Вся история переговоров после 1993 года, весь этот разительный контраст между благородными словами и подрывающими всякое доверие актами насилия недвусмысленно свидетельствуют о нежелании сторон пойти на компромисс и навсегда разделить Иерусалим. И в лучшие времена примирить религиозное, национальное и эмоциональное было в Иерусалиме головоломной задачей. В ХХ веке было разработано свыше 40 планов по разделу Иерусалима, но ни один из них не был реализован. А по статусу Храмовой горы существует по меньшей мере 13 различных проектов.
В 2010 году президент Обама вынудил Нетаньяху, вновь вернувшегося к власти в коалиции с Эхудом Бараком, временно заморозить строительство поселений в Иерусалиме. Ценой охлаждения американо-израильских отношений Обама, по крайней мере, снова усадил стороны за стол переговоров. Но этот прогресс был недолговечным.
Израиль не раз демонстрировал отсутствие дипломатической гибкости и рисковал собственной безопасностью и репутацией, отказываясь прекращать строительство поселений, но это в любом случае остается предметом переговоров. Проблемы другой стороны кажутся столь же фундаментальными. При Рабине, Бараке и Ольмерте Израиль предлагал разделить Иерусалим, включая Старый город. Несмотря на два десятилетия тяжелых и нервных переговоров палестинцы ни разу официально не согласились на раздел города, хотя остается крошечная надежда, что они сделали это тайно и неофициально в 2007–2008 годах. Но стоило одной из сторон проявить гибкость, могущую привести к сближению позиций, как выяснялось, что именно этот момент — самый неподходящий для другой стороны. А информация о каких-то неформальных договоренностях, просочившаяся в результате различных утечек, вызвала в арабском мире яростные обвинения палестинской администрации в предательстве интересов арабов.
Нынешний статус-кво в Иерусалиме может сохраняться десятилетиями. Но когда — и если — будет подписан мирный договор, в нем обязательно пойдет речь о двух государствах. Это важно и для сохранения Израиля как демократии, и для восстановления справедливости и уважения для палестинцев. А принципы, на которых будет создано палестинское государство и разделен Иерусалим, известны обеим сторонам: «Иерусалим будет столицей обоих государств, арабские районы будут палестинскими, еврейские — израильскими», — заявил президент Израиля Шимон Перес, архитектор соглашений в Осло, который как никто видит всю картину в целом.
Израильтяне получат свои 12 или около того поселений в Восточном Иерусалиме, в соответствии с параметрами, установленными президентом Клинтоном. А палестинцы в виде компенсации получат израильские земли где-либо еще, и большая часть израильских поселений будет удалена с большей части Западного берега. Казалось бы — чего проще, «но камнем преткновения, — объясняет Перес, — остается Старый город. Необходимо проводить различие между суверенитетом и религией. Каждая сторона хочет владеть своими храмами, но едва ли можно порезать Старый город на куски».
Старый город мог бы стать подобием демилитаризованного Ватикана под управлением международного комитета, с совместной арабо-израильской полицией или каким-нибудь другим силовым органом — чем-то вроде иерусалимской версии швейцарских гвардейцев Ватикана. И если арабы не приемлют американского вмешательства, а израильтяне не доверяют ООН и ЕС, то процесс урегулирования могли бы взять на себя НАТО и Россия, которая снова горит желанием играть важную роль в Иерусалиме. Но саму Храмовую гору трудно интернационализировать, потому что ни один израильский политик не возьмет на себя смелость отказаться от права евреев на Краеугольный камень Храма и ни один исламский политик не может признать полный суверенитет Израиля над Благородным Святилищем — и остаться после этого в живых. К тому же не стоит забывать, что интернационализированные или «свободные» города — взять хоть Данциг, хоть Триест — обычно плохо заканчивали.
Храмовую гору трудно поделить. Харам аш-Шариф и ха-Котель, Благородное святилище и Западная стена, Купол Скалы и мечеть аль-Акса — все это части одного целого: «Никто не может монополизировать святость, — добавляет Перес. — Иерусалим — это скорее язык пламени, чем город, а пламя никому не поделить». Так или иначе, но суверенитет должен быть как-то распределен. Поэтому появились проекты, отдающие верхнюю плоскость Храмовой горы (эспланаду) мусульманам, а туннели и цистерны под землей (а следовательно, и Камень основания) — Израилю. Идея подробного, детальнейшего разграничения сумеречного мира подземных пустот, колодцев и туннелей поистине захватывает, и при этом в ней есть что-то неизбывно иерусалимское: кому принадлежит земля? Кому — ее глубины? А кому — небеса?
