Однако тысячи горожан не смогли собрать денег на выкуп. И тогда мужчин обратили в рабов, а женщин — в пленниц гарема. Балиан заплатил 30 тысяч динаров, чтобы выкупить семь тысяч иерусалимских бедняков, а брат Саладина аль-Адиль ибн Айюб попросил, чтобы ему отдали тысячу этих несчастных, и отпустил их на волю. Сам Саладин отдал по 500 человек Балиану и патриарху Ираклию. Мусульмане были поражены, когда увидели, как последний, заплатив за себя десять динаров, покидает город с повозками, тяжело нагруженными золотом и коврами. «Сколько знатных жен было опозорено, сколько девочек, едва достигших брачного возраста, выдано замуж; сколько девственниц обесчещено и сколько гордых женщин предано поруганию! Сколько алых женских губ было покрыто поцелуями, сколько строптивиц укрощено! — пишет секретарь Саладина Имад ад-Дин с жутковатым ликованием. — Сколько благородных мужей взяли их себе в качестве наложниц, и как много высокородных дам было продано за гроши!»
Христиане, двумя колоннами уходившие из Иерусалима, оглянулись в последний раз и залились слезами, восклицая: «Он, звавшийся господином среди городов иных, стал рабом и прислугой!»
В пятницу 2 октября Саладин въехал в Иерусалим и приказал очистить от всяких следов неверных Храмовую гору, которую мусульмане называли Харам аш-Шариф. С Купола Скалы под вопли «Аллах Акбар!» был сброшен крест, его протащили по всему городу и разбили на куски. Изображения Иисуса были сорваны со стен, монастырь к северу от Купола разрушен, перегородки, делившие внутреннее пространство мечети аль-Акса на частные и парадные покои, были разобраны. Сестра Саладина прибыла из Дамаска с караваном верблюдов, навьюченных мехами с розовой водой. Султан и его племянник Таки лично окропили здания и дворы Харама. Саладин установил в аль-Аксе резной деревянный минбар Нур ад-Дина, привезенный им с собой из Алеппо. Там он и находился в течение семи следующих столетий.
Неверно было бы утверждать, что Саладин лишь разрушал или полностью перестраивал здания крестоносцев: по большей части он просто приспосабливал постройки для нужд мусульман и заново украшал их. При этом шли в дело великолепные сполии — декоративные детали, украшенные листьями аканфа капители и другие архитектурные элементы, снятые со зданий крестоносцев. Иными словами, Саладин широко использовал символы своих врагов, и поэтому не всегда легко отличить его постройки от сооружений эпохи крестоносцев.
Наиболее уважаемые улемы — авторитетные знатоки ислама, служители культа из самых разных городов, от Каира до Багдада, — сочли бы для себя за честь, если бы их выбрали для проповеди перед обязательной пятничной молитвой в мечети аль-Акса. Но Саладин остановил свой выбор на кади (судье) города Алеппо и пожаловал ему черное облачение: в своей проповеди кади превозносил достоинства (фадаиль) исламского Иерусалима, а самого Саладина уподобил «свету, что с каждым восходом рассеивает темноту для верующих»: ведь он «освободил святилище, почти равное Мекке».
Затем Саладин прошел в Купол Скалы, чтобы помолиться в святыне, которую он сам называл «жемчужиной в венце ислама». Его любовь к Иерусалиму была «огромной, как горы». Построить полностью исламский Иерусалим — вот в чем он видел теперь свое предназначение. Султан размышлял, следует ли ему разрушить Навозную кучу — храм Гроба Господня? Некоторые из его приближенных настаивали на немедленном уничтожении храма, но Саладин полагал, что это место все равно останется святыней — независимо от того, будет там стоять христианская церковь или нет. Произнеся уместную цитату из речений праведного халифа Омара, султан закрыл храм всего на три дня, а затем передал его Греческой православной церкви, хотя и приказал заложить кирпичом одну из двух дверей южного портала, чтобы легче было контролировать поток паломников (и доходы от них). В целом он терпимо относился почти ко всем христианским конфессиям, однако постарался несколько скорректировать вызывающе неисламский характер Христианского квартала. Колокольный звон был вновь запрещен, и на сотни лет, вплоть до XIX века, монополия на призыв к молитве в городе принадлежала исключительно муэдзинам, а христиане оповещали о начале богослужения с помощью деревянных трещоток или ударов по куску железа, подвешенному у входа в храм. Несколько христианских церквей за чертой городских стен Саладин приказал разрушить, а многие выдающиеся христианские постройки переоборудовал для собственных нужд — они существуют и поныне[170].
По приглашению Саладина в город прибыло множество ученых и исламских мистиков. Но одних мусульман недоставало, чтобы вновь населить опустевший Иерусалим, и Саладин позвал обратно армян, создавших в городе сплоченную общину, процветающую и сегодня (иерусалимские армяне называют себя kaghakatsi — «горожане»), а также многих евреев — «весь род Ефремов» из Аскалона, Йемена и Марокко.
