В полдень башня Готфрида наконец подошла вплотную к стене. Франки перебросили на стену мостки, и два рыцаря-брата первыми спрыгнули на нее; за ними последовал Готфрид. Все трое потом клялись, что своими глазами видели, как рядом с ними сражается покойный епископ Адемар. И «многие свидетельствовали, что он первым взобрался на стену». Именно усопший епископ приказал им открыть изнутри ворота Колонны (нынешние Дамасские). Танкред со своими нормандцами устремился вперед по узким улочкам Иерусалима. С юга, от горы Сион, Раймунд Тулузский услышал их крики. «Чего вы медлите! — крикнул граф своим людям. — Франки уже в городе!» Ворвавшись в Иерусалим, воины графа начали преследовать египетского наместника и гарнизон, загнав их в Цитадель. Наместник согласился сдаться Раймунду в обмен на обещание сохранить жизнь ему и его людям. Тем временем жители города и солдаты бежали на Храмовую гору; за ними гнался Танкред со своими нормандцами. Иерусалимляне с шумом захлопнули ворота на Храмовой горе и попытались дать отпор, но воины Танкреда пробились на священную храмовую площадку, забитую толпой отчаявшихся людей.
Бойня продолжалась несколько часов. Франки обезумели от ярости и убивали любого, кто попадался им на улицах города. Они отрубали несчастным не только головы, но руки и ноги, купаясь в брызжущих фонтанах крови неверных. Хотя подобная резня в захваченном городе была делом обычным, поражает небывалая гордость, с которой описывают эти зверства летописцы крестового похода. «Произошли чудесные сцены, достойные запечатления, — бахвалился один из свидетелей резни, каноник графа Тулузского Раймонд Ажильский. — Некоторые из наших людей — и это были еще самые милосердные — отрезали головы врагам. Другие же сражали их стрелами, некоторые кидали их живьем в огонь или долго пытали и медленно убивали. Улицы были заполнены грудами срубленных голов, рук и ног. Так что даже ходить по улицам, не спотыкаясь об эти конечности и головы, было довольно затруднительно»[143].
Младенцев отнимали у матерей и разбивали им головы о стены. По мере того как победители все больше зверели, «сарацины, арабы и эфиопы» — то есть темнокожие суданские воины из войска Фатимидов — искали убежища на кровлях Купола Скалы и аль-Аксы. Пробивавшиеся к Куполу рыцари буквально прорубали себе дорогу через толпу на эспланаде, нещадно рассекая человеческую плоть. Наконец они ворвались в аль-Аксу. По словам историка Вильгельма Тирского, франки «вступили туда со множеством конных и пеших людей и, не щадя никого, перекололи всех, кого нашли, мечами, так что все было облито кровью. Произошло же это по справедливому приговору Господню, и те, которые оскверняли святыню своими суеверными обрядами и лишили верный народ доступа к ней, очистили ее своею кровью и поплатились жизнью за свое злодеяние»[144].
Десять тысяч человек, включая многих мусульманских имамов и аскетов-дервишей, были убиты на Храмовой горе. В их числе — три тысячи тех, кто пытался найти убежище в мечети аль-Акса. «Наши меченосцы, — пишет хронист Фульхерий Шартрский, — начали стрелять в мусульман на крыше аль-Аксы из луков. Сраженные стрелами, те замертво падали вниз. Что я могу еще добавить? Никто не остался в живых, ни из женщин, ни из детей». Однако Танкред отправил свое знамя — символ покровительства — к уцелевшим трем сотням человек на кровле аль-Аксы, обещая защиту. Он прекратил бойню, отобрал несколько самых ценных пленников, и ему показали сокровища Храмовой горы. Танкред присвоил огромные золотые светильники, висевшие в святилищах. Евреи искали убежища в синагогах, но крестоносцы подожгли здания, и евреи сгорали заживо, словно в каком-то чудовищном жертвоприношении именем Христа. Готфрид Бульонский с обнаженным мечом в руке и в сопровождении небольшого отряда соратников блуждал по городу, громко возглашая молитвы, пока не нашел дорогу к храму Гроба Господня.
На следующее утро, к ярости Танкреда, люди Раймунда взобрались на крышу аль-Аксы, застали там врасплох несколько сот мусульман и, одержимые жаждой убийств, обезглавили и мужчин, и женщин. Некоторые мусульмане предпочли найти смерть, бросившись с крыши. Одна весьма уважаемая и ученая женщина из персидского Шираза с целой группой других женщин пыталась спрятаться в Куполе Цепи: все они также были убиты. Захватчики с поразительным удовольствием расчленяли тела своих жертв, видя в таком омерзительном способе расправы чуть ли не сакральное таинство. По словам Вильгельма Тирского, «страшно было смотреть, как валялись повсюду тела убитых и разбросанные конечности». Но «не только обезображенные трупы и отрубленные головы представляли ужасное зрелище». Еще больший трепет вызвало то, «что сами победители были в крови с головы до ног». Они разбрелись по городу и, «вытаскивая, как скотов, из узких и отдаленных переулков тех, которые укрывались там от смерти, избивали их на месте».
