Пока Герцль ожидал приглашения и осматривал город, кайзер поприсутствовал на освящении церкви Христа Искупителя с башней в романском стиле. В проектировании здания император принимал личное участие, «с особой тщательностью и любовью». При посещении Храмовой горы кайзер — еще один археолог-энтузиаст — попросил муфтия разрешить здесь раскопки, но тот вежливо отклонил просьбу высокого гостя.
2 ноября Герцлю наконец была назначена аудиенция. Пятеро сионистов настолько нервничали, что один из них предложил принять успокаивающие капли. Одетые сообразно случаю во фраки с белыми бабочками, с цилиндрами на головах, они прибыли в лагерь кайзера севернее Дамасских ворот. Это был роскошный стан Томаса Кука с 230 палатками, которые доставили на место на 120 повозках, запряженных 1300 лошадьми и управлявшимися сотней возничих и 600 кучерами; императорскую чету обслуживали 12 поваров и 60 официантов. Охранял лагерь османский полк. Это был, как свидетельствовал организатор путешествия Джон Мейсон Кук, «самый большой отряд, отправленный в Иерусалим со времен крестоносцев. Мы оставили всю страну без коней и повозок и почти без продуктов». Английский журнал «Панч» назвал Вильгельма «крестоносцем от Кука».
Герцль застал кайзера позирующим в «серой колониальной форме, шлеме, коричневых перчатках и со стеком в руке». Сионист приблизился, «остановился и поклонился. Вильгельм приветливо протянул ему руку, а затем заявил назидательным тоном: „Эта земля нуждается в воде и тени. Здесь всем найдется место. Идея вашего движения довольно здравая“». Когда Герцль пояснил ему, что провести воду — задача осуществимая, но дорогая, кайзер ответил: «Что ж, у вас денег много, больше, чем у всех нас». Герцль заговорил о современном Иерусалиме, но Вильгельм прервал встречу, «не сказав ни да, ни нет».
По иронии судьбы Иерусалим не понравился им обоим. «Мрачное, пустынное нагромождение камней, — писал Вильгельм, — испорченное большими, современными предместьями еврейских колоний. Здесь живет 60 тыс. евреев, жалких и грязных, раболепствующих и презренных, не делающих ничего, только пытающихся ободрать до нитки своих соседей — ну самые что ни на есть Шейлоки»[239]. Но в письме своему кузену, российскому императору Николаю II, Вильгельм признался, что стал еще больше презирать христианское «поклонение фетишам»: «Покидая Святой город, я испытал чувство глубокого стыда перед мусульманами». Герцль вторил ему: «Когда в грядущие дни я буду вспоминать о тебе, о Иерусалим, то не с восхищением. Затхлые остатки двух тысячелетий бесчеловечности, нетерпимости и грязи скопились на твоих вонючих улочках». Западная стена, считал Герцль, была захвачена «омерзительными, жалкими, толкущимися нищими». Он мечтал: «Если Иерусалим когда-нибудь станет нашим и если я все еще буду в состоянии что-нибудь сделать для него, я бы прежде всего его вычистил. Я выбросил бы все, что не священно, уничтожил бы все грязные крысиные норы». Герцль грезил о новом городе, отводя старому роль древней святыни.
«Я выстроил бы новехонький, полный воздуха, удобный для жизни город с хорошей канализацией… Старый Иерусалим пусть останется Лурдом, Меккой, Иерушалаимом. А новый чудесный красавец-город может вырасти рядом с ним». Позднее Герцль укрепился во мнении, что Святой город должен быть в общем владении: «Иерусалим не будет принадлежать никому конкретно, но всем и каждому. Его святые места будут достоянием всех верующих».
Кайзер отбыл в Дамаск, где объявил себя защитником ислама и почтил память о Саладине, подарив городу новую гробницу завоевателя. А Герцль увидел будущее в трех крепких, дородных и сильных евреях-привратниках в своем отеле: «Если мы сможем переселить сюда 300 тыс. таких же евреев, как они, весь Израиль будет нашим».
Впрочем, Иерусалим уже стал центром еврейства в Палестине: из 45 300 его жителей 28 тыс. были евреями. И такое изменение состава населения города уже пугало арабские власти. «Кто может оспаривать права евреев на Палестину? — признался постаревший Юсуф аль-Халиди своему другу Цадоку Кану, главному раввину Франции, в 1899 году. — Великий Боже, это действительно ваша страна». Но «грубая сила реальности» заключалась в том, что Палестина была также «неотъемлемой частью Османской империи и, что еще важнее, была населена не одними только израильтянами». В этих словах уже намечена идея палестинской нации — Халиди был иерусалимлянином, арабом, османским подданным и, по сути, гражданином мира, ощущавшим необходимость отвергнуть исключительные притязания евреев на Сион. Уже в то время Халиди предвидел конфликт, который возникнет с возвращением евреев в Землю обетованную, где уже живут арабы.
В апреле 1903 года с попустительства властей произошел страшный погром в Кишиневе, спровоцироваваший еще несколько более мелких антисемитских бесчинств в России[240]. В панике Герцль отправился в Россию, чтобы лично встретиться с министром внутренних дел Плеве. Одновременно, не достигнув никаких результатов в переговорах с кайзером и султаном, он начал искать временную территорию вне Святой земли для заселения ее евреями.
