Резиденция Вокхопа была центром модернистского Иерусалима, с поразительной быстротой созданного британцами. Пожилой граф Бальфур лично пожаловал на открытие Еврейского университета на горе Скопус, рядом с новой больницей «Хадасса». Штаб-квартиру «Ассоциации христианской молодежи» (YMCA) с фаллической башней, возвышающейся над зданием, создал Артур Лумис Хармон — один из авторов строившегося в эти же годы нью-йоркского небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг. К северу от Старого города Рокфеллеры возвели музей, в архитектурном облике которого эффектно смешались элементы мавританского стиля и готики. Улица Короля Георга V с ее «прелестными лавками, кафе с высокими канделябрами и богатыми магазинами» напоминала молодому уроженцу Иерусалима Амосу Озу «прекрасную улицу Лондона», знакомого ему по фильмам. «Там еврейские и арабские ценители культуры встречались с учтивыми, просвещенными, широко мыслящими британцами; там, опираясь на руку джентльменов в темных костюмах, плыли и порхали томные женщины с длинными шеями в бальных платьях». Это был век иерусалимского джаза. Эмансипированные модницы, смело садившиеся за руль, исповедовали милленаристский евангелизм. «Красавицы гарема разъезжают на „Фордах“ по Иерусалиму», — возвещала читателям газета Boston Herald, взявшая интервью у Берты Спаффорд, которая «распространяла среди турок дешевые американские автомобили и термосы и говорила, что Бог, а вовсе не Бальфур, вернет евреев в Палестину».
Но Иерусалиму все еще недоставало роскоши настоящего мегаполиса. И когда в 1930 году в городе появился первый отель мирового уровня, великолепный «Царь Давид», построенный на деньги состоятельных египетских евреев и англо-еврейского банкира Фрэнка Голдсмита, он сразу же стал городской достопримечательностью. Отель прославился «библейской» стилистикой своего убранства, включавшего ассирийские, хеттские и мусульманские декоративные мотивы, а также «высоченными официантами-суданцами в белых шароварах и красных фесках». Один невежественный американский турист даже уверовал, что это и есть восстановленный Храм Соломона. Раджиб Нашашиби каждый день приводил в порядок свою прическу в парикмахерской отеля. С открытием «Царя Давида» в Иерусалиме стали охотно останавливаться богатые арабы из Ливана и Египта; гостили в нем и члены клонившейся к закату египетской королевской семьи. Регулярно был гостем отеля и Абдалла, эмир Трансиордании: «Царь Давид» мог обеспечить достойный уход и его коням, и его верблюдам. В октябре 1934 года в гостинице остановился Черчилль, приехавший в Иерусалим с женой и другом, лордом Мойном, впоследствии убитым террористами в Каире. Чтобы не отстать от модных тенденций, муфтий привлек еврейских подрядчиков и выстроил на месте старинного кладбища Мамилла собственный отель «Палас».
Когда одна американская еврейка, бывшая сестра милосердия, открыла в городе первое модное ателье, крестьяне, оказавшиеся в городе, таращились на манекены в витринах, ожидая, когда они заговорят. Лучшим книжным магазином близ Яффских ворот владел Булос Саид, отец будущего знаменитого интеллектуала Эдварда Саида. А самый блестящий салон высокой моды принадлежал Курту Маю и его жене, типичной немецкой еврейской семье, бежавшей от Гитлера. Над входом в магазин красовалась вывеска «Май», начертанная еврейскими, английскими и арабскими буквами. Все оборудование Май импортировал из Германии, и в скором времени постоянными покупательницами магазина стали жены богатых еврейских предпринимателей, британских проконсулов — а также эмира Абдаллы Трансиорданского. Абиссинский император Хайле Селассие со своей свитой однажды скупил все, что имелось на тот момент в магазине. Курт Май с супругой были скорее культурными немцами, чем сионистами, и при этом совершенно не религиозными; Май воевал в Первую мировую и был награжден Железным крестом. Они жили в квартире над магазином. Когда у них родилась дочка Мириам, они наняли ей кормилицу-арабку, а когда девочка подросла, родители всячески старались отгородить ее от дружбы с детьми соседей — польских евреев: «Они недостаточно культурные». Иерусалим все еще был невелик: весной Курт Май пешком ходил с Мириам за город — собирать цикламены, расцветавшие на склонах Иудейских холмов. Праздничным завершением их недели был вечер пятницы: пока ортодоксальные иудеи зажигали свечи шаббата, Май с женой отправлялись потанцевать в отель «Царь Давид».
Британцы вели себя так, словно Палестина была настоящей имперской провинцией: бригадир Агнус Макнейл завел обычай устраивать в долине Рамлы традиционную охоту на лис (и шакалов) с гончими. В Офицерском клубе гости-сионисты замечали, что разговоры идут, как правило, об охоте на уток; иногда, правда, обсуждался последний матч в поло или результат вчерашних скачек. Один молодой офицер прилетал в Иерусалим на собственном аэроплане.
Воспитанники различных английских школ, каждая из которых имела собственную сложную систему аристократических традиций, упивались иерусалимской иерархией, особенно этикетом, разработанным для приемов в Правительственной резиденции. Сэр Гарри Льюк, заместитель Джона Ченслера, вспоминал, как распорядитель приема приветствовал верховных комиссаров, главных раввинов, верховных судей, мэров и патриархов: «Ваше Превосходительство, Ваша Честь, Ваше Блаженство, Ваше Преосвященство, Ваши Святейшества, Ваши Преподобия, Ваша Милость, леди и джентльмены!»
