Дипломатия Вейцмана поначалу приносила свои плоды. Он как-то пошутил, что «еврейское государство без университета — все равно что Монако без казино». 24 июля 1918 года Алленби отвез его на своем «роллс-ройсе» на гору Скопус. Там муфтий, англиканский епископ, два главных раввина и сам Вейцман заложили первые камни в основание Еврейского университета. Однако наблюдатели отметили, что муфтий участвовал в церемонии «скрепя сердце». В отдалении грохотала османская артиллерия, а гости, присутствовавшие на церемонии, спели сначала «Боже, храни короля!», а затем сионистский гимн «Надежда» («ха-Тиква»). «А под нами лежал Иерусалим, — вспоминал Вейцман, — сверкающий, как драгоценность».
Османы все еще ожесточенно сражались в Палестине; но и на европейском Западном фронте не видно было никаких признаков победы. В эти месяцы адъютант Сторрза время от времени докладывал начальнику, что его ожидает Бедуин. Сторрз заставал Лоуренса в своей библиотеке за чтением. А затем Бедуин-англичанин исчезал так же таинственно, как и появлялся. В мае того же года Сторрз познакомил Лоуренса с американским журналистом Лоуэллом Томасом, который сделал англичанину комплимент, сказав, что он похож «на одного из воскресших младших апостолов». Впоследствии именно Томас немало сделал для создания мифа о Лоуренсе Аравийском.
Только в сентябре 1918 года Алленби предпринял новое решительное наступление, разгромив турок и немцев в битве при Мегиддо. Тысячи германских и османских пленных были проведены по улицам Иерусалима. Второго октября Алленби разрешил Фейсалу — уже избранному, но еще не взошедшему на престол королю Сирии, — и полковнику Лоуренсу с его отрядами воинов шерифа освободить Дамаск. Но, как и подозревал Лоуренс, настоящие решения принимались уже далеко за пределами Ближнего Востока. Ллойд Джордж был решительно настроен сохранить за Британией Иерусалим. Позднее лорд Керзон сетовал: «Премьер-министр говорит об Иерусалиме почти с таким же энтузиазмом, как о своих родных холмах Средней Англии».
И в тот же момент, когда выдохшаяся Германия согласилась прекратить военное сопротивление, началось политическое лоббирование. Уже 11 ноября, в день подписания перемирия, Вейцман, заранее приглашенный в дом № 10 по Даунинг-стрит по другому поводу, застал Ллойд Джорджа «читающим псалмы почти со слезами на глазах». Лоуренс ходатайствовал перед лондонскими чиновниками о помощи арабам. Фейсал пытался убедить французов в Париже. Но когда англичане и французы начали дискуссию в Париже по вопросу раздела Ближнего Востока, Ллойд Джордж заявил, что Иерусалим завоевала Британия: «Другие же правительства лишь прислали по нескольку своих чернокожих полицейских — проследить, вероятно, чтобы мы не украли Гроб Господень!»
47. Победители и трофеи1919–1920 гг.
Через несколько недель Ллойд Джордж и французский премьер Жорж Клемансо встретились в Лондоне и быстро все решили. В обмен на Сирию Клемансо был готов на очень большие уступки:
Клемансо: Скажите мне, чего вы хотите?
Ллойд Джордж: Я хочу Мосул.
Клемансо: Вы получите его. Что-нибудь еще?
Ллойд Джордж: Да, я хочу Иерусалим!
Клемансо: Вы получите его.
В январе 1919 года Вудро Вильсон — первый американский президент, выехавший за пределы Америки во время своего правления, — прибыл в Версаль, чтобы вместе с Ллойд Джорджем и Клемансо заключить мир с Германией. Прибыли в Версаль и главные герои Ближнего Востока — Фейсал с Лоуренсом, — стремившиеся помешать установить французский контроль над Сирией; приехал и Вейцман, надеявшийся сохранить присутствие британцев в Палестине и добиться международного признания Декларации Бальфура. Само присутствие Лоуренса в роли советника Фейсала — в британской униформе, но с арабской куфией на голове — вызывало сильнейшее раздражение у французов. Они попытались отстранить его от участия в конференции.
Вильсон, этот вирджинский профессор-идеалист, ставший политиком, кандидатом от Демократической партии, президентом США, а теперь выступавший в качестве международного арбитра, заявил, что «любые территориальные решения, необходимость в которых возникла в результате этой войны, должны отвечать интересам и пользе местного населения». Он отказался поддержать раздел Ближнего Востока между двумя империями, и скоро трое самых могущественных людей в мире возненавидели друг друга. Вильсон находил Ллойд Джорджа «скользким». 78-летний Клемансо, лавировавший между непоколебимо уверенным в своей правоте Вильсоном и думающим только о территориальных захватах Ллойд Джорджем, сетовал: «Я словно зажат между Иисусом Христом и Наполеоном Бонапартом». Остроумный Вейцман и застегнутый на все пуговицы американец отлично поладили. Ллойд Джорджа восхищал идеализм последнего, позволивший Британии получить все, чего она хотела. В обшитой деревянными панелями парижской зале, обставленной книгами, этим олимпийцам предстояло решить будущее мира; и их действия поразили даже циника Бальфура, наблюдавшего, как «три всемогущих и совершенно невежественных человека перекраивают границы континентов».