Политический суверенитет может быть обозначен на карте, выражен в официальных договорах, гарантированных автоматом М-16, но он будет напрасным и бессмысленным без исторического, мистического и эмоционального измерений. «На две трети арабо-израильский конфликт — конфликт психологический», — заметил когда-то Анвар Садат. Реальные условия для мира — это не вопрос о том, кому принадлежит какая-нибудь иродова цистерна — Палестине или Израилю. Мир может быть достигнут только на условиях принятых сердцем взаимного доверия и уважения. Но на каждой стороне есть те, кто в принципе отрицает историю и древность другой стороны. И если у этой книги есть какая-то миссия, то автору очень бы хотелось надеяться, что она внесет свой вклад в то, чтобы убедить обе стороны признать и уважать древнее наследие друг друга. Когда Арафат отрицал иудейскую историю Иерусалима, это было расценено как абсурд даже палестинскими историками (что все они признают в частных беседах), но никто из них не посмел возразить ему открыто. Только в 2010 году единственный палестинский ученый, философ Сари Нусейбе, нашел в себе мужество заявить, что Харам аш-Шариф — это место, где когда-то стоял иудейский Храм.
Израильское строительство поселений разрушает веру арабов в возможность построения палестинского государства. Но и отрицание палестинцами древнего еврейского наследия не менее разрушительно для мирного процесса, чем ракеты, которые ХАМАС периодически выпускает из сектора Газа. Здесь мы подходим к еще более серьезному вызову: обоим народам предстоит признать и трагические, и героические страницы истории другого народа. Это очень непросто, поскольку оба они помнят в совместной истории только несправедливости и жуткие злодейства, — но все же возможно.
В современном положении Иерусалима легко представить себе непредставимое. А будет ли он вообще существовать через пять лет? А через сорок? Всегда есть вероятность, что какие-нибудь экстремисты разрушат Храмовую гору, разобьют сердце мира и убедят фундаменталистов любого толка, что Судный день близок и война Христа с Антихристом началась.
Амос Оз, иерусалимский писатель, ныне живущий в Негеве, предлагает весьма эксцентричное решение проблемы: «Нам следует перевезти по камню все святые места в Скандинавию лет на сто и не возвращать их обратно до тех пор, пока народы в Иерусалиме не научатся жить единой семьей». Решение хорошее, но, к сожалению, не очень практичное.
1000 лет Иерусалим был иудейским, около 400 лет — христианским и 1300 лет — мусульманским. Ни одной из этих религий не удавалось завладеть Иерусалимом без меча, баллисты или гаубицы. Все их истории — это закоснелые в предрассудках повествования о героических триумфах (всегда закономерных) и незаслуженных бедствиях (всегда неожиданных). Я же в своей книге пытался показать, что в истории Иерусалима не было ничего неизбежного и альтернатива имелась всегда. Мы не всегда ясно представляем себе судьбы и личности иерусалимлян. Жизнь в Иерусалиме Ирода, при крестоносцах или во времена Британского мандата была такой же сложной и полной оттенков, как и наша сегодняшняя жизнь.
Периоды спокойной эволюции чередовались с драматическими революциями. Иногда сталь, порох и кровь резко изменяли облик Иерусалима. А бывали времена медленной смены поколений иерусалимских семей, песен, которые они пели, историй, которые они рассказывали детям и внукам, стихов, которые они читали своим возлюбленным… И все это помнят кривые иерусалимские улочки и крутые ступени, по которым бегали, ходили и ковыляли на протяжении многих веков, пока твердый шершавый иерусалимский камень не был отшлифован до блеска.
Иерусалим, в котором столько любви и столько ненависти, во все времена осиянный аурой святости и топорщащийся каменными обломками, одновременно прозаически вульгарный и эстетически утонченный, живет, кажется, жизнью более интенсивной, чем любой иной город. Здесь как будто ничего не меняется — и при этом меняется все. И на рассвете каждого нового дня три святилища трех религий вновь просыпаются для жизни — каждое по-своему.
Раввин Западной стены и святых мест Шмуэль Рабинович просыпается в 04:30, чтобы начать свой ежедневный ритуал молитвы — чтения Торы. По Еврейскому кварталу он идет к Стене, доступ к которой всегда свободен. Колоссальные блоки Иродовой кладки светятся даже в темноте. Евреи молятся там и днем, и ночью.
40-летний раввин — потомок эмигрантов, прибывших в Иерусалим из России семь поколений назад, происходит из Герской и Любавичской хасидских династий. Бородатый, голубоглазый отец семерых детей в черном костюме, очках и кипе идет по Еврейскому кварталу, невзирая на погоду — в холод и в жару, под дождем и под снегом, — пока перед ним не вырастает стена Ирода Великого. Каждый раз «сердце его словно пропускает один удар», когда он приближается к «самой большой синагоге в мире. Невозможно описать земными словами связь, которую я чувствую с этими камнями. Это совершенно духовная вещь!»
Высоко над камнями Ирода высятся Купол Скалы и аль-Акса. Эту гору евреи зовут Горой дома Господня, но «там хватит места для всех нас, — говорит раввин, не допускающий и мысли о захвате Храмовой горы. — Однажды Бог может отстроить Храм — но нечего людям в это вмешиваться. Это дело — Господне».