Франки преодолели тысячи миль, прошли Европу и Азию и потеряли в пути множество людей ради единственной цели — Иерусалима. Все они прекрасно сознавали, что битва за него станет либо апофеозом первого крестового похода, либо эпитафией ему.
Крестовый поход был идеей одного человека. 27 ноября 1095 года во французском городе Клермон папа Урбан II обратился к собранию вельмож и простолюдинов с проповедью, в которой призвал к завоеванию Иерусалима и освобождению церкви Гроба Господня.
Урбан считал делом своей жизни утверждение могущества и репутации католической церкви. Он выдвинул новую теорию священной войны ради обновления христианского мира и укрепления папства, призывая к уничтожению неверных в обмен на отпущение грехов. Эта беспрецедентная концепция отпущения грехов за убийство стала своего рода христианской версией мусульманского джихада, но при этом она еще находила отклик во всеобщем почитании Иерусалима. В век религиозного рвения, в эпоху священных символов и знамений, Иерусалим, город Христа, воспринимавшийся и как главная святыня, и как воплощение Царства Небесного на земле, был известен всем христианам по проповедям, рассказам паломников, мистериям на тему Страстей Господних, церковным росписям и скульптуре, а также, конечно, реликвиям. А Урбан со всей страстью распалял и так нараставшее беспокойство верующих о судьбе Гроба Господня, повествуя об избиении паломников и зверствах турок.
И вот уже тысячи людей — знатных и бедных — готовы были ответить на призыв папы: «Правосудие уступило место насилию, которое одно господствовало среди народов. Обман, хитрость, коварство утвердились повсюду, — свидетельствовал историк Иерусалима Вильгельм Тирский. — Всякая добродетель исчезла и казалась излишнею: до того все было проникнуто злобою… Целомудрие, ценимое Богом и небожителями, удалилось, как нечто никуда не годное. Бережливость и трезвость не могли устоять рядом с роскошью, пьянством и ненасытною жаждою игры»[142].
Крестовый поход сулил приключения и наживу, возможность бежать от домашней рутины, а кроме того, предполагал удаление тысяч воинственных рыцарей-разбойников из Европы. Однако современный взгляд, популярности которого способствовали голливудские фильмы и ответная реакция общества на катастрофу иракской войны 2003 года, — взгляд, согласно которому целью крестоносцев было лишь обогащение и удовлетворение садистских наклонностей, — совершенно неверен. Лишь горстка высокопоставленных дворян приобрела новые владения в результате крестовых походов, очень немногим крестоносцам удалось сделать блистательную карьеру, тогда как цена оказалась страшной: многие жизни и состояния были погублены в ходе этих романтических кампаний, полных риска и набожности. Современному человеку трудно понять главный побудительный мотив людей того времени: христианам была предложена возможность заработать искупление всех своих грехов. Иными словами, те воины-паломники были прежде всего верующими, искавшими спасения на стенах Иерусалима.
Толпы верующих в Клермоне ответили папе: «Deus le volt! Так хочет Бог!» Раймунд Тулузский одним из первых «принял крест» — объявил, что отправляется в Святую землю. Затем крест приняли восемьдесят тысяч человек, некоторые из них в рядах дисциплинированных воинских частей под началом князей, а некоторые — в составе буйных банд под предводительством алчных авантюристов. Их сопровождали толпы набожных крестьян с отшельниками-аскетами во главе. По мере того как первая волна крестоносцев двигалась через Европу в сторону Константинополя, они насильно обращали в христианство евреев либо учиняли над ними резню в качестве мести за убийство Христа.
Византийский император Алексей Комнин, скорее встревоженный, чем обрадованный прибытием этих головорезов-латинян, поспешил направить их в Иерусалим. В Анатолии толпы европейских крестьян впервые столкнулись с турками и были перебиты, но организованные, целеустремленные и опытные рыцари основных крестоносных армий сумели пройти сельджуков. Вся эта кампания демонстрировала победу веры над опытом и здравым смыслом: с самого начала крестоносцы руководствовались и вдохновлялись знамениями, божественными и ангельскими видениями и священными знаками, которым придавалось не меньшее значение, чем военной тактике. Их вера в собственное святое дело и предзнаменования, встречавшиеся на пути, только крепла по мере приближения к Святой земле. К счастью для христиан, регион, в который они вторглись, раздирали распри между враждовавшими друг с другом халифами, султанами и эмирами, тюрками и арабами — и все они ставили победу над собственными соперниками выше любой идеи какой-то там исламской солидарности.
Падение Антиохии стало первым реальным успехом крестоносцев, но затем они сами оказались осаждены в стенах захваченного города. Начался голод, положение казалось безнадежным, и Первый крестовый поход чуть не закончился, едва начавшись. Но посреди всеобщего уныния некоему Петру Варфоломею — одному из людей графа Раймунда — случилось видение: будто бы под одной из церквей города лежит Святое копье, которым некогда римский сотник пронзил грудь распятого Христа. Граф со своими людьми принялся копать в указанном месте и действительно нашел там копье. Эта находка воодушевила воинов. А когда Петра Варфоломея обвинили в обмане, его решено было подвергнуть «суду Божию» — суровому испытанию огнем. Петр стоически перенес его, пройдя девять шагов по раскаленным докрасна кускам железа, и объявил, что даже не почувствовал боли. Однако через двенадцать дней он умер.
