Еще в 1883 году, задолго до появления книги Герцля, с первой волной алии в Палестину прибыло 25 тыс. евреев, большинство из них из России. Но в Святую землю приезжали и евреи из других стран. В 1870-е годы хлынули евреи из Персии, а в 1880-е годы — из Йемена. Новопоселенцы старались жить обособленно, собственными общинами: евреи из Бухары, включая старинную династию ювелиров Мусаевых, основали свой Бухарский квартал с регулярной, прямоугольно-сетчатой планировкой и особняками в псевдоготическом либо неоренессансном, а иногда и в мавританском стиле — в напоминание об архитектуре среднеазиатских городов.
В августе 1897 года по инициативе Герцля в Базеле был созван Первый сионистский конгресс, по окончании которого он записал в дневнике: «L’état c’est moi. В Базеле я заложил основы еврейского государства. Если бы я заявил об этом сегодня, ответом был бы громкий смех. Возможно, через пять лет и определенно через пятьдесят это наверняка признают все». Так и случилось: он ошибся лишь на год. Герцль стал новым типом политика и публициста, колесившим по железным дорогам Европы, чтобы ходатайствовать за евреев перед королями, отстаивать их интересы перед министрами и склонять к действиям баронов. Его неуемная энергия истощала его и без того слабое сердце, из-за чего он мог умереть в любую минуту.
Герцль верил в сионизм — но построенный не снизу, руками поселенцев, а пожалованный императорами и финансируемый плутократами. Ротшильды и Монтефиоре поначалу относились к движению пренебрежительно. Но первые сионистские конгрессы украшал своим присутствием Фрэнсис Монтефиоре, племянник Мозеса, «несколько никчемный английский джентльмен», носивший «белые перчатки в разгар летней швейцарской жары потому, что ему приходилось пожимать слишком много рук». Однако Герцлю нужна была поддержка по-настоящему влиятельного человека — для ходатайства перед султаном. Он с самого начала считал, что его еврейское государство будет немецкоговорящим, и потому обратился к образцу современного монарха — германскому кайзеру.
Вильгельм II как раз в те годы задумал совершить путешествие на Восток: встретиться с султаном, посетить Иерусалим и освятить там новую церковь, построенную вблизи Гроба Господня на участке земли, подаренном его отцу, кайзеру Фридриху. Но на самом деле за этими планами скрывалось большее: он гордился своими успехами в восточной дипломатии и видел себя протестантским пилигримом к святым местам. И самое главное: он намеревался предложить османам протекцию Германии, чтобы ослабить влияние Британии.
«Я пойду к германскому кайзеру, чтобы сказать ему: отпусти народ мой», — думал Герцль, твердо решив основать свое государство по образу и подобию «этой великой, сильной, нравственной, прекрасно управляемой, отлично организованной страны — Германии».
Кайзер был совсем не похож на защитника евреев. Услышав, что некоторые евреи Австрии помышляют о переселении в Аргентину, он сказал: «Эх, если бы мы могли послать туда и наших!» А по поводу сионизма Герцля кайзер выразился еще откровеннее: «Я только за то, чтобы эти мойши уезжали в Палестину. Чем скорее они уберутся отсюда, тем лучше!» И хотя кайзер регулярно встречался с еврейскими промышленниками в Германии и даже сдружился с евреем-судовладельцем Альбертом Баллином, на деле он был антисемитом, часто поминавшим «ядовитую гидру еврейского капитализма». Вильгельм называл евреев «паразитами империи», которые пьют соки из Германии и «разъедают и переиначивают на свой лад» страну. Через много лет, уже низложенный, живя в изгнании в Нидерландах, он будет встречаться с нацистами и приветствует приход Гитлера к власти. Сейчас Герцль, однако, чувствовал: «Антисемиты становятся нашими самыми надежными друзьями».
Ему необходимо было проникнуть ко двору Вильгельма. Сначала ему удалось встретиться с влиятельным дядей кайзера — князем Фридрихом Баденским, проявлявшим сильный интерес к проекту поисков Ковчега Завета. Фридрих отписал племяннику, а тот, в свою очередь, попросил Филиппа, принца Эйленбургского, рассказать Вильгельму о планах сионистов. Принц Эйленбургский, лучший друг кайзера, посол в Вене и «серый кардинал» и мастер политической интриги, был «воодушевлен» идеями Герцля: сионизм виделся ему верным способом расширить германское могущество. Кайзер согласился, что «энергию, творческий потенциал и продуктивность племени Сима следовало бы направить на более достойные цели, чем высасывание христиан досуха». Вильгельм, как и большинство представителей правящего класса того времени, считал, что евреи обладают мистической властью над трудящимися всего мира:
«Господу даже лучше, чем нам, ведомо, что евреи убили Нашего Спасителя, и Он наказал их за это подобающим образом. И не следует забывать — учитывая огромную и чрезвычайно опасную силу, которую представляет собой интернациональный еврейский капитал, — что Германия получила бы огромное преимущество, если бы евреи чувствовали себя благодарными ей».
Герцля ждали добрые вести от кайзера: «Повсюду гидра антисемитизма поднимает голову, и испуганные евреи озираются вокруг в поисках защитника. Что ж, я походатайствую перед султаном». Герцль был в восторге: «Прекрасно, прекрасно».
