Когда тело Балдуина с честью похоронили в храме Гроба, бароны приступили было к обсуждению кандидатов на престол, но одна из фракций без лишних слов избрала графа Эдесского и захватила Иерусалим. Впрочем, для королевства этот выбор оказался удачным. Балдуин II, кузен покойного короля, был прозван Коротким — по контрасту со своим рослым предшественником. Уже 18 лет он правил Эдессой, проводя время в непрестанных войнах, и четыре года томился в плену у турок. Это был человек «приятного лица, имел волоса редкие, рыжего цвета, с примесью седины; носил бороду, спускавшуюся на грудь». В счастливом браке с армянской принцессой Морфией он стал отцом четырех дочерей, был, по словам Вильгельма Тирского, «честен и богобоязнен; в молитве усердствовал до того, что натер мозоли на руках и ногах от частых ударов в грудь и коленопреклонений». Балдуин II был еще в большей степени королем всего Леванта, а не просто королем франков: он «лучше всех знал эту страну», облачался в восточные одеяния и любил сидеть по-турецки на мягких подушках. Мусульмане считали его «здравомыслящим, прирожденным правителем», мужем «богатого опыта». Весьма лестная оценка для неверного!
Балдуин Короткий отдал в аренду свой Храм Соломонов новому военно-монашескому ордену «благочестивых и богобоязненных» рыцарей, давших обет «жить на будущее время в целомудрии, повиновении и без всякого имущества» и получивших по месту своей новой резиденции название храмовников, или тамплиеров (от лат. templum — «храм»). В первые годы орден тамплиеров состоял всего из девяти рыцарей, задачей которых было охранять паломническую дорогу, что вела в Иерусалим из Яффо. Но со временем число их стало возрастать, а владения множиться, и храмовники превратились в знаменитый военно-монашеский орден, насчитывавший три сотни рыцарей в одеждах с нашитым на них красным крестом (право его ношения было даровано им папой), под командой которых находились также сотни «младших братьев» и тысячи пеших воинов. Тамплиеры превратили Харам аш-Шариф — исламский священный комплекс на Храмовой горе — в христианскую обитель, где имелись церковь, арсенал и монашеские кельи[147]. Мечеть аль-Акса, давно превращенная в королевский дворец, к этому времени уже была поделена на парадные и жилые покои; храмовники пристроили у южной стены просторный Зал тамплиеров (следы которого сохранились до сих пор). Купол Цепи стал часовней Св. Иакова, подземная мечеть Колыбели пророка Исы превратилась в церковь Св. Марии. В системе подземных залов времен Ирода, известных как Конюшни Соломона, разместились две тысячи лошадей и полторы тысячи вьючных верблюдов ордена. Попасть в конюшни можно было через новые ворота, пробитые в южной стене и защищенные барбиканом — вынесенной вперед сторожевой башней. Севернее Купола Скалы рыцари Храма построили резиденцию каноника, бани и ремесленные мастерские. А на кровле аль-Аксы были устроены, по свидетельству германского монаха Теодориха, посетившего Иерусалим в 1172 году, «изобильные сады, парадные дворы, покои и цистерны для сбора дождевой воды».
Чуть ранее, в 1113 году, папа Пасхалий II подарил участок земли сразу к югу от Гроба Господня еще одному военно-монашескому ордену, и со временем госпитальеры превратились в мощное войско, своими богатствами даже превзошедшее тамплиеров. Поначалу госпитальеры носили черные плащи с белыми крестами, позднее папа пожаловал им красный сюрко (плащ с разрезами по бокам для рук) с белым крестом. Госпитальеры выстроили собственный квартал, в котором были странноприимный дом на тысячу человек и огромный госпиталь, где дважды в день четыре врача осматривали больных, изучали их мочу и отворяли кровь. Здесь же имелась и родильная палата; каждая роженица получала бесплатную колыбельку. Однако комфорт здесь был все же весьма относительным: пациенту выдавали овчинный тулуп и башмаки, чтобы он мог дотопать до отхожего места.
На улицах Иерусалима звучало множество языков, в том числе французский, немецкий и итальянский — Балдуин пожаловал венецианцам ряд торговых привилегий, — однако город оставался исключительно христианским: хотя мусульманским купцам разрешалось торговать здесь, они не имели права оставаться в пределах городских стен на ночь.
Через некоторое время Иль-Гази, бывший правитель Иерусалима, а теперь владетель Алеппо, напал на Антиохию и убил правившего там христианского князя. Балдуин поспешил с войском на север, захватив с собой Животворящий Крест, и разгромил мусульман. Но в 1123 году его самого захватил в плен Балак, племянник Иль-Гази.
И пока Балдуин оставался пленником сельджуков, а войско крестоносцев осаждало Тир, к Иерусалиму из Аскалона выдвинулись египтяне, надеясь легко захватить город, оставшийся без короля и защитников.
23. Золотой век Заморья1131–1142 гг.
