[84].
Но вместе с тем этот идеальный император маниакально желал контролировать все и вся и в проявлениях этой страсти бывал непредсказуем. Однажды в приступе сильного гнева он выколол пером глаз рабу; а свое правление он начал и завершил кровавыми чистками.
На руинах еврейского Иерусалима Адриан задумал воздвигнуть типичный римский город, средоточие культа римских, греческих и египетских богов. Великолепные парадные трехпролетные ворота Неаполис (ныне Дамасские), сложенные из каменных блоков Ирода Великого, вели на круглую площадь, в центре которой стояла колонна. От площади под прямым углом отходили две главные улицы — Кардо и Декуманус, ведущие к двум форумам, один из которых располагался рядом со снесенной крепостью Антония, другой — южнее нынешнего храма Гроба Господня. На этом втором форуме Адриан построил храм Юпитера, рядом с которым стояла также статуя Афродиты. Это было место Распятия, и его выбор, вероятно, был продиктован желанием уничтожить святилище иерусалимских христиан.
Хуже того, Адриан вознамерился возвести на Храмовой горе жертвенник и собственную грандиозную конную статую[85]. Адриан последовательно лишал Иерусалим его еврейского духа. Он хорошо усвоил уроки другого грекофила, знавшего толк в зрелищах — Антиоха Епифана, — и не случайно реанимировал его проект храма Зевса Олимпийского в Афинах.
24 октября, во время египетских празднеств в честь смерти и воскресения бога Осириса, любовник Адриана Антиной при загадочных обстоятельствах утонул в Ниле. Покончил ли он с собой? А может быть, Адриан или египтяне принесли его в жертву? Или же это был просто несчастный случай? Обычно сдержанный Адриан страшно горевал; он велел почитать юношу в качестве Осириса, основал посвященный ему город Антинополь и учредил государственный культ Антиноя, установив по всему Средиземноморью статуи, увековечившие красивое лицо и прекрасное тело юноши.
Возвращаясь в Рим из Египта, Адриан снова проехал через Иерусалим и, в соответствии с римским обычаем, лично провел плугом борозду, обозначившую границы города. Возмущенные репрессиями, паганизацией Иерусалима и повсеместно появившимися изваяниями обнаженного Антиноя, евреи стали тайно вооружаться и готовить подземные укрытия в Иудейских горах.
И когда Адриан, правлению которого, казалось, уже ничто не угрожало, спокойно ехал в сторону Рима, таинственный вождь, называвший себя Князь Израиля, развязал самую жестокую из всех иудейских войн.
«Сначала римляне не приняли евреев всерьез», свидетельствует историк Дион Кассий, но на этот раз иудеи подготовились чрезвычайно хорошо, а рождение их харизматического вождя Шимона бар-Кохбы, «Сына Звезды», было якобы отмечено тем же мистическим символом царского достоинства, которым ознаменовалось рождение Иисуса и о котором говорится еще в Книге Чисел: «Восходит звезда от Иакова, и восстает жезл от Израиля, и разит князей Моава». Многие прославляли бар-Кохбу как нового Давида. «Вот он — царь Мессия», — настаивал чрезвычайно уважаемый рабби Акива (эти слова приведены в части Талмуда, написанной в IV веке). Впрочем, с этим были согласны не все. «Акива, на твоих щеках вырастет трава, — возражал ему другой раввин, — а сын Давида все еще не придет». Противники Бар-Кохбы звали его Бар-Косба — по-арамейски «сын Лжи».
Бар-Кохба быстро разгромил римского наместника с его двумя легионами. Свитки с его письмами и распоряжениями, найденные в одной пещере в Иудее, свидетельствуют о больших способностях и твердой решимости. «Я справлюсь с римлянами», — уверял он — и справлялся. Он полностью истребил целый легион. Он «был способен ловить огромные камни, брошенные в него, и наугад отбрасывать их, убивая многих» во вражеских рядах.
Князь Израиля не терпел неповиновения или ослушания: «От Шимона Бар-Кохбы Ионатану и Масавале: пусть все мужи из Текоа и других мест, которые с вами, будут посланы ко мне без промедления. Если вы не пришлете их ко мне, я накажу вас». Фанатичный зелот, он, по свидетельству современника-христианина Иустина, «приказывал жестоко пытать христиан, если они не отрекались от Христа и отказывались хулить Его». А живший гораздо позднее описываемых событий автор «Церковной истории» Евсевий Кесарийский утверждал, что Бар-Кохба убивал христиан, когда те отказывались помогать ему в войне против римлян: «Убийца и разбойник, он… внушил рабам, будто он светило, спустившееся с неба, дабы чудом даровать им, замученным, свет».
Сын Звезды управлял своим государством Израиль из крепости Иродион, чуть южнее Иерусалима. На его монетах было отчеканено: «Год первый. Искупление Израиля». Но восстановил ли он жертвоприношения на месте разрушенного Храма? Его монеты с призывом «За свободу Иерусалима» были, как говорят, украшены изображением Храма, но ни одна такая монета не была найдена. Аппиан писал, что Адриан, как и Тит, «разрушил Иерусалим», из чего следует, что в городе еще было что разрушать. Повстанцы, сметающие все на своем пути, наверняка должны были бы осадить Десятый легион в Цитадели и восстановить жертвоприношения на Храмовой горе, представься им такая возможность. Но удалось ли им это, мы не знаем.
