урион предложит ему стать первым президентом Израиля. Трумэн предложил Вейцману нанести первый официальный государственный визит в качестве президента Израиля в Белый дом. Позднее, когда Эдди Джейкобсон выразил американскому президенту признательность за «помощь в создании Израиля», Трумэн ответил: «Помощь в создании? Да я же царь Кир! Я настоящий царь Кир!» А когда его благодарил главный раввин Израиля, на глазах Трумэна показались слезы. Президент Вейцман направился в Израиль, опасаясь, что «еврейские святилища в Иерусалиме, пережившие варваров Средневековья, ныне пребывают в плачевном состоянии».
В Иерусалиме Анвар Нусейбе и некоторое число ополченцев, в основном из бывших полицейских, делали все что в их силах, чтобы удержать Старый город до прихода арабских армий. Нусейбе был ранен в бедро, и ему ампутировали ногу. Но партизанской войне пришел конец. В войну вступали регулярные армии, и положение Израиля было крайне тяжелым. Пять армий Лиги арабских государств — Египта, Трансиордании, Ирака, Сирии и Ливана — вторглись в Израиль с очень простой миссией: истребить всех евреев. «Это будет война на уничтожение, — заявил генсек Лиги Аззам-паша, — это будет великое побоище, о котором станут рассказывать так же, как рассказывают о резне, учиненной монголами или крестоносцами». Командующие арабских армий были уверены в себе — даже слишком уверены. Свыше тысячи лет евреи были жителями исламских империй: иногда к ним относились терпимо, иногда подвергали гонениям, но они всегда оставались покорными и смиренными. «Арабы считали себя великими воинами, а евреев — народом лавочников, — вспоминал генерал Джон Глабб, английский командующий Арабским легионом короля Абдаллы. — Египтяне, сирийцы и иракцы полагали, что им не составит труда разгромить евреев». Рвение джихада смешивалось с надменным национализмом. Арабы и помыслить не могли, что евреи осмелятся противостоять их армиям, а многие джихадистские группировки, сражавшиеся вместе с регулярными войсками, издавна были проникнуты фанатическим антисемитизмом. Половину египетских сил составляли моджахеды «Братьев-мусульман». В их числе был и Ясир Арафат.
Однако интервенция с ее кровожадными надеждами и политическим цинизмом обернулась бедствием для палестинцев: она помогла выковать больший по площади и более сильный Израиль, чем тот, что мог бы сформироваться без этой войны. Теоретически общая численность арабских сил составляла 165 тыс. человек. Но они были настолько плохо организованы, что в мае арабы смогли вывести на поле боя лишь около 28 тыс. солдат — то есть примерно столько же, сколько израильтяне. Поскольку самым боеспособным соединением был признан 9-тысячный обученный британцами Арабский легион Абдаллы, король и был официально назначен Верховным командующим вооруженных сил Арабской лиги.
Стоя на мосту Алленби и вытащив пистолет, Абдалла выстрелил в воздух и воскликнул: «Вперед!»
Король Абдалла «любил посмеяться и был открыт в общении». Мы покинули его в тот момент, когда он получил от Уинстона Черчилля свое пустынное королевство. По описанию Лоуренса Аравийского, Абдалла был «невысокий, крепкий, светлокожий шатен с аккуратно подстриженной бородой, словно компенсировавшей слишком выраженную округлость гладкого лица с необычно узким ртом». Жизнь его изобиловала приключениями, и он не раз поражал Лоуренса своим пренебрежением к условностям и эпатирующими поступками: «Однажды Абдалла трижды выстрелил по кофейнику, который трижды ставили на голову какого-то придворного чудака, и трижды сбил его с расстояния двадцати метров». Как представитель рода хашимитов, этот потомок Мухаммеда в 37-м поколении позволял себе поддразнивать улемов: «Разрешено ли любоваться красивой женщиной?» — спрашивал он муфтия. «Большой грех, Ваше Величество». «Да, я знаю, в Коране сказано: „Если увидишь женщину, отведи глаза свои“. Но ведь ты не можешь отвести глаза, пока не посмотрел на нее!» Абдалла был гордым бедуином, рожденным в Османской империи; уже подростком он командовал армиями и был «мозгом» Великого арабского восстания. Амбиции Абдаллы были беспредельны, и всего, что он хотел, он хотел немедленно. Недаром он заслужил прозвище Нетерпеливый. Но ждать Иерусалима ему пришлось долго.
«Он не только солдат и дипломат, но и классически образованный ученый», — отзывался о нем Рональд Сторрз, запомнивший впечатление, которое Абдалла произвел на него, когда «нараспев декламировал „Семь од“ доисламской поэзии». Британский посол в Аммане Алек Кёркбридж называл его «королем с искрой в глазах». В роли политика Абдалла любил острое словцо. Однажды его спросили, когда он наконец примет дипломата, который ему очень не нравился. «Когда мой мул ожеребится», — ответил Абдалла.
Но теперь, с образованием независимого Израиля, мул ожеребился, и Абдалла совершенно трезво оценивал силы сионистов, цитируя турецкую поговорку: «Доведется встретить медведицу на узкой тропинке, называй ее: дорогая тетушка». На протяжении ряда лет он часто беседовал с Вейцманом и еврейскими коммерсантами, предлагая им «национальный очаг» под своей эгидой в обмен на согласие признать его королем Палестины. Абдалла часто бывал в Иерусалиме и встречался там со своим союзником Раджибом Нашашиби, но терпеть не мог муфтия и считал, что сионизм с каждым годом усиливается во многом благодаря «именно таким вот арабским партизанам, которых никогда не устроит ни одно решение».
