компромиссы.