Крестоносцы удержали Антиохию и двинулись на юг. Тюркские и фатимидские эмиры Триполи, Кесарии и Акры предпочли договориться с христианами. Фатимиды оставили Яффо, и крестоносцы двинулись от побережья вглубь страны, к Иерусалиму. Когда их отряды подступили к стенам города, некий отшельник на Масличной горе, вдохновленный видением, посоветовал командирам христиан атаковать город немедленно. 13 июня крестоносцы попытались взять стены приступом, но понесли тяжелые потери и были отброшены защитниками Святого города. Предводители Христова воинства осознали, что им следует более тщательно продумать и спланировать атаку, а также запастись как можно большим количеством штурмовых лестниц, метательных машин и других осадных орудий. Дерева для их строительства не хватало, однако крестоносцам опять улыбнулась удача. 17 июня в Яффо прибыли генуэзские корабли. Их разобрали, а доски и брусья отправили в Иерусалим, где из них были построены большие колесные осадные башни, оснащенные метательными машинами.
Тем временем князья крестоносцев ссорились из-за владений. Двое самых ловких уже захватили для себя каждый по княжеству: Боэмунда Тарентского оставили удерживать Антиохию, а энергичный Балдуин, брат Готфрида Бульонского, завоевал Эдессу на далеком Евфрате. Хищный Танкред требовал себе Вифлеем, но на это святое место претендовала и Церковь. Жара стояла невыносимая, дул хамсин, воды не хватало, людей тоже было мало, к тому же они совершенно пали духом. А к городу приближались египтяне. Нельзя было терять ни минуты.
Положение спасло новое знамение. Шестого июля некий священник-визионер объявил, что ему (и уже не в первый раз) явился Адемар де Пюи — весьма почитаемый епископ, недавно умерший в Антиохии. Ныне же его дух призывал франков обойти процессией вокруг стен города, как в свое время обошел вокруг Иерихона Иисус Навин. Крестоносцы постились три дня, а затем, восьмого июля, босиком обошли вокруг стен Иерусалима «с трубами, стягами и оружием». Во главе процессии шли епископы со священными реликвиями. Со стен на них взирали защитники города, выкрикивавшие оскорбления при виде распятий. Когда крестный ход в стилистике Иисуса Навина был завершен, крестоносцы собрались на Масличной горе — выслушать наставления капелланов и стать свидетелями примирения своих вождей. Лестницы, осадные башни, метательные машины, каменные ядра, стрелы, фашины — все было готово; все трудились день и ночь. Помогали даже женщины и старики: они сшивали большие покровы из шкур животных, чтобы намочить их и защитить ими от огня осадные орудия. Выбор был суров: смерть или триумф на стенах Святого города.
К ночи 13 июля крестоносцы были готовы. Священники наставляли воинов, укрепляя в них смесь безжалостной свирепости и непоколебимой набожности. Метательные машины осыпали дождем камней стены города, а защитники тем временем вывешивали на стенах мешки с хлопком и сеном, чтобы смягчить удары, так что в результате стены стали похожи на гигантские бельевые веревки. Мусульмане в ответ также стреляли по осаждающим из метательных орудий. Когда христиане обнаружили в своих рядах лазутчика, они живьем поместили его в корзину требушета и забросили несчастного за стены города.
Крестоносцы работали всю ночь, заваливая ров фашинами. Затем по частям перетащили через ров три осадные башни и собрали их непосредственно под стенами — одну для Раймунда на горе Сион, две другие — на северной стороне. Раймунд первым установил свою осадную башню напротив стены, но египетский наместник, командовавший южным сектором обороны города, оказал упорное сопротивление. В конце концов Готфрид Бульонский определил самое слабое место обороняющихся — восточнее современных ворот Ирода, напротив музея Рокфеллера. Герцог Нормандский и герцог Фландрский вместе с Танкредом быстро перебросили свои силы на северо-восточный угол. Готфрид лично поднялся на осадную башню, как только ее выдвинули на оптимальное для атаки место: хорошо видный своим солдатам, он стрелял по стене из арбалета, в то время как осаждающие и осажденные тоже обменивались залпами лучных и арбалетных стрел, а метательные машины крестоносцев осыпали градом камней стены.
С восходом солнца военачальники крестоносцев смогли использовать для координации своих действий сигналы, передаваемые зеркалами, установленными на Масличной горе. Были предприняты два одновременных штурма: Раймунд Тулузский с юга, а нормандцы с севера. В пятницу 15-го штурм повторился. Готфрид снова ехал на верхней площадке шаткой деревянной осадной башни, меча одну за другой арбалетные стрелы. Защитники города применили греческий огонь, но этого было недостаточно, чтобы остановить неприятеля.