Саладин был уже сильно изнурен, и он без всякой охоты вновь покинул Иерусалим, чтобы уничтожить последние оплоты крестоносцев. Он взял штурмом великую морскую крепость Акр, но так и не сумел окончательно разделаться с крестоносцами: рыцарским жестом отпустил на свободу короля Ги, а кроме того, не смог захватить Тир, так что в распоряжении христиан остался жизненно важный морской порт, удобный для организации контрнаступления. Похоже, султан недооценил реакцию христианского мира. Весть о падении Иерусалима потрясла всю Европу — от королей и пап до рыцарей и простых крестьян, — и мощные силы были мобилизованы для начала Третьего крестового похода.
Все эти ошибки дорого обошлись Саладину. В августе 1189 года король Ги появился у стен Акры с небольшим отрядом, явно намереваясь осадить город. Саладин не воспринял эту лихую эскападу слишком всерьез, но все же послал войско, чтобы рассеять христиан. Однако король сначала остановил продвижение мусульман, а затем организовал контратаку. Саладин окружил короля Ги, но последний тем временем окружил Акру. На помощь крестоносцам подошли корабли с немецкими, английскими и итальянскими рыцарями. Разгромив египетскую флотилию Саладина, рыцари высадились на берег и прорвались к королю Ги. В Европе же короли Англии и Франции и германский император «приняли крест»: готовился крестовый поход, строились корабли, набирались войска для битвы за Акру. Так началась изматывающая кровопролитная двухлетняя кампания, целью которой было возвращение Иерусалима.
Первыми прибыли немцы. Когда Саладин услышал о том, что рыжебородый император Фридрих Барбаросса уже продвигается с армией по Малой Азии в сторону Святой земли, он наконец-то собрал все свои силы и объявил джихад. Но затем до него дошли более приятные новости.
В июне 1190 года при переправе через речку Гёксу в Киликии Барбаросса утонул. Его сын Фридрих, герцог Швабский, сварил тело отца, замариновал его в уксусе, а затем захоронил плоть в Антиохии. Кости же взял с собой в поход на Акру, намереваясь предать их погребению в Иерусалиме. Смерть Фридриха породила эсхатологическую легенду, согласно которой Барбаросса и есть Последний Император: сейчас он таинственно уснул, чтобы воскреснуть вновь в конце дней. Сам герцог Швабский тоже вскоре умер от цинги под стенами Акры, и это стало концом немецкого крестового похода. В течение многих месяцев продолжалась отчаянная борьба, а тем временем чума уносила тысячи жизней (погибли в том числе патриарх Ираклий и Сибилла, королева Иерусалимская)[171]. И тут Саладин получил известие, что против него выдвинулся один из самых выдающихся воинов христианского мира.
27. Третий крестовый поход: Саладин и Ричард1189–1193 гг.
Четвертого июля 1190 года английский король Ричард Львиное Сердце и король Франции Филипп II Август выступили в Третий крестовый поход, чтобы освободить Иерусалим. 33-летний Ричард только что унаследовал от своего отца Генриха II его владения, включавшие Англию и половину Франции. Деятельный и энергичный, рыжеволосый и атлетически сложенный, Ричард был настолько же дерзким и порывистым, насколько Саладин был терпеливым и проницательным. Ричард был человеком своего времени: одновременно и сочинитель соленых трубадурских песен, и набожный христианин, удрученный собственной греховностью до такой степени, что простирался нагим перед своим духовником и истязал себя бичом.
Любимый сын Алиеноры Аквитанской, он проявлял мало интереса к женщинам, однако версия о его гомосексуальности, выдвинутая в XIX веке, никогда не была доказана. Война была истинной страстью Ричарда, и он выжимал все соки из своих англичан в поисках средств на крестовый поход и шутил, что «продал бы Лондон, если бы нашелся покупатель». Вся Англия пришла в экзальтацию в ожидании начала нового похода в Святую землю, и это возбуждение тут же вылилось в еврейские погромы, кульминацией которых стала резня в Йорке. Впрочем, к этому времени Ричард уже отбыл в Святую землю. Он плыл в Иерусалим, и, где бы он ни сходил на берег, все видели перед собой настоящее воплощение короля-воина. Ричард всегда носил одежды алого цвета, цвета войны, и клялся, что его меч — это легендарный Экскалибур, меч короля Артура. На Сицилии он спас свою сестру, вдовствующую королеву Джоанну, от руки и сердца нового претендента на престол нормандского королевства, а заодно уж разорил Мессину. Добравшись до Кипра, которым тогда управлял византийский наместник, Ричард просто-напросто захватил остров, а затем отплыл к Акре во главе флотилии из 25 галер.
Восьмого июня 1191 года Ричард сошел на берег и присоединился к королю Франции, уже осаждавшему город. Военные действия перемежались интерлюдиями, во время которых братались крестоносцы из обеих армий. Саладин и его придворные наблюдали прибытие Ричарда, и на них произвели большое впечатление «великолепие этого могучего воина и его страсть к войне».