11 октября 1898 года император Вильгельм и императрица сели в поезд со свитой, в составе которой были министр иностранных дел, 20 придворных, два врача и 80 горничных, слуг и охранников. Желая произвести впечатление на весь мир, кайзер лично разработал дизайн особого бело-серого мундира с белым плащом до пят, в стиле крестоносцев. 13 октября Герцль с четырьмя своими соратниками-сионистами выехал из Вены на «Восточном экспрессе». В багаже наряду с фраком и белой бабочкой он вез пробковый шлем и костюм «сафари».
В Стамбуле Вильгельм наконец принял лидера сионистов. Герцль показался кайзеру «идеалистом с аристократическим менталитетом, умным, очень воспитанными, с выразительными глазами». Вильгельм сказал, что поддерживал Герцля, поскольку «среди евреев слишком много ростовщиков. Если они отправятся на поселение в колонии, от них будет больше проку». Герцль выразил протест против этой клеветы. Кайзер спросил, о чем ему ходатайствовать перед султаном. «Об учреждении привилегированной компании под протекцией Германии», — был ответ. Кайзер пообещал Герцлю вторую аудиенцию в Иерусалиме.
Герцль был впечатлен. Гогенцоллерн, с «его большими синими глазами, красивым серьезным лицом, искренний, сердечный и смелый», воплощал собой имперскую мощь. Вильгельм, безусловно, был образованным, умным и энергичным, но при этом настолько нервным, нетерпеливым и непостоянным, что даже принц Эйленбургский подозревал, что он не совсем здоров психически. После отставки князя Бисмарка с поста канцлера Вильгельм стал контролировать всю германскую политику, но его чрезмерная импульсивность мешала ему действовать эффективно. Его личная дипломатия была крайне неудачной: его записки к министрам были столь оскорбительны, что им приходилось прятать их в сейфе. А его публичные речи, в которых он призывал свои войска стрелять в немецких рабочих или «истреблять врагов словно гуннов», сбивали с толку и вселяли тревогу. К 1898 году Вильгельм стяжал себе репутацию эксцентрика и поджигателя войн.
Как бы там ни было, кайзер предложил сионистский план Абдул-Хамиду. Султан безоговорочно отверг его, сказав затем своей дочери: «Евреи могут сэкономить свои миллионы. Когда наша империя будет разделена, они, вероятно, получат Палестину задаром. Но она будет разделена только через мой труп». Между тем Вильгельм, к этому времени уже ослепленный величием ислама, потерял к Герцлю всякий интерес.
29 октября 1898 года в три часа пополудни кайзер въехал в Иерусалим через пролом, специально сделанный для его экипажа в стене рядом с Яффскими воротами.
Кайзер был облачен в белый костюм и длинную, в пол, накидку в виде мантии, расшитую золотыми нитями и ослепительно сверкавшую на солнце. Она крепилась к остроконечному шлему, украшенному отполированным до глянца золотым орлом. Вильгельма сопровождала кавалькада огромных прусских гусар в стальных шлемах, вздымавших стяги в стиле крестоносцев, и вооруженных пиками султанских уланов, в красных камзолах, синих шароварах и зеленых тюрбанах. Императрица в шелковом платье с орденской лентой и в соломенной шляпке следовала за супругом в карете с двумя фрейлинами.
Герцль наблюдал за спектаклем, который разыгрывал кайзер, из отеля, переполненного немецкими офицерами. Кайзер понимал, что Иерусалим — идеальная сцена для легитимизации его лишь недавно выкованной империи. Но ему не удалось впечатлить всех поголовно: вдовствующая российская императрица Мария Федоровна сочла его спектакль «безвкусным, совершенно нелепым, отталкивающим!» Кайзер первым из глав государств включил в свою свиту официального фотографа. Форма крестоносца и сонм фотографов демонстрировали, по словам принца Эйленбургского, его «две совершенно разные натуры — рыцарскую, напоминавшую о славных летах Средневековья, и подчернуто современную».
Толпы людей, как сообщали репортеры The New York Times, были «одеты в праздничные костюмы: горожане с белыми тюрбанами на голове — в яркие полосатые кители, жены турецких армейских офицеров — в цветастые шелковые платья до пят, зажиточные крестьяне — в красные кафтаны». На ногах бедуинов в куфиях, гарцевавших на прекрасных боевых скакунах, алели большие неуклюжие башмаки, а под их рубахами-галабиями, перепоясанными кожаными ремнями, скрывались целые арсеналы оружия. Их шейхи держали в руках копья с наконечниками, украшенными страусовыми перьями.
У еврейской триумфальной арки главный раввин сефардов, бородатый старец в белом кафтане и синем тюрбане, и другой раввин, ашкеназский, преподнесли Вильгельму в дар экземпляр Торы. Затем кайзера приветствовал мэр города Ясин аль-Халиди, облаченный в царственную пурпурную мантию и тюрбан с золотым обручем. Около Башни Давида Вильгельм вышел из кареты, и далее они с императрицей проследовали пешком. Толпу разогнали из страха перед покушениями анархистов (жертвой одного из них незадолго до этого стала императрица Австрии Елизавета Баварская). Когда патриархи во всем блеске своих инкрустированных драгоценными камнями регалий показывали кайзеру Гроб Господень, сердце его забилось «быстрее и чаще», ведь он шел по следам Иисуса.