олицейскому управлению на Русском подворье. Сторрз запретил самовольное вооружение добровольцев, и тогда Жаботинский со своими дружинниками организовал патрулирование за стенами Старого города, постоянно ввязываясь в стычки с арабами — именно в этот день началась стрельба.
В Старом городе некоторые улицы Еврейского квартала были в форменной осаде; арабы изнасиловали нескольких еврейских девушек. Британцы тем временем бросили все силы полиции на поддержание порядка во время схождения Благодатного огня. Но когда какой-то сириец сдвинул с места коптскую кафедру, «все двери ада разверзлись», началась общая свалка, во время которой загорелись двери храма. Когда один из британских чиновников пытался выбраться из церкви, из соседнего окна выпала маленькая арабская девочка, сраженная шальной пулей.
Дружинник Жаботинского по имени Неемия Рубицов и еще один из их товарищей, спрятав пистолеты под медицинскими белыми халатами, пробрались в Старый город в карете скорой помощи, чтобы организовать оборону. Рубицов родился на Украине, был принят Бен-Гурионом в Еврейский легион и взял новую фамилию — Рабин. Стараясь успокоить и организовать перепуганных евреев, Рабин познакомился с «Красной Розой» Коэн, пылкой бывшей большевичкой, только что приехавшей из России. Они полюбили друг друга и позднее поженились. «Я родился в Иерусалиме», — подчеркивал их сын Ицхак Рабин, который по прошествии многих лет, будучи начальником генштаба израильской армии, лично разработал и возглавил операцию по захвату Иерусалима.
К тому времени, когда волнения удалось подавить, погибли пятеро евреев и четверо арабов, 216 евреев и 23 араба были ранены. За участие в «мятеже Наби Муса» были отданы под суд 39 евреев и 161 араб. Сторрз приказал провести обыски в домах Вейцмана и Жаботинского. Последнего обвинили в хранении оружия и приговорили к 15 годам тюремного заключения. Молодого Амина Хусейни — по словам Сторрза, «главного зачинщика» беспорядков — осудили на десять лет, но ему удалось бежать из Иерусалима. Сторрз отправил в отставку мэра Мусу Казима Хусейни, хотя британцы наивно обвиняли в насилии «евреев-большевиков» из России.
Либерал Вейцман и социалист Бен-Гурион все еще не теряли надежду на то, что со временем еврейскому национальному очагу удастся выработать какую-то форму мирного сосуществования с арабами. Бен-Гурион отказывался замечать арабский национализм: он искренне желал, чтобы арабские и еврейские рабочие жили «в гармонии и дружбе», хотя иногда и восклицал: «Никакое решение невозможно! Мы хотим, чтобы эта страна была нашей. Арабы хотят, чтобы она была их». Сионисты начали реорганизовывать свою старую службу самообороны «ха-Шомер» в более эффективную и многочисленную подпольную боевую организацию — «Хагану».
Каждый акт насилия приводил в еще большую ярость экстремистов с обеих сторон. Жаботинский совершенно трезво осознавал, что арабский национализм столь же реален, как сионизм. Он был совершенно убежден, что будущее еврейское государство, которое, по его мнению, должно было располагаться на обоих берегах Иордана, неминуемо столкнется с яростным противостоянием арабов и защитить его можно будет только с помощью «железной стены». В середине 1920-х годов Жаботинский создал Союз сионистов-ревизионистов; молодежное отделение этой партии называлось «Бейтар», его члены носили полувоенную форму и проводили парады. Жаботинский мечтал создать новый тип еврейского колониста, активиста, который не зависел бы от «благовоспитанного» лоббиста Вейцмана. Жаботинский был непоколебимо убежден, что еврейское государство должно строиться на принципах абсолютного равенства двух народов без какого бы то ни было вытеснения арабов. Когда в 1922 году к власти в Италии пришел Бенито Муссолини, Жаботинский высмеял культ дуче: «Самое нелепое из всех слов — вождь. Только скоту нужны вожаки. У цивилизованных людей „вождей“ не существует». Тем не менее, либерал Вейцман называл самого Жаботинского «фашиствующим», а Бен-Гурион даже прозвал его «дуче».
Король Фейсал — надежда арабских националистов — совершенно не устраивал Францию, которая получила Сирию после раздела Османской империи и не желала ни с кем делиться властью. Французы легко разбили плохо вооруженную и плохо организованную армию Фейсала, и король, чтобы избежать дальнейшего кровопролития, отказался от власти и покинул страну. Так были окончательно разрушены планы Лоуренса. Конец Великой Сирии и иерусалимские мятежи способствовали формированию палестинской национальной идентичности[270].
24 апреля 1920 года на конференции в Сан-Ремо Ллойд Джордж подписал мандат на управление Палестиной, имевший в основе Декларацию Бальфура, и назначил первым верховным комиссаром Палестины Герберта Сэмюэла. 30 июня Сэмюэл прибыл в Иерусалим во всем великолепии: в белой униформе, тропическом шлеме с султаном и при шпаге. Встреча, устроенная комиссару, была не менее помпезной — ему салютовали 17 пушек. Сэмюэл был евреем и сионистом, но прежде всего он был прагматиком. Ллойд Джордж находил его «сдержанным и холодным», некий журналист уподобил его «бесстрастной устрице», а одному из чиновников казалось даже, что Сэмюэл «в мыслях постоянно находился в своем шкафу с бумагами».