Этот благоденствующий новый Иерусалим, чье население в 1931 году составляло 132 661 чел., наглядно демонстрировал, что британское правление и еврейская иммиграция не только способствуют созданию процветающей экономики — они также активизируют арабскую иммиграцию! Теперь в Палестину приезжало больше арабов, чем евреев; численность арабского населения Палестины возрастала на 10 % в год — в два раза быстрее, чем это же происходило в Сирии или Ливане[277]. Только за десять лет в Иерусалиме поселились 21 тыс. арабов и 20 тыс. евреев.
Это был звездный час иерусалимских кланов. Британцы благожелательно относились к арабским династиям, семействам Нусейбе и Нашашиби, которые всё еще владели 25 % всей земли в Палестине; как писал впоследствии палестинский философ и политик Сари Нусейбе, эти кланы «хорошо вписывались в социальный порядок, принесенный британцами: они, несомненно, были джентльменами, и в личном общении английские чиновники предпочитали их сионистским парвеню из России».
Никогда иерусалимские кланы не жили так роскошно: отец Хасима Нусейбе владел двумя «блестящими резиденциями, в каждой из которых было 20–30 комнат». И если отцы получали образование в Константинополе, то сыновья сначала поступали в английскую школу Св. Георгия в квартале Шейх-Джаррах, а затем — в Оксфорд. Хасим Нусейбе, дядя упомянутого выше Сари Нусейбе, вспоминал, как «любопытно было наблюдать аристократию арабского Иерусалима, рядившуюся летом в хорошо отутюженные белые шелковые костюмы, до блеска начищенные ботинки и шелковые галстуки». Брат Хасима, Анвар Нусейбе, раскатывал по Иерусалиму в сверкающем «Бьюике» — первом в городе.
Многие представители арабского среднего класса — и мусульмане, и христиане — поступили на службу в британскую администрацию. Они жили в виллах из розового камня в османском мире районов Шейх-Джаррах, Тальбийе, Бакаа и Катамон, которые Амосу Озу виделись «городом под вуалью, скрывающим опасные секреты, насыщенным крестами, минаретами, мечетями и тайнами», по улицам которого плыли, «словно темные тени… священники, монахини, кади и муэдзины, муллы и нотабли… женские покрывала и капюшоны монахов[278]». Побывавшего в гостях у богатой и знатной арабской семьи Амоса Оза восхитили «усатые мужчины, блиставшие драгоценностями женщины» и «несколько симпатичных девушек с узкими бедрами, ярко-красным маникюром, безупречными прическами, в спортивных юбочках».
«Пышные рауты, обеды, ужины и приемы круглый год» устраивали Джордж Антониус, историк и «сирийский патриот с менталитетом кембриджского преподавателя», и его очаровательная и бойкая жена Кэти, дочь ливанского владельца нескольких египетских газет[279]. Их вилла в Шейх-Джаррахе, в библиотеке которой имелось 12 тыс. томов, являлась своего рода «общественной приемной» арабской знати, британской элиты и почетных гостей города, равно как и политическим салоном арабских националистов. «Красивые женщины, вкусная еда, умные разговоры: на этих лучших в Иерусалиме приемах можно было встретить всех, кто хоть что-либо собой представлял, — вспоминал Насреддин Нашашиби. — Там всегда царила замечательно пикантная атмосфера». По слухам, Джордж и Кэти жили в гражданском браке, и Кэти очень любила флиртовать, особенно с англичанами в форме: «Она была капризна, шаловлива и отличалась неумеренным любопытством, — отзывался о ней один пожилой иерусалимлянин. — Она часто давала поводы к сплетням и любила эпатировать людей». По прошествии времени Джордж расскажет дочери об одном приеме, устроенном местной светской львицей, на котором он шокировал гостей, предложив устроить вечеринку с обменом сексуальными партнерами. Джордж пригласил десять пар с условием, что ни одна из них не состоит в браке, и уверял, что всем гостям будет очень интересно посмотреть, что из этого выйдет.
Спад британского интереса к сионизму все больше отчуждал евреев от англичан. Возможно, верховный комиссар Джон Ченслер выражал мнение большинства британцев, когда говорил, что евреи — «народ неблагодарный». Все еврейские кварталы окрест Старого города словно олицетворяли собой разные страны: квартал Рехавия, обиталище немецких профессоров и британских чиновников, был самым приятным — культурным, доброжелательным, «европейским». Бухарский квартал напоминал Среднюю Азию; хасидский Меа-Шеарим, облезлый и убогий, вызывал в памяти Польшу XVII века. Улица Зихрон Моше «всегда была окутана облаком запахов от кушаний, что готовили бедняки из ашкеназской общины: чолнт, борщ (это блюдо так и называлось — по-русски), жареный лук, чеснок, квашеная капуста…» — вспоминал Амос Оз. Тальпиот был иерусалимской «копией утопающего в садах немецкого пригорода». А сам Оз вырос в квартале Керем-Авраам, который возник вокруг старого дома британского консула Джеймса Финна и был таким русским по духу, «словно принадлежал Чехову».