Великий магистр храмовников, по совещанию с некоторыми из вождей, решился просить мира в стане мамелюков, и султан, еще не испытавший силы врагов своих, согласