В 08:50 адъютант Хусейна доложил королю: «Ваше Величество, в Египте началось израильское наступление». Связавшись по телефону со своим штабом, Хусейн узнал, что фельдмаршал Амер разбил израильские силы и успешно контратакует. В 09:00 король прибыл в штаб; там Хусейну доложили, что его командующий, египетский генерал Рияд, приказал атаковать израильские цели и захватить Правительственную резиденцию в Южном Иерусалиме. Насер позвонил, чтобы подтвердить: Египет побеждает, израильская авиация уничтожена.
В 09:30 мрачный и встревоженный король обратился к своему народу: «Час возмездия пробил».
В 11:15 иорданская артиллерия открыла огонь по еврейскому Иерусалиму. Из шести тысяч выпущенных снарядов часть поразила Кнессет, дом премьер-министра, а также больницу «Хадасса» и церковь Успения на горе Сион. Выполняя приказ Даяна, израильтяне ответили сдержанно — только из стрелкового оружия.
В 11:30 Даян приказал нанести удар по иорданским ВВС. Хусейн и его старший сын, будущий король Абдалла II, наблюдавшие за военными действиями с крыши королевского дворца, беспомощно смотрели, как противник уничтожает их боевые самолеты.
Тем временем Израиль предложил прекращение огня в Иерусалиме, но иорданцы не были в этом заинтересованы. Из громкоговорителей на Куполе Скалы гремели призывы муэдзинов: «Возьмите в руки оружие и верните себе свою страну, украденную у вас евреями».
В 12:45 иорданцы захватили Дом правительства — пусть там размещалась нейтральная миссия ООН, зато это здание господствовало над Иерусалимом. Даян немедленно приказал штурмовать Дом правительства, и после четырехчасового боя здание удалось отбить. К северу от него были развернуты минометы и артиллерия, начавшие обстрел иорданских позиций.
Даян чтил Иерусалим, однако он понимал, что политические сложности, связанные с этим городом, угрожают самому существованию Израиля. И когда члены израильского правительства спорили о том, следует ли штурмовать Старый город или просто подавить артиллерийский огонь иорданцев, Даян высказался против штурма: его беспокоила ответственность за Храмовую гору, которую придется взять на себя Израилю, если святыня окажется под контролем еврейского государства. В результате Даян оказался в меньшинстве, когда настаивал на том, чтобы любые акции в Иерусалиме не проводились до тех пор, пока не будет захвачен Синай.
«Та ночь стала настоящим адом, — писал Хусейн. — Было светло, как днем. Земля и небо озарялись вспышками ракет и взрывами бомб, градом сыпавшихся с израильских самолетов».
Шестого июня в 02:10 израильские десантники были разделены на три группы и генерал Наркис призвал их «искупить грех 48-го года» (в Войне за независимость Наркис лично сражался за Иерусалим). Первая группа пересекла ничейную землю у КПП «Ворота Мандельбаума», чтобы захватить Арсенальный холм (в свое время Алленби устроил там склад боеприпасов): ожесточенная схватка стоила жизни 71 иорданцу и 35 израильтянам. Десантники быстро наступали через квартал Шейх-Джаррах, мимо отеля «Американская колония», к музею Рокфеллера, который сдался в 07:27.
Иорданцы все еще удерживали комплекс «Августа Виктория», господствовавший над местностью между горой Скопус и Масличной горой. Хусейн отчаянно пытался спасти Старый город; на этот раз он сам предложил перемирие. Но было слишком поздно. Насер позвонил, чтобы сказать Хусейну, что они должны будут заявить, будто арабов разгромили американцы и британцы, а не один только Израиль.
Хусейн на джипе помчался в долину Иордана, где столкнулся с собственными частями, отступавшими с севера. Иорданцы, чья штаб-квартира с 1948 года размещалась в армянском монастыре, расположили у каждых ворот Старого города по 50 человек и выжидали. Израильтяне хотели захватить «Августу Викторию», но их «шерманы» перепутали поворот и по ошибке въехали в Кедронскую долину. Когда танки находились у Гефсиманского сада, они подверглись яростному обстрелу иорданцев со стороны Львиных ворот; были убиты пять человек и потеряны четыре машины. Израильтяне укрылись во внутреннем дворе гробницы Богоматери.
Даян присоединился к Наркису на горе Скопус, с которой открывался вид на Старый город. «Что за дивная картина!» — сказал Даян, но снова не дал разрешения атаковать. Однако на рассвете 7 июня стало известно, что Совет безопасности ООН уже подготовил резолюцию о прекращении огня. Менахем Бегин призвал Эшколя пока не поздно идти на штурм Старого города. Даян понял, что рискует не успеть. Он приказал Рабину захватить «самую трудную и самую желанную цель войны».
Сначала израильтяне подвергли бомбардировке гребень горы у комплекса «Августа Виктория», применив в том числе и напалм; иорданцы бежали. Затем израильские десантники заняли Масличную гору и стали продвигаться вниз, в сторону Гефсиманского сада. «Мы заняли высоты над Старым городом, — сказал своим людям командир десантников полковник Мордехай „Мота“ Гур. — Скоро мы вступим в него. Древний город Иерусалим, о котором мечтали и к которому стремились десятки поколений нашего народа, — мы первыми войдем в него. Еврейский народ ждет от нас победы. Гордитесь! И удачи!»