Герцль нуждался в новом покровителе: временную «родину» евреев он теперь хотел обустроить на Кипре либо где-нибудь в районе Эль-Ариша на Синае, то есть на территории Британского Египта. Обе эти земли привлекали его близостью к Палестине. В 1903 году Натан, первый лорд Ротшильд, наконец принявший идеи сионизма, представил Герцля Джозефу Чемберлену — британскому министру колоний. Тот сразу исключил Кипр, однако согласился рассмотреть вариант Эль-Ариша. Герцль нанял юриста для составления хартии для нового еврейского поселения. Этим юристом оказался 40-летний либерал Дэвид Ллойд Джордж, чьи решения впоследствии изменили судьбу Иерусалима так, как не менял ее ни один человек со времен Саладина. Но прошение Герцля было отвергнуто — к его великому разочарованию. Чемберлен и премьер-министр Артур Бальфур выступили со встречным предложением: под еврейскую «родину» они готовы были отвести Уганду (в то время это была часть Кении). Герцль за отсутствием выбора дал предварительное согласие.
Несмотря на неудавшиеся попытки заручиться поддержкой императоров и султанов, сионистские идеи Герцля вдохновили множество евреев России и, в частности, 11-летнего мальчика из состоятельной адвокатской семьи. Давиду Грину суждено было в будущем стать мессией, который приведет евреев назад в Израиль.
43. Иерусалимский лютнист1905–1914 гг.
Отец Давида был местным лидером общины «Любящих Сион», одной из первых сионистских организаций, и знатоком Торы, так что мальчик выучил иврит уже в раннем детстве. Однако Давид, как и многие другие сионисты, был потрясен, прочитав о том, что Герцль принял предложение об Уганде. Свой так называемый «угандизм» Герцль попытался «продать» делегатам Шестого сионистского конгресса. Но это привело лишь к расколу в сионистском движении и выходу из него значительного числа сторонников возвращения на Сион. Один из соратников Герцля — английский драматург, выходец из Польши Израэл Зангвилл, автор афоризма об Америке как «огромном плавильном котле, в котором переплавляются и преобразуются все европейские национальности», — основал свою собственную Еврейскую Территориальную организацию, выдвинув лозунг «Земля без народа для народа без земли», подразумевавший возможность создания еврейского государства в любом месте, а не только на исторической земле Израиля.
Австрийский плутократ барон Морис Гирш финансировал еврейские колонии в Аргентине, а нью-йоркский банкир Джейкоб Шифф отстаивал Гальвестонский план — Сион для русских евреев в Техасе. Гораздо больше сторонников было у идеи создания еврейского государства в Эль-Арише, ведь он находился ближе к Палестине, а сионизм без Сиона многим казался все же немыслимым. Ни один из этих проектов[241] не нашел массовой поддержки. А Герцль, окончательно подорвавший здоровье в бесконечных прениях, вскоре умер в возрасте 44 лет. Но все-таки он сумел заложить основы сионизма как одного из путей решения еврейского вопроса.
Молодой Давид Грин оплакал смерть своего героя Герцля, хотя сам уже пришел к выводу, «что лучшим способом победить „угандизм“ является поселение еврейского народа на земле Израилевой». В 1905 году в России разразилась революция, которая едва не стоила трона Николаю II. В ней участвовало много евреев (самый известный из них — Лев Троцкий), однако они были не сионистами, а интернационалистами, презиравшими и расовые различия, и религию. Николай II почувствовал, что антисемитские «Протоколы сионских мудрецов» очень похожи на правду. Вот его пометки на полях книги: «Какая глубина мысли! Какая предусмотрительность! Какое точное выполнение своей программы! Наш 1905 год точно под дирижерством мудрецов». Вынужденный пойти на некоторые уступки и даровать некоторые свободы, он пытался укрепить слабевшее самодержавие, однако никак не мешал усилению Черной Сотни — организации националистов-реваншистов, подстрекавших чернь в том числе и на антисемитские погромы.
Эти погромы побудили Давида Грина, члена социалистической партии «Поалей Сион» («Рабочие Сиона»), взойти на борт одного из паломнических кораблей и отплыть из Одессы в Святую землю. Этот юноша из Плоньска был типичным представителем Второй алии — волны светских переселенцев, многие из которых придерживались идей социализма и считали Иерусалим гнездом средневековых суеверий. В 1909 году эти переселенцы основали на песчаных дюнах около древнего порта Яффо город Тель-Авив. А в 1911–м они создали на севере первую сельскохозяйственную коммуну нового типа — кибуц, основанный на принципах общности имущества и равенства в труде и потреблении.
Долгие месяцы по прибытии в Святую землю Грин не посещал Иерусалим. Вместо этого он трудился на полях Галилеи. И только в середине 1910 года, в возрасте 24 лет, он переехал в Иерусалим, чтобы стать журналистом одной из сионистских газет. Маленький, худой, кучерявый, всегда носивший простую русскую рубаху, чтобы подчеркнуть свою приверженность социалистическим идеям, он взял литературный псевдоним Бен-Гурион, заимствовав это имя у одно