В Иерусалиме интересы Сергея — религия, империя и археология — воплотились в его новой церкви Александра Невского, возведенной в непосредственной близости от храма Гроба Господня. При подготовке участка под фундаменты рабочие обнаружили фрагменты стен храма времен Адриана и базилики императора Константина; эти археологические находки были включены в комплекс здания. На Русском дворе появилось Сергиевское подворье — роскошная гостиница с зубчатыми неоготическими башенками, предназначенная для русских аристократов[237]. Церковь и гостиница стали центром притяжения для тысяч русских паломников.
Судьба Сергея и Елизаветы сложилась трагично, однако деятельность его на родине, во многих случаях окрашенная официальным антисемитизмом, в определенном смысле привела к тому, что все больше и больше евреев покидали Россию; многие из них направились к святилищу Сиона.
В 1891 году Александр III назначил Сергея генерал-губернатором Москвы. Великий князь тотчас выслал из Первопрестольной 20 тыс. евреев, наводнив город в первый день иудейской Пасхи казаками и жандармами. «Я уверена, что нас ждет за это осуждение в будущем, — писала Елизавета, — хотя Сергей считает, что делает это ради нашей безопасности. Я же испытываю от этого только стыд».
Шесть миллионов русских евреев никогда не забывали Иерусалим, обращаясь в молитве в сторону Святого города. Но теперь все новые погромы толкали их либо в революцию — многие из них приняли социалистические идеи, либо в эмиграцию. Это спровоцировало массовый исход — Первую алию (слово буквально означает «подъем», «восхождение» — в данном случае на святой Сион). С 1882 по 1914 год Россию покинули два миллиона евреев. Правда, 85 % из них направились не в Обетованную землю, а в «Золотую страну» — Америку. Но и в Палестину прибывали тысячи. К 1890 году, благодаря еврейской эмиграции из России, Иерусалим разительно изменился: из 40 тыс. его жителей 25 тыс. теперь были евреями! В 1882 году султан запретил въезд евреям из России, а в 1889 году издал фирман, запрещавший евреям-иммигрантам задерживаться в Палестине более трех месяцев. Впрочем, эти меры оказались не слишком действенными. Арабские кланы во главе с Юсуфом Халиди одолевали Стамбул петициями об ограничении еврейской иммиграции, но евреи продолжали прибывать.
С той поры, как авторы Библии сложили свое повествование об Иерусалиме, с тех времен, как биография крошечного палестинского городка постепенно становилась частью всеобщей истории, его судьба решалась вдали от него — в Вавилоне, Сузах, Риме, Мекке, Стамбуле, Лондоне и Санкт-Петербурге. Но в 1896 году один австрийский журналист опубликовал книгу, предвосхитившую судьбу Иерусалима в XX веке. Называлась она «Еврейское государство».
Часть девятая. Сионизм
О Иерусалим: тот самый человек, который присутствовал здесь во все эти времена, полный любви мечтатель из Назарета, не сделал ничего, кроме распаления ненависти.
Гневный лик Яхве нависает над горячими скалами, видевшими больше священных убийств, насилия и грабежей, чем любое иное место на Земле.
Если у страны может быть душа, то Иерусалим — душа Эрец-Исраэль.
Никакие другие два города не значат для человечества больше, чем Афины и Иерусалим.
Нелегко быть иерусалимлянином. Тернистый путь омрачает его радости. Великие становятся ничтожными в Старом городе. Папы, патриархи, цари — все снимают свои венцы. Это город Царя Царей; и земные цари и владыки в нем не властвуют. Никому из людей не владеть Иерусалимом.
И рожденные неевреями
Помимо собственной ноши
Должны нести и бремя ненависти народа Израиля
Потому что не дают ему с триумфом вернуться в Иерусалим.
42. Кайзер1898–1905 гг.
Литературный критик из Вены Теодор Герцль, по слухам, был «необыкновенно красив»: глаза у него были «миндалевидные, с густыми черными ресницами», а профиль — как у «ассирийского царя». Несчастливый в браке отец троих детей, этот ассимилированный еврей ходил во фраке и очень любил воротнички-стойки со скошенными углами. «Он не был похож на еврея» и практически не имел ничего общего с убогими кучерявыми иудеями из местечек-штетлов. По образованию юрист, Герцль не говорил ни на иврите, ни на идиш, ставил дома рождественскую елку и не позаботился об обрезании сына. Но русские погромы 1881 года потрясли его до глубины души. А когда в 1895 году бургомистром Вены был избран антисемит, демагог и подстрекатель Карл Люгер, Герцль записал: «Среди евреев царит одно настроение — отчаяние». Двумя годами позже он оказался в Париже в качестве репортера на процессе Дрейфуса: армейский офицер-еврей был заклеймен германским шпионом. Герцль испытал глубокий шок, слыша на улицах крики: Mort aux Juifs («Смерть евреям»). Зловещий рев народа — того самого, который столетием раньше впервые в Европе уравнял евреев в правах с остальными гражданами, — укрепил его убеждение в том, что ассимиляция не только не удалась, но, напротив, лишь усугубила национальную рознь. Герцль даже предсказал, что однажды антисемитизм будет и вовсе легализован — в Германии!