Король вел тайные переговоры с сионистами о заключении пакта о ненападении: он намеревался лишь занять земли на западном берегу Иордана, отведенные ему согласно плану раздела ООН, пообещав при этом не нарушать ооновские границы еврейского государства. Британцы дали на это согласие. «Я не хочу создавать новое арабское государство, которое позволило бы арабам ездить на мне, — говорил он Голде Меерсон (позже Меир), которая по заданию Бен-Гуриона тайно приезжала в Амман на секретные переговоры с королем. — Я хочу быть наездником, а не конем». Но теперь кони понесли: после «грязной войны», и в особенности после Дейр-Ясина он чувствовал себя обязанным воевать с евреями. При этом другие арабские государства хотели обуздать амбиции Абдаллы не меньше, чем спасти Палестину от евреев, а египтяне и сирийцы к тому же планировали отгрызть от Палестины собственные куски.
Глабб-паша, отдавший всю жизнь делу создания боеспособной хашимитской армии, берег своих солдат и рисковать ими без особой нужды не хотел. Арабский легион Абдаллы осторожно продвигался через Иудейские горы к Иерусалиму, еврейские пригороды которого уже атаковала партизанская Арабская освободительная армия.
Однако 16 мая «Хагана» захватила полицейский участок в квартале Меа-Шеарим и весь квартал Шейх-Джаррах, а также весь Новый город южнее стен и былые оплоты британцев в центре — Русское подворье и здание YMCA. «Мы заняли почти весь Иерусалим, не считая „Августы Виктории“ и Старого города», — заявил ошеломленный Бен-Гурион. «SOS! Евреи у наших стен!» — Анвар Нусейбе бросился к королю умолять его о вмешательстве. Абдалла всегда помнил о своей роли в истории: «Хвала Аллаху, я — мусульманский правитель, хашимитский король, и отец мой был королем всех арабов». Он передал своему командующему: «Мой дорогой Глабб-паша, всем хорошо известно, сколь важен Иерусалим для арабов-мусульман и арабов-христиан. Любое бедствие, перенесенное жителями города, оказавшегося в руках евреев, будет иметь для нас далеко идущие последствия. Все, что мы имеем сегодня, мы должны сохранить — Старый город и дорогу на Иерихон. Я прошу вас исполнить это так быстро, как только возможно, дорогой мой».
Королевские «войска были преисполнены ликования; многие транспортные средства были украшены ветками или букетами розовых олеандровых цветков». Двигавшийся к Иерусалиму Арабский легион «более напоминал карнавальное шествие, чем армию, идущую на войну», — вспоминал Глабб. 18 мая первые легионеры заняли позиции вокруг стен Старого города, откуда, как писал Глабб, «почти 1900 лет тому назад сами иудеи метали свои дротики в приближавшиеся легионы Тита». Король «сильно тревожился, как бы евреи не заняли весь Старый город, а особенно Харам, где был похоронен его отец Хусейн, последний король Хиджаза». Части Глабба прорвались через занятый израильтянами Шейх-Джаррах к Дамасским воротам.
В Старом городе сначала ополченцы, а затем арабские легионеры окружили Еврейский квартал, оплот старейших еврейских семейств Палестины, среди которых было много престарелых хасидских ученых. Квартал обороняли всего 190 бойцов «Хаганы» и «Иргуна». Рабин пришел в ярость, узнав, что для спасения Старого города были выделены такие малые силы. «Разве только такие силы еврейский народ может мобилизовать для освобождения своей столицы?» — кричал он на командующего частями «Хаганы» в Иерусалиме Давида Шалтиэля.
Рабин предпринял безуспешный штурм Яффских ворот. Одновременно другие еврейские части прорвались в Старый город через Сионские ворота и попытались удержать их. 80 палмахников присоединились к защитникам ворот, но потом укрепление все же пришлось отдать. К этому времени к Старому городу уже подтянулся весь Арабский легион. Битва за Старый город была отчаянной. «Бои велись, — свидетельствовал Глабб, — за каждое помещение, во всех темных коридорах, на крошечных лестницах, ведущих во внутренние дворы, и даже в подвалах». Наконец он отдал приказ приступить к методичной зачистке Еврейского квартала, последовательно вытесняя его защитников и захватывая их позиции. Раввины молились о помощи Господа. Бен-Гурион был в бешенстве: «Иерусалим может пасть в любую минуту! Атакуйте любой ценой!»
26 мая легионеры захватили площадь Хурва и взорвали динамитом стоящие на ней синагоги. Через два дня «двое старых раввинов с согбенными от возраста спинами вышли по узкому переулку к арабам с белым флагом», — рассказывал Глабб. На других рубежах этого крошечного театра войны, но всего в нескольких сотнях метрах оттуда, Рабин наблюдал такую же «мрачную сцену» с горы Сион. «Я был в ужасе», — признавался он позднее. 39 из 213 защитников были убиты, 134 ранены. «Так город Давида был захвачен врагом, — вспоминал Бегин. — Горе охватило нас». Глабб пребывал в приподнятом настроении: «Я очень люблю Иерусалим. Библия оживает перед нашими глазами». Однако он приказал разгромить Еврейский квартал: 22 из 27 его синагог были разрушены. И вновь со времен мусульманского завоевания в 1187 году евреи лишились доступа к Западной стене.