В 09:45 израильские «шерманы» открыли огонь по Львиным воротам: автобус, блокировавший их, был уничтожен, а створки ворот выбиты снарядом. Под кинжальным огнем иорданцев израильские десантники прорвались в ворота, затем пробились на Виа Долороза, и полковник Гур повел свою группу к Храмовой горе. «Представьте: вы на колесно-гусеничном вездеходе после двух дней боев, выстрелы по-прежнему оглашают воздух, и внезапно вы оказываетесь на этом широком открытом пространстве, которое с детства знакомо каждому по картинкам, — писал офицер разведки Арик Ахмон. — И хотя я не слишком религиозен, я думаю, что там вряд ли нашелся хоть один человек, которого не переполняли бы эмоции. Произошло нечто совершенно особенное». После небольшой перестрелки с иорданцами Гур объявил по рации: «Храмовая гора в наших руках!»
Между тем соединение Иерусалимской бригады прорвалось через портал Сионских ворот в Армянский квартал, а оттуда — по крутому склону холма — в Еврейский квартал. В то же время другая часть этого подразделения ворвалась в Старый город через Мусорные ворота. Все они пробивались к Стене. Тем временем Гур и его парашютисты, закрепившиеся на Храмовой горе, не знали, как спуститься оттуда к Стене, пока некий старый араб не показал им Магрибские ворота, и в результате все три группы десантников оказались у святыни одновременно. Держа свой шофар и Тору, бородатый Шломо Горен, главный раввин Армии Израиля, подошел к Стене и начал читать траурную молитву Кадиш, а солдаты молились, плакали, аплодировали и плясали, а некоторые пели новый гимн города — «Золотой Иерусалим».
В 14:30 Моше Даян в сопровождении Ицхака Рабина и Узи Наркиса, пройдя мимо дымящихся подбитых танков, вошел в город. Шагая по «пустынным улочкам, мрачную тишину которых нарушали лишь выстрелы снайперов», Рабин вспомнил детство. «Приближаясь к Стене, я испытал необыкновенное волнение», — признавался он позднее. Когда офицеры обходили Храмовую гору, Даян увидел израильский флаг на вершине Купола Скалы и приказал его немедленно снять. А у Рабина «перехватило дыхание» при виде «слез в глазах солдат, этих мужчин в военной форме, только что вышедших из боя». Но это были слезы искупления, слезы надежды.
Раввин Горен очень хотел ускорить приход эры Мессии, взорвав динамитом мечети на Храмовой горе. Но генерал Наркис резко отказал ему: «Прекратите!». «Вы войдете в анналы истории», — попытался убедить его Горен. «Я уже вписал свое имя в анналы истории Иерусалима», — ответил Наркис. «Это был кульминационный момент в моей жизни, — вспоминал раввин. — Годами я втайне вынашивал мечту, что когда-нибудь сыграю свою роль в деле возвращения Западной стены еврейскому народу. Теперь эта мечта воплотилась в жизнь, и совсем неожиданно я вдруг задался вопросом: а почему из всех людей именно я удостоился такой чести?» Раввину выпала и честь дать этой войне название: всегда скромный и полный достоинства, величавый и немногословный, он выбрал самое простое название: Шестидневная война. Насер предпочел иное — Аль-Накса, «Отступление».
Даян написал на клочке бумаге: «Пусть мир снизойдет на весь дом Израилев!» — и засунул записку в щель между камнями Ирода. А затем провозгласил: «Мы объединили Иерусалим — разделенную столицу Израиля. И он никогда больше не будет разделен». Но при этом Даян — израильтянин, уважавший арабов и пользовавшийся их огромным уважением (они называли его Абу Муса — «сын Моисея»), — тут же добавил: «Своим арабским соседям Израиль протягивает руку мира: мы гарантируем всем народам всех вероисповеданий полную свободу молитвы. Мы пришли не для того, чтобы завоевать святые места, принадлежащие другим, но чтобы жить вместе со всеми в согласии». На обратном пути Даян сорвал «несколько диких цикламенов нежного розовато-лилового цвета, что росли между Стеной и Магрибскими воротами», чтобы подарить их своей многострадальной и терпеливой супруге.
Даян много размышлял об Иерусалиме и выработал свою собственную политическую линию. Через десять дней он вернулся в мечеть аль-Акса, снял обувь и, сидя в одних носках на ковре, объяснил шейху Харам аш-Шариф и улемам: Иерусалим отныне принадлежит Израилю, но Храмовая гора остается под контролем вакфа. И даже теперь, когда евреи — через две тысячи лет! — вновь получили доступ на Хар ха-Баит, им по-прежнему запрещено там молиться. Государственно мудрое решение Даяна остается в силе и поныне.
Президент Насер временно ушел в отставку, однако никогда не выпустил из рук бразды правления и даже простил своего безответственного друга фельдмаршала Амера. Тем не менее последний затеял военный переворот, был арестован и при загадочных обстоятельствах умер в тюрьме. Насер настаивал, что «Аль-Кудс никогда не может быть оставлен в руках врага», но он так и не оправился от поражения и через три года скончался от сердечного приступа. Король Хусейн впоследствии признался, что 5–7 июня были худшими днями в его жизни. Он потерял половину своей территории и главное — Иерусалим. В частных разговорах он не скрывал горечи: «Я не могу смириться с тем, что Аль-Кудс был потерян в мое царствование».