Тем не менее во время официальной церемонии передачи полномочий Сэмюэл счел возможным сдержанно пошутить, приложив к пакету официальных бумаг расписку со следующим текстом: «Получена от генерал-майора сэра Луиса Дж. Болса Палестина, одна штука, комплектность полная, ошибок и недостач не замечено». Но ошибок предстояло еще очень много.
Мягкая тактичность Сэмюэла умиротворила Палестину после шока от событий Наби Муса. Верховный комиссар сделал своей резиденцией комплекс «Августа Виктория» на Масличной горе, выпустил из тюрьмы Жаботинского, извинился перед Амином Хусейни, временно ограничил еврейскую иммиграцию и постарался умиротворить арабов. Британские интересы были на тот момент уже не совсем те же, что в 1917 году. Керзон, теперь министр иностранных дел, негативно относился к безраздельной поддержке сионизма и пытался денонсировать некоторые из обещаний Бальфура. Да, у евреев должен быть свой «национальный очаг», но вовсе не государство в полном смысле слова — ни сейчас, ни когда-либо позже. Вейцман чувствовал себя преданным, но арабы даже такую позицию считали гибельной для себя. К 1921 году в Палестину прибыло 18,5 тыс. евреев. В последующие восемь лет Сэмюэл разрешил въезд еще 70 тыс. еврейских переселенцев.
А весной 1921–го в Иерусалим в сопровождении своего советника Лоуренса Аравийского прибыл босс Сэмюэла — Уинстон Черчилль, министр по делам колоний.
«Мне очень понравился Уинстон, — признавался потом Лоуренс. — И я испытываю к нему большое уважение». Черчилль к этому времени построил яркую карьеру и пользовался прочной репутацией смелого авантюриста, никогда не забывающего о саморекламе и всегда в конце концов добивающегося успеха. Теперь 45-летний министр по делам колоний должен был ответить на один вопрос: каков приемлемый уровень кровопролития и военных расходов с точки зрения сохранения в составе империи новоприобретенных провинций — ведь Ирак и так уже был на грани кровавого антибританского мятежа. Черчилль созвал в Каире конференцию, чтобы передать ряд властных полномочий арабским правителям, сохранив при этом британское влияние. Лоуренс тут же предложил преподнести новое королевство Ирак Фейсалу.
12 марта 1920 года Черчилль собрал своих экспертов-арабистов в отеле «Семирамида». У их ног играла пара детенышей сомалийских львов. Черчилль любил роскошь и не испытывал ни малейшего желания познакомиться поближе с «неблагодарными пустынями». Но Лоуренсу роскошь претила. «Мы живем в отеле из мрамора и бронзы, — писал он. — Очень дорогом и роскошном — ужасное место. Я готов уже стать большевиком. Здесь присутствуют все, кто вообще сейчас есть на Ближнем Востоке. Послезавтра мы едем в Иерусалим. Мы — просто воплощение счастливого семейства: полное согласие по всем важным вопросам». Последние слова означали, что Черчилль согласился с предложением Лоуренса о дальнейшей судьбе мекканских шерифов; таким образом, Лоуренс имел право считать, что честь Британии, попранная, когда шерифам были даны ложные обещания, восстановлена.
С начала XIII века шерифами Мекки неизменно были члены семьи Хашим. Теперь старый шериф Хусейн был не в силах противостоять фундаменталистам-ваххабитам, которые под началом ибн Сауда постепенно завоевывали Хиджаз и весь полуостров[271]. Когда сын Хусейна Абдалла во главе 1350 воинов попытался отбить саудитов, он потерпел полный крах, вынужден был полуодетым бежать через дыру в заднем пологе своей палатки и вообще чудом уцелел. При разделе наследия Османской империи Хашимиты планировали, что Фейсал будет управлять Сирией и Палестиной, тогда как Абдалла станет королем Ирака. Теперь же, когда Фейсал получал Ирак, Абдалла оставался ни с чем.
И пока в Каире проходила созванная Черчиллем конференция, Абдалла повел 30 своих офицеров и 200 бедуинов через пустыню в Трансиорданию (в то время это формально была часть подмандатной британской территории) с целью заполучить суверенное владение — пусть небольшое и захудалое, но все же свое собственное (лорд Керзон, впрочем, считал, что Абдалла «слишком большой петух для столь маленькой навозной кучи»). Черчилль узнал об этой эскападе постфактум, и Лоуренс посоветовал министру поддержать Абдаллу. Черчилль попросил Лоуренса пригласить принца на встречу в Иерусалиме.
В полночь 23 марта Черчилль со своей супругой Клементиной отбыл поездом в Иерусалим. В Газе их приветствовали толпы ликующего народа: «Да здравствует министр!», «Расправьтесь с евреями! Перережьте им глотки!» Черчилль, ничего не понимая по-арабски, добродушно махал в ответ цилиндром.