[92].
Всего через несколько лет, в 333 году, один из первых христианских паломников, некий пилигрим из Бордо (имя его нам неизвестно), нашел Элию совершенно преображенной — это был оживленный христианский город-святилище. Церковь «чрезвычайной красоты» еще не была завершена, но ее стены быстро росли, а статуя Адриана все еще стояла посреди руин на Храмовой горе.
Императрица Елена посетила все места, связанные с жизнью Иисуса, проложив первый маршрут для паломников, которые понемногу начали стекаться в Иерусалим, чтобы приобщиться его особой святости. Елене было почти 80, когда она вернулась в Константинополь, где ее сын бережно сохранял части Креста. Еще одну щепку и дощечку с надписью Елена отослала в Рим, где они были положены в церкви Санта-Кроче-ин-Джерусалемме (Святого Креста Иерусалимского).
Евсевий, епископ Кесарийский, чрезвычайно ревниво отнесся к новому возвышению Иерусалима, усомнившись, что этот еврейский город, «который после беззаконного Господоубийства для наказания нечестивых его жителей подвержен [был] крайнему опустошению», способен вновь стать градом Божьим. В конце концов, христиане не обращали никакого внимания на Иерусалим в течение трех столетий. В словах Евсевия был определенный смысл: Константину предстояло преодолеть иудейское наследие — точно так же, как христианские святилища нового Иерусалима должны были затмить собой иудейские святыни.
Когда римляне поклонялись множеству своих богов, они терпимо относились к чужим божествам, коль скоро те не представляли угрозы для государства. Но монотеистическая религия требует исповедания только одной Истины и поклонения единственному Богу. Преследование евреев, презренных христоубийц, ничтожество которых было продемонстрировано торжеством христианства, становилось, таким образом, делом первостепенной важности. Император распорядился, чтобы всякий иудей, пытающийся отговорить кого-нибудь из своих собратьев от принятия христианской веры, был немедля сожжен заживо[93]. Тем не менее в Иерусалиме еще сохранялась маленькая еврейская община, у которой была синагога на горе Сион, да и на опустошенной Храмовой горе евреи тоже молились, хоть и втайне. Теперь «отвратительной иудейской толпе», как Константин называл еврейскую общину, было запрещено даже появляться в Иерусалиме; только раз в году евреям дозволялось подниматься на Храмовую гору, где пилигрим из Бордо и увидел их «стенающими и раздирающими на себе одежды» над «изрезанным трещинами камнем» — основанием Храма, которое ныне скрыто под Куполом Скалы.
Константин решил отпраздновать в Иерусалиме 13-ю годовщину своего воцарения. Но ему все еще приходилось бороться с разделением в Церкви — следствием проповедей своенравного Ария, по-прежнему доставлявшего императору немало хлопот — даже после того, как сам Арий внезапно умер при обстоятельствах, описанных его политическим противником как не слишком приличные[94]. Константин призвал епископов «очистить Церковь от богохульства» и облегчить тем самым его заботы, но ариане открыто отказывались повиноваться, что сильно омрачило первый христианский праздник в Иерусалиме, на который съехались епископы со всех концов империи. Сам император был, однако, уже слишком болен, чтобы принять участие в торжествах. В 337 году, лежа на смертном ложе, он наконец принял крещение. Империю Константин завещал трем своим сыновьям и двум племянникам[95], и единственное, в чем были согласны его наследники, так это в том, что следует продолжать строительство христианской империи и вводить все новые законы против иудеев; в 339 году один из таких законов запретил браки между иудеями и христианами, назвав их «дикостью и омерзительным позором».
Наследники Константина воевали друг с другом 20 лет, и победителем из этой гражданской войны вышел его второй сын Констанций. Разумеется, в этих распрях страдала и Палестина. Когда в 351 году в Иерусалиме случилось землетрясение, все христиане бросились в храм Гроба Господня, «охваченные благоговейным трепетом». А когда под предводительством очередного «царя-мессии» восстали евреи в Галилее, двоюродный брат императора, цезарь Констанций Галл, учинил побоище столь беспрецедентное по своей жестокости, что даже сами римляне почувствовали отвращение. Но иудеи неожиданно нашли сочувствие и поддержку там, где не ждали: очередной владыка империи решил ниспровергнуть христианство и восстановить иудейский Храм.
19 июля 362 года новый император Юлиан, племянник Константина Великого, двигавшийся с войском на войну с персами, остановился в Антиохии и спросил у еврейских делегатов, получивших у него аудиенцию: «Почему вы не совершаете жертвоприношений?» «Нам этого не разрешают, — отвечали послы. — Верни нас в город, восстанови нам Храм и жертвенник». «Я приложу все свое усердие, — пообещал им император, — чтобы воздвигнуть Храм великого Всевышнего Бога». Неожиданный ответ Юлиана был встречен иудеями с таким энтузиазмом, будто «дни их царства уже настали».
Юлиан прекратил гонения на иудеев, развязанные Адрианом и продолженные Константином, вновь сделал Иерусалим еврейским, вернул евреям их собственность, отменил все антиеврейские налоги, а их патриарху Гилелю даровал титул префекта претория и право собирать подати. Должно быть, иудеи стекались в Иерусалим со всех концов Римской империи и Персии, чтобы своими глазами узреть случившееся чудо. Они вернули себе Храмовую гору, вероятно, тут же сбросив с нее статуи Адриана и Антонина Пия, и возвели временную синагогу — скорее всего, где-то у тех камней, которые паломник из Бордо называл домом царя Езекии.
Юлиан был застенчив, склонен к излишнему глубокомыслию и неловок. Один предвзятый христианский автор[96] описывает его следующим образом: «Некрепкая шея, плечи дергающиеся, взор возбужденный, бегающий и безумный, кривые ноги, нос, выражающий дерзость и презрение, насмешливые черты лица, хохот неумеренный и судорожный, наклонение и откидывание назад головы без всякой причины, речь медленная, с придыханиями, вопросы беспорядочные и бессвязные, ответы ничем не лучшие, смешиваемые один с другим, нетвердые…» Но бородатый, крепкий телом император был также решительным и целеустремленным. Он упрямо восстанавливал язычество, утверждая культ Непобедимого Солнца (Sol Invictus) — древнего божественного покровителя своей династии, поощряя традиционные жертвоприношения в языческих храмах и притесняя «галилеян» (так он называл христиан), чтобы унизить их «упадочные», неримские ценности.
Юлиан никогда на рассчитывал на то, что будет править империей. Ему было всего пять лет, когда Констанций убил его отца и большинство ближайших родственников; из всей его семьи уцелели только двое — сам Юлиан и его брат Галл. В 349 году Констанций назначил Галла цезарем (младшим соправителем) — только для того, чтобы затем обезглавить, отчасти за неумелое подавление иудейского восстания. Но Констанцию все же был нужен цезарь на Западе, а никакой иной кандидатуры, кроме Юлиана, тогда изучавшего философию в Афинах, уже не оставалось. Став цезарем, Юлиан устроил себе резиденцию в Лютеции (Париж). Понятно, что он немало нервничал, когда непредсказуемый император призвал его к себе. Мечтая о восстановлении культа Зевса, он принял императорскую корону из рук своих солдат. Пока он ехал на Восток, Констанций умер, и Юлиан оказался правителем всей империи.
Идея восстановить иудейский Храм была продиктована вовсе не одной только веротерпимостью Юлиана: этот шаг демонстрировал отказ императора от признания христиан истинными наследниками народа Израиля, желание опровергнуть пророчества Даниила и Иисуса о падении Храма, а также утверждал всю серьезность его намерений разрушить дело жизни его собственного дяди. Кроме того, это должно было обеспечить Юлиану поддержку вавилонских иудеев в ходе предстоящей войны с Персией. Юлиан не видел большого противоречия между греческим язычеством и иудейским монотеизмом и считал, что греки поклонялись тому же великому Всевышнему Богу, что и евреи, но почитали его под именем Зевс. Яхве вовсе не был уникальным еврейским изобретением.
Восстановление иудейского Храма Юлиан поручил Алипию, своему наместнику в Британии. Синедрион был крайне взволнован: все происходящее казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой. Но Юлиан, выступая в поход на персов, еще раз подтвердил данные евреям обещания в послании «К иудейской общине». В Иерусалиме «иудеи ревностно принялись за работу: собрали опытнейших строителей, заготовили материал и очистили место. Усердие было столь велико, что даже женщины носили землю передниками и для издержек на эту работу произвольно пожертвовали свои ожерелья и всякое другое женское украшение». Строительные материалы складывались в так называемых Конюшнях Соломона. Скоро строители удалили «остатки прежнего здания и расчистили фундамент»[97].
Тем временем Юлиан во главе 65-тысячного войска перешел персидскую границу. И в этот-то момент, 27 мая 363 года, в Иерусалиме произошло землетрясение, во время которого каким-то образом вспыхнули и сгорели заготовленные строительные материалы.
Христиане были воодушевлены этим «событием дивным», хотя вполне возможно, что сами способствовали «чуду» с помощью поджога. Алипий мог бы продолжать строительство, но, учитывая напряжение, царившее в Иерусалиме, решил сначала дождаться возвращения императора с войны. Юлиан тем временем уже форсировал Тигр и углубился в Персию. Впрочем, римлянам вот-вот предстояло вернуться назад: 26 июня в беспорядочной стычке под Самаррой некий арабский солдат (возможно, христианин) ранил императора копьем в бок, задев печень. Пытаясь выдернуть копье, Юлиан случайно перерезал себе жилы на руке. Христианские авторы утверждают, что Юлиан, умирая, воскликнул