Амбиции Клемансо были столь же наглыми, как и претензии Ллойд Джорджа. На встрече с Лоуренсом Клемансо оправдывал свои притязания на Сирию тем, что французы, дескать, правили Палестиной во времена крестоносцев. «Это так, — ответил Лоуренс, — но ведь крестоносцы потерпели поражение, не правда ли?» Кроме того, крестоносцы никогда не владели Дамаском — а это и был самый желанный трофей Клемансо и краеугольный камень национальных надежд арабов. Французы не оставляли надежд на раздел Иерусалима по соглашению Сайкса — Пико, но британцы теперь отказывались вообще признавать этот договор.
Американский президент, сын проповедника-пресвитерианца, одобрил Декларацию Бальфура. «Подумать только, — говорил Вильсон, — я, сын простого пастора, смогу помочь возвратить Святую землю ее народу». Влияние на Вильсона оказали как протестантский филосемитизм в целом, так, в частности, и его советник Луис Брандейс, еврей из Кентукки, назначенный Вильсоном в 1916 году судьей Верховного Суда Соединенных Штатов и пробывший на этом посту до выхода на пенсию. «Народный адвокат» Брандейс являл собой образчик американского ученого и неподкупного общественного деятеля. В 1914 году только 15 тыс. из 3 млн. американских евреев были членами его Американской сионистской организации. К 1917 году в нее входили уже сотни тысяч американских евреев. Евангельские христиане лоббировали сионизм, а экс-президент Тедди Рузвельт, побывавший в Святом городе со своими родителями еще мальчиком, поддерживал «сионистское государство вокруг Иерусалима».
От Вильсона не ускользнуло опасное и болезненное противоречие между сионизмом и стремлением арабов к самоопределению. На каком-то этапе переговоров англичане предложили некий Американский мандат — новый термин, призванный обозначить нечто среднее между протекторатом и провинцией. Вильсон с интересом отнесся к этой возможности. Но, постоянно наблюдая ожесточенную схватку англичан и французов из-за Палестины и Сирии, он направил в бывшие Османские провинции так называемую комиссию Кинга — Крейна для выяснения настроений арабов. Комиссия, которую возглавили Чарльз Ричард Крейн — богатый чикагский промышленник и признанный знаток арабской культуры и политики, — и Генри Черчилль Кинг, председатель Оберлинского колледжа, математик и философ, — пришла к выводу, что большинство палестинских и сирийских арабов желают жить в Великой Сирии, королевстве Фейсала, под американским протекторатом. Но вывод комиссии никак не повлиял на исход переговоров — Вильсону не удалось обуздать своих союзников-империалистов. Через два года только что созданная Лига Наций закрепила за Британией Палестину, а за Францией — Сирию. Это решение Лоуренс назвал «трюк с мандатом».
8 марта 1920 года Фейсал был провозглашен королем Сирии (которая в ту пору включала территорию современных Ливана и Израиля). Своим министром иностранных дел он назначил уроженца Иерусалима Саида аль-Хусейни, а брат муфтия Амин на короткий срок получил должность в королевском суде. Воодушевленные появлением на карте мира нового арабского королевства, палестинские арабы приободрились и осмелели перед лицом сионистской угрозы. Вейцман предупреждал, что скорые проблемы неизбежны. Жаботинский и бывший российский революционер Пинхас Рутенберг[269] тайно формировали еврейские отряды самообороны; их численность скоро достигла 600 человек. Но Сторрз пренебрег сигналами об опасности.
Субботним утром 20 апреля 1920 года в городе, переполненном еврейскими и христианскими паломниками, на праздник Наби Муса собрались до 60 тыс. человек. Верховодили среди них представители семейства Хусейни. Вазиф Джавгарийе записал в дневнике, что они пели песни в знак протеста против Декларации Бальфура. Младший брат муфтия Хадж Амин аль-Хусейни подстрекал народ, потрясая портретом Фейсала: «Это ваш король!» «Палестина — наша земля, — взвыла в ответ толпа. — Евреи — наши псы!» Толпы людей хлынули в Старый город. Попавшийся им на пути старик-еврей был забит палками.
Как вспоминал впоследствии Халиль Сакакини, внезапно «ярость переросла в безумие». Из-под одежды показались кинжалы и дубинки, слышались вопли: «Религия Мухаммеда была основана мечом!» Город, по словам Вазифа, «превратился в поле битвы». Толпа ревела: «Смерть евреям!» И Сакакини, и Вазиф, оба ненавидевшие жестокость, вознегодовали не только на сионистов, но и на британцев.
Сторрз, покинув англиканскую церковь после утренней службы, сразу понял: Иерусалим вышел из-под контроля. Он бросился в штаб-квартиру в Австрийском хосписе, чувствуя себя так, словно кто-то «насквозь пронзил шпагой его сердце». В Иерусалиме у Сторрза было всего 188 полицейских. На следующий день беспорядки только усилились, и евреи начали всерьез опасаться, что арабы истребят их всех до единого. Вейцман кинулся к Сторрзу с требованием о помощи; Жаботинский и Рутенберг взяли в руки оружие и привели 200 вооруженных евреев к п