Каждому крестоносцу было обещано, что он сможет присвоить себе все, что сумеет захватить, а также любой дом, на двери которого он успеет вывесить свой щит или оружие. Поэтому они, «разделившись на отряды, ходили по домам и извлекали оттуда отцов семейств с женами и детьми, прокалывали их мечами или сбрасывали с кровель и таким образом ломали им шею»[145].
Семнадцатого числа пилигримы (как называли себя эти мясники) наконец пресытились резней и «предались отдыху и вкушению пищи, в чем уже сильно нуждались». Их князья и духовенство прошли ко Гробу Господню, где восславили Христа, хлопая в ладоши и орошая алтарь слезами радости, а затем торжественной процессией проследовали по улицам города к Куполу Скалы и месту, где стоял Храм Соломона. Улицы, по которым они шли, были усыпаны кусками мертвых тел, разлагавшимися на летней жаре. Вожди крестоносцев заставили уцелевших евреев и мусульман очистить улицы и сжечь все останки на погребальных кострах, после чего убили и этих несчастных, приумножив число жертв. Погибшие крестоносцы были погребены на кладбище Мамилла или в священной земле напротив Золотых ворот (там тоже к этому времени образовалось мусульманское кладбище), где они и ожидают воскресения в день Страшного суда.
В Иерусалиме было такое количество «драгоценных каменьев, одеяний, золота и серебра», а число ценных пленников было так велико, что франки продавали рабов с аукциона два дня подряд. Некоторых уважаемых мусульман освободили за огромный выкуп. За ученого правоведа Абд аль-Саляма аль-Ансари затребовали выкуп в тысячу динаров, но никто не смог заплатить его, и пленника убили. Уцелевших евреев и три сотни их книг (включая Кодекс Алеппо — один из самых ранних частично сохранившихся экземпляров Танаха, еврейской Библии) выкупили их египетские единоверцы. Торговля пленниками стала одним из самых прибыльных занятий в Иерусалимском королевстве.
Смрад тления витал над городом еще долгое время после бойни — не все человеческие останки удалось собрать. Даже по прошествии полугода, когда в Иерусалим вернулся Фульхерий Шартрский, там стояло непереносимое зловоние, исходившее от «все еще разлагавшихся трупов сарацин, которых наши соратники убили, преследуя их по взятии города». «Из-за этого [запаха], — вспоминает хронист в своей „Иерусалимской истории“, — нам приходилось затыкать носы и рты».
Иерусалиму, только что ставшему христианским, грозила новая опасность: к городу приближалось египетское войско. Крестоносцам срочно нужен был верховный главнокомандующий — первый король Иерусалимский.
Представители высшей знати и духовенства взвешивали нравственные качества кандидатов на престол, выясняя, кто из них наиболее достоин короны. Они чувствовали, что должны предложить престол наиболее знатному военачальнику — непопулярному Раймунду, но им крайне не хотелось этого делать. Однако Раймунд вежливо отклонил предложение, заявив, что не вправе быть королем в городе, где царствует Христос. Тогда крестоносцы обратились к тому, на ком изначально хотели бы остановить выбор, — к достойнейшему герцогу Готфриду. Предложили ему, однако, стать не королем, а «защитником Гроба Господня» (Advocatus Sancti Sepulchri) — новый титул был изобретен специально к этому случаю.
Раймунд понял, что его обвели вокруг пальца, и пришел в бешенство. Он отказывался сдавать Башню Давида до тех пор, пока в дело не вмешались посредники-епископы. Паломникам-победителям с обнаженными мечами в руках оказалось нелегко восстановить в Иерусалиме благочестие, подразумевавшееся в городе, «где царствует Христос». Они избрали патриархом нормандского капеллана Арнульфа, но вскоре тому пришлось оправдываться за то, что он вступил в связь с арабской женщиной и прижил от нее незаконного ребенка.
Арнульф повесил в церквях колокола (мусульмане всегда запрещали колокольный звон). Городу предстояло стать латинским, католическим Иерусалимом. Действия Арнульфа наглядно демонстрировали, насколько губительна Великая схизма: у Гроба Господня служили теперь католические священники, а греческому клиру во главе с патриархом было запрещено входить туда. Так укрепилась в Иерусалиме вражда между различными христианскими церквями, которая вплоть до сегодняшнего дня вызывает скандалы и даже потасовки, развлекающие посетителей храма. Однако Арнульф нигде не мог найти главную часть Животворящего Креста, а православные священники отказывались раскрыть ему место тайного хранения реликвии. Латинский патриарх предал их пыткам: христианин истязал христиан, чтобы завладеть Животворящим Древом Агнца. В конце концов те, не выдержав пыток, уступили.
Двенадцатого августа, оставив Иерусалим практически без защиты, защитник Гроба Господня повел все войско крестоносцев в сторону Аскалона, где одержал убедительную победу над египтянами. Защитники Аскалона хотели сдаться Раймунду, однако Готфрид отказался принять это условие, требуя, чтобы они сдались ему. В результате Аскалон так и не был взят, и это стало первой из многочисленных ран, которые нанесут сами себе предводители крестоносного войска, не желающие ни в чем уступить друг другу ради прекращения усобиц. Так или иначе, Иерусалим — пусть и опустошенный — был в их руках.