Адриан поспешил назад в Иудею, вызвав из Британии своего лучшего полководца Юлия Севера и собрав семь или даже двенадцать легионов. Согласно Диону Кассию, одному из немногих летописцев этой войны, наместник Иудеи «с войском, присланным ему в помощь императором, безжалостно, пользуясь их [иудеев] безумием, преследовал и уничтожал их десятками тысяч: мужчин, женщин, детей — всех заодно; всю страну их, по закону войны, поработил».
Север, прибыв в Иудею, тут же перенял тактику противника: «Благо воинов и воевод у него хватало — перехватывал небольшие отряды [иудеев], окружал и лишал доступа к припасам, сим способом он мог — пусть помедленнее, зато и более безопасно — разрознить, изнурить и извести мятежников». По мере того как римляне действовали все более успешно, Бар-Кохбе приходилось прибегать ко все более суровым мерам для укрепления дисциплины в своих рядах: «Если кто-либо из находящихся с тобой галилеян подвергнется дурному обращению, — грозил он одному военачальнику, — я закую твои ноги в кандалы, как уже сделал такое с бен-Аплулом!»
Повстанцы отступили в пещеры Иудеи; именно там и были найдены послания Шимона и другие артефакты. Эти беженцы и воины хранили при себе ключи от своих покинутых домов (единственное утешение для тех, кому суждено никогда не вернуться) и даже кое-какие предметы роскоши — стеклянное блюдо, карманное зеркальце в кожаном чехле, деревянную шкатулку для драгоценностей, лопатку для курений. Там, в этих пещерах, и погибли их хозяева — и вещи, захваченные из дома, были найдены среди человеческих останков. Отрывочные записи содержат немногословные намеки на масштаб катастрофы: «До конца… у них нет никакой надежды… мои братья на юге… они погибли от меча…»
Римляне двинулись на последний оплот Бар-Кохбы — крепость Бейтар, в шести милях к югу от Иерусалима. При обороне твердыни погиб и сам Бар-Кохба — от укуса змеи, обвившей его шею, согласно иудейской легенде. «Принесите мне его тело», — повелел Адриан. Пораженный видом мертвеца и змеи, он пробормотал: «Если бы Бог не убил его, кто бы мог это сделать?» Император в то время, должно быть, находился уже в Риме, но его месть восставшим иудеям стала настоящим геноцидом.
Дион Кассий писал: «Немногие из них уцелели. Пятьдесят их наиважнейших крепостей и девятьсот восемьдесят пять славнейших поселений он сровнял с землею, людей же было убито в стычках и в сражениях восемьсот тысяч пятьсот». Еще больше «погибло от голода и болезней и пожаров». Семьдесят пять еврейских поселений, о которых мы знаем из древних источников, вообще исчезли с лица земли. А в плен было взято столько евреев, что на рынке рабов в Хевроне раб-еврей стоил дешевле лошади. Какое-то количество иудеев продолжало жить на своих разоренных землях, но сама Иудея уже не восстановилась после карательной экспедиции Адриана. Император не только подтвердил запрет на обрезание, но и воспретил иудеям под страхом смерти даже приближаться к Элии Капитолине. А саму Иудею вообще стер с карты, переименовав ее в провинцию Палестину, — в память о филистимлянах, древних врагах евреев.
Вернувшись в Рим, Адриан удостоился аккламации — торжественного приветствия, но не стал устраивать триумф: победа была омрачена страшными потерями римлян в Иудее. Сообщая Сенату о своей победе, император даже не употребил традиционную в таких случаях завершающую фразу: «Я и моя армия пребываем в благополучии».
Возможно, страдая атеросклерозом, отекший от водянки, Адриан старался избавиться от любого потенциального претендента на престол; не пощадил он даже своего девятилетнего шурина, который перед смертью проклял убийцу: «Пусть будет просить он смерти, неспособный умереть». Проклятие сбылось: изнуренный неизвестной болезнью, Адриан трижды пытался покончить с собой. Но ни один автократ никогда не писал о смерти так мудро и тонко, как Адриан в собственной эпитафии:
Душа, скиталица нежная,
Телу гостья и спутница,
Уходишь ты ныне в края
Блеклые, мрачные, голые,
Где радость дарить будет некому[86].
Когда же император в конце концов умер, «ненавидимый всеми», Сенат отказался обожествить его. А еврейские письменные источники не упоминают Адриана без обязательного добавления: «Да гниют его кости в аду!»
Наследник Адриана Антонин Пий слегка ослабил гонения на евреев и разрешил обрезание, однако к статуе Адриана на Храмовой горе была добавлена статуя нового императора[87] — новое напоминание о том, что Храм никогда не будет восстановлен. Христиане же, к этому времени уже полностью обособившиеся от иудеев, не могли не усмотреть здесь справедливого возмездия: «Сион стал пуст, как пустыня сделался Иерусалим, — писа