Защитники Иерусалима под началом коннетабля Эсташа Гранье дважды отражали египтян. К всеобщей радости король Балдуин был выкуплен из плена, и 2 апреля 1125 года все горожане вышли на улицы, приветствуя возвратившегося монарха. Плен заставил Балдуина задуматься о престолонаследии. Единственной его наследницей была дочь Мелисенда, которую он выдал замуж за способного Фулька, графа Анжуйского, бывшего, несмотря на свою молодость, испытанным участником крестовых походов. Он был сыном Фулька Мрачного и потомком порочного Фулька Черного, что пытался искупить свои грехи частыми паломничествами.
В 1131 году Балдуин тяжело заболел и попросил, чтобы его, как обычного скромного паломника, перенесли умирать в келью Патриаршего дворца, где он и отрекся от трона в пользу Фулька, Мелисенды и их малолетнего сына — будущего Балдуина III. В Иерусалиме к этому времени сложился свой собственный ритуал коронации. Встретившись в Храме Соломона, Фульк и Мелисенда, облаченные в расшитые далматики, палантины и в коронационных украшениях, сели на богато убранных коней. Следуя за камергером, потрясавшим королевским мечом, они проехали по городу под радостные возгласы жителей. За четой следовали сенешаль со скипетром и коннетабль со штандартом короля. Фульк с Мелисендой первыми из иерусалимских монархов короновались в ротонде Гроба Господня, к тому времени уже перестроенной.
Патриарх привел супругов к королевской присяге, а затем трижды призвал собравшихся подтвердить, что Фульк и Мелисенда являются законными наследниками. «Oill! Да!» — трижды вскричала толпа[148]. К алтарю были вынесены две короны. Патриарх окропил королевскую чету елеем из рога, а затем Фульку вручили королевский перстень, символизирующий верность, и державу со скипетром — регалии власти. Потом король был препоясан мечом — символом военной мощи и правосудия. Патриарх возложил короны на головы обоих супругов и облобызал царственную чету. По выходе из храма Гроба Господня королевский конюший помог королю Фульку сесть на коня, и супруги направились на Храмовую гору. На пиру в Templum Domini король вернул корону патриарху и затем принял ее вновь: этот ритуал возник на основе апокрифического рассказа о Сретении, в котором говорится о том, как Мария принесла сына в Храм, посвятила Богу, а затем выкупила обратно за двух голубей. Наконец пажи стали разносить еду и вино, при этом блюда королевской чете подавали сенешаль и камергер, в то время как конюший держал над ними знамя. Пир сопровождался песнями, музыкой и танцами, а затем коннетабль проводил короля и королеву в их покои.
Мелисенда официально была царствующей королевой, то есть соправительницей мужа, однако поначалу ожидалось, что Фульк будет править единолично. У этого коренастого 40-летнего солдата были рыжие волосы («как у Давида», отмечает Вильгельм Тирский) и очень плохая память — большой недостаток для короля. Привыкший управлять собственными владениями, он обнаружил, что управлять своей властной супругой — не говоря уже о том, чтобы приручить ее, — гораздо труднее. А Мелисенда — стройная, темноволосая и очень умная — вскоре начала проводить слишком много времени со своим другом детства — красавцем-кузеном Гуго Яффским, самым богатым человеком в Иерусалиме. И Фульк обвинил их в любовной связи.
Флирт Мелисенды, поначалу лишь дававший пищу для сплетен, быстро перерос в политический кризис. По франкским законам у женщины, уличенной в прелюбодеянии, надлежало отсечь нос, а ее любовника кастрировать. Однако казалось маловероятным, что королеву могут наказать подобным образом. Одним из способов доказать собственную невиновность был поединок, и некий рыцарь вызвал графа Гуго на дуэль, чтобы тот мог обелить себя. Однако Гуго предпочел бежать в сарацинский Египет и оставался там до тех пор, пока Церковь не добилась для него компромиссного приговора — трехлетнего изгнания.
Вернувшись в Иерусалим, Гуго однажды сидел в таверне на улице Скорняков и играл в кости, как вдруг какой-то бретонский рыцарь пырнул его кинжалом. Гуго удалось выжить, однако Иерусалим «потрясло возмущение: собралась огромная толпа», и по городу пронесся слух, будто это Фульк приказал убить соперника. Теперь уже королю пришлось доказывать собственную непричастность. Бретонца пытали и приговорили к урезанию языка и отсечению конечностей. Однако Фульк повелел, чтобы язык рыцарю сохранили, дабы показать, что король вовсе не пытается заставить его замолчать. Но даже когда несчастному отрубили все конечности и от него осталось лишь туловище с головой (и языком), рыцарь продолжал твердить, что Фульк невиновен.
Неудивительно, что вся эта грязная история не пошла на пользу репутации Утремера в Европе. Управлять Иерусалимом было непросто: король в действительности считался лишь первым среди равных, и ему приходилось постоянно подтверждать свое первенство в противоборстве с баронами-крестоносцами, амбициозными вельможами, авантюристами-головорезами, прибывающими из Европы толпами невежд, ни от кого не зависящими духовно-рыцарскими орденами и беспрестанно интригующи