Он укрепился во мнении, что евреи не смогут чувствовать себя в безопасности без собственного государства. Сначала этот полупрагматик-полуутопист мечтал о германоязычной аристократической республике — этакой еврейской Венеции, управляемой Сенатом, с Ротшильдом в роли царственного дожа и собой в должности канцлера. Представления Герцля были чисто светскими: первосвященники должны были «носить впечатляющие облачения», армия — состоять из кирасиров в серебряных кирасах, а граждане его еврейской республики будут заняты в основном игрой в крикет и теннис в перестроенном и совершенно современном городе Иерусалиме. Ротшильды, скептически относившиеся к идее еврейского государства, отвергли его идею, однако ранние наброски Герцля вскоре приобрели более прагматичные черты: Палестина — «наша незабвенная историческая родина», — провозгласил он в сочинении «Еврейское государство» в феврале 1896 года «Маккавеи восстанут вновь… Наконец мы будем жить как свободные люди на своей земле и мирно умирать в своих собственных домах».
Идея сионизма была уже не нова, да и сам термин был на слуху по крайней мере с 1890 года. Но Герцль придал этой древней идее форму современной политической концепции и формальную организацию. Евреи не мыслили свое существование без связи с Иерусалимом со времен царя Давида, а особенно — со времен Вавилонского пленения. Иудеи молились, обратившись к Иерусалиму; каждый год на Песах они желали друг другу встретить будущий год в Иерусалиме и хранили память о разрушенном Храме, разбивая бокалы на своих свадьбах. Они совершали в Иерусалим паломничества, мечтали быть похороненными там и молились при первой возможности у стен Храма. Даже подвергаясь унижениям и гонениям, евреи продолжали жить в Иерусалиме и не входили в город лишь тогда, когда им это воспрещалось под страхом смерти.
Новый европейский национализм неизбежно усугубил расовую враждебность к этому вненациональному и космополитическому народу. Но тот же самый национализм, наряду со свободами, завоеванными Французской революцией, вдохновил и евреев. Император Наполеон и американский президент Джон Адамс, польские и итальянские националисты, протестанты-сионисты в Америке и Британии — все они верили в возвращение евреев в Иерусалим. Но пионерами сионистского движения стали несколько ортодоксальных раввинов, для которых возвращение было одним из условий исполнения их мессианских ожиданий. В 1836 году прусский раввин-ашкеназ Цви Хирш Калишер обратился к Ротшильдам и Монтефиоре, предложив им финансировать строительство еврейского государства, а позднее написал книгу «Стремление к Сиону». После дамасского «кровавого навета» Иехуда Хай Алкалай, раввин сефардов Сараево, предложил евреям, живущим в исламском мире, избирать себе вождей и выкупать землю в Палестине. В 1862 году Мозес Гесс, соратник Карла Маркса, предсказал, что национализм приведет к расовому антисемитизму. В своей работе «Рим и Иерусалим: исследование еврейского национализма» он предлагал создание еврейского социалистического общества в Палестине. Однако решающую роль сыграли погромы в России.
«Евреям необходимо стать нацией», — такой тезис выдвигал одесский врач Леон Пинскер в брошюре «Автоэмансипация. Призыв русского еврея к соплеменникам» в то же самое время, когда писал Герцль. Он призывал новое движение «Ховевей Цион» («Любящие Сион»), объединившее разрозненные сионистские кружки в России, создавать сельскохозяйственные поселения в Палестине. Многие из сионистов были светскими, неверующими евреями, однако, объяснял молодой религиозный сионист Хаим Вейцман, «наше еврейство и наш сионизм тождественны»[238]. В 1878 году палестинские евреи основали в прибрежной долине поселение Петах-Тиква («Врата Надежды»). Теперь уже и Ротшильды в лице французского барона Эдмона начали субсидировать сельскохозяйственные поселения для иммигрантов из России (например, Ришон-ле-Цион, «Первый в Сионе»). В общей сложности барон пожертвовал поистине царскую сумму — 6,6 млн. фунтов стерлингов. Как и Монтефиоре, он пытался выкупить Западную стену в Иерусалиме. В 1887 году муфтий Мустафа аль-Хусейни уже почти даже одобрил сделку, но в конечном итоге все сорвалось. Свою попытку предпринял и Ротшильд в 1897 году, но и на этот раз Хусейни, шейх аль-Харам остался глух к его убеждениям.