Халид был одним из тех мекканских аристократов, которые сначала сражались против Мухаммеда, однако когда он наконец обратился в новую веру, пророк тепло принял этого энергичного воина и дал ему прозвище Меч Аллаха. Халид относился к числу тех кичливых полководцев, которые часто действуют по собственному усмотрению, пренебрегая приказами своих политических лидеров. Ход дальнейших событий довольно туманен, но нам известно, что Халид объединился с остальными арабскими военачальниками, принял верховное командование, разгромил византийское войско юго-западнее Иерусалима, а затем осадил Дамаск. Между тем далеко на юге, в Мекке, умер Абу Бакр. Своим преемником он назначил Омара (Умара) ибн Хаттаба — одного из первых последователей Мухаммеда и его ближайшего соратника. Новый повелитель правоверных не доверял Халиду, скопившему каким-то образом огромное состояние и ставшему уже при жизни легендой, и отозвал его в Мекку: «Халид, — сказал Омар, — вытащи свое богатство у нас из задницы и уходи».
Ираклий послал войско, чтобы остановить арабов. Омар, со своей стороны, назначил нового командующего по имени Абу Убайда, а Халид вернулся в войско под его начало. Несколько месяцев прошло в мелких стычках, и наконец арабы вынудили византийцев принять бой в труднопроходимых ущельях у реки Ярмук, на границе нынешних Иордании, Сирии и израильских Голанских высот. «Это одна из битв Аллаха», — сказал Халид своим воинам, и 20 августа 636 года Аллах наслал на христиан пыльную бурю: ослепленные, византийцы обратились в беспорядочное бегство по утесам Ярмука. Халид отрезал им путь к отступлению, и к концу битвы христиане были настолько изнурены, что многие из них без сил падали на землю и не пытались оказывать сопротивления арабам, которые добивали врага. В том бою погиб брат императора, а сам Ираклий так и не оправился после поражения. Битва при Ярмуке стала одной из решающих в истории. Византийцы потеряли Сирию и Палестину, а их империя, ослабленная войной с Персией, казалось, вот-вот должна была рухнуть как карточный домик. Впрочем, мы вправе усомниться, что судьбу империи предопределило лишь одно сражение, а не целый ряд упорных набегов арабов. Но каким бы напряженным ни было арабское завоевание, их достижение кажется поистине удивительным: крошечным отрядам погонщиков верблюдов, а некоторые из них не насчитывали и тысячи человек, удалось сокрушить мощные легионы Восточного Рима. Однако повелитель правоверных на том не успокоился. Он послал еще одно войско на север — завоевывать Персидскую империю, которая вскоре пала к ногам арабов.
В Палестине держался лишь Иерусалим под началом патриарха Софрония — ученого греческого мужа, воспевавшего в своих поэтических строфах «Сион, сияющий Сион Вселенной». Софроний едва верил своим глазам, взирая на катастрофу, постигшую христиан. Проповедуя в храме Гроба Господня, Софроний обличал грехи христиан и зверства арабов, которых он называл по-гречески sarakenoi — сарацинами: «Откуда на нас все эти войны? Откуда бесчисленные варварские вторжения? Мерзостью нечестивых сарацин осквернен Вифлеем. Сарацины пошли на нас, словно дикие звери, из-за грехов наших. Покаемся же и встанем на путь праведный».
Но времени для этого уже не оставалось. Арабы устремились на город, который они называли Илия (от римского Элия). Первым из арабских полководцев город осадил Амр ибн аль-Ас — еще один сказочный витязь, искатель приключений из знатного мекканского рода, считавшийся лучшим воином после Халида. Амр, как и другие арабские вожди, знал местность очень хорошо: неподалеку от Иерусалима у него был участок земли, и в молодости он часто бывал в Святом городе. Но не только жажда добычи влекла арабов.
«Близок Судный час», — говорит Коран. Воинственный фанатизм первых мусульман подогревался их верой в Судный день. Коран не оговаривал это особо, но они знали от иудейских и христианских пророков, что события этого дня должны разыграться в Иерусалиме. И коль скоро Судный час близился, им нужен был Иерусалим.
Халид и другие полководцы присоединились к Амру, и арабские армии сомкнулись вокруг стен города. Эти отряды были, вероятно, слишком немногочисленны для штурма, и не похоже, что имели место ожесточенные бои. Софроний отказывался сдать город, если христианам и их святыням не будет гарантирована пощада, причем гарантии должны были исходить лично от халифа Омара. Амр предложил решить проблему, выдав за Повелителя правоверных Халида ибн Валида, однако того узнали и разоблачили. Пришлось вызывать из Мекки Омара.
Халиф произвел смотр не занятой в осаде части арабского войска в местечке Аль-Джабия на Голанских высотах, и, вероятнее всего, именно там иерусалимские послы встретились с ним для переговоров о сдаче. Христиане-монофизиты, составлявшие в Палестине большинство, ненавидели византийцев, и, похоже, ранние мусульмане охотно даровали свободу отправления культа своим «единомышленникам»-монотеистам.
Следуя Корану, Омар предложил христианам Иерусалима статус зимми (досл. «люди договора») — покровительствуемой части населения. Статус гарантировал христианам защиту жизни и имущества в обмен на подчинение власти мусульман и уплату особого подушного налога — джизьи. Когда соглашение было достигнуто, Омар направился в Иерусалим — огромного роста, в залатанных лохмотьях, на муле, в сопровождении одного лишь слуги.
Увидев Иерусалим с горы Скопус, Омар приказал своему муэдзину возгласить призыв к молитве. Помолившись, он облачился в белые паломнические одежды, оседлал белого верблюда и спустился с горы для встречи с Софронием. Византийские иерархи ожидали завоевателя — их пышные, отделанные драгоценными камнями одежды резко контрастировали со скромным одеянием Омара. Рослый и мускулистый халиф, бывший в юности борцом, вел жизнь сурового аскета и всегда носил с собой бич. Говорят, когда в комнату заходил Мухаммед, женщины и дети продолжали смеяться и болтать, но они сразу же замолкали, как только видели Омара. Именно Омар начал составлять Коран, создал мусульманский календарь и разработал многие исламские законы, причем его законы, касавшиеся женщин, были еще более суровыми, чем те, что ввел Мухаммед. Как-то, застав своего сына пьяным, Омар нанес ему 80 ударов бичом, забив до смерти.
Софроний вручил повелителю правоверных ключи от Святого города. Когда патриарх увидел Омара и его орду одетых в лохмотья арабов на верблюдах и скакунах, он пробормотал что-то насчет «мерзости запустения». Большинство воинов Омара происходили из племен Хиджаза[113] или Йемена. Они передвигались легко и быстро, носили тюрбаны и накидки и питались лепешками из верблюжьего подшерстка, смешанного с кровью, зажаренными на открытом огне. Арабы-воины сильно отличались от латников тяжелой персидской или византийской кавалерии. У арабов только полководцы носили кольчуги или шлемы. Остальные «скакали верхом на косматых, коренастых лошадях с мечами, начищенными до блеска, но спрятанными в потертые матерчатые ножны». Они были вооружены луками и копьями, оплетенными верблюжьими сухожилиями, а их красные щиты, обтянутые воловьей кожей, напоминали «пышные красные краюхи хлеба». Они холили и лелеяли свои мечи, давали им имена и слагали о них песни.
Бахвалясь своей неотесанностью, они заплетали волосы в пучки, торчавшие, словно «козлиные рога». Когда они находили дорогие ковры, то бросали их под копыта, а затем изрубали на куски, чтобы сделать из них украшения для копий. Они радовались награбленной добыче и пленникам так же, как любые другие завоеватели. «Внезапно я ощутил присутствие человеческого существа, спрятавшегося под какими-то покрывалами, — писал один из них. — Я откинул их в сторону, и что я увидел? Женщину, обликом похожую на газель, лучезарную, как солнце. Я взял ее и ее одежды, которые я отдал как добычу, но испросил, чтобы девушка принадлежала мне. Я взял ее себе наложницей»[114]. Арабские войска не имели никаких технических преимуществ перед противниками, зато ими двигал фанатизм.
Согласно традиционным исламским источникам, составленным гораздо позднее, Софроний сопроводил повелителя сарацин в храм Гроба Господня в надежде на то, что тот испытает благоговение перед совершенной святостью христианства, а может быть, и примет ее. Когда муэдзин Омара созвал воинов на молитву, Софроний предложил Омару помолиться в церкви, но тот, говорят, отказался, предупредив, что в этом случае храм навсегда станет местом молитвы мусульман. Омар знал, что Мухаммед почитал Давида и Соломона. «Проводи меня к святилищу Давида», — повелел он Софронию. Омар со своими воинами проследовал на Храмовую гору — скорее всего, через южные Ворота пророков — и нашел, что она осквернена «кучами навоза, который христиане свозили туда для унижения иудеев».
Омар попросил, чтобы ему показали Святая Святых. Обращенный иудей по имени Кааб аль-Ахбар, по прозвищу Рабби, ответил: если халиф сохранит «стену» (возможно, имелись в виду остатки Иродовой крепости, включая Западную стену), «я раскрою ему, где находятся руины Храма». Кааб показал Омару Краеугольный камень (Камень Основания), который арабы назвали Сахра («скала»).
Омар поручил своим воинам убрать мусор, которым была завалена гора, чтобы устроить на ней площадку для молитвы. Кааб аль-Ахбар рекомендовал место к северу от Краеугольного камня, чтобы, обращаясь на юг, мусульмане могли молиться «лицом сразу к двум киблам, Моисея и Мухаммеда».
«Ты все еще радеешь об иудеях», — вероятно, ответил на это Омар и приказал возвести свой первый молельный дом южнее скалы — примерно там, где ныне стоит мечеть аль-Акса, — так, чтобы кибла была обращена строго на Мекку. Омар следовал завету Мухаммеда: через голову христиан возродить древнее святилище, с тем, чтобы мусульмане стали законными наследниками иудеев, отодвинув в сторону христиан.
Истории о деяниях Омара в Иерусалиме были записаны лишь через сто с лишним лет после сдачи города арабам, когда практически уже завершилось оформление исламских ритуалов, которые весьма отличались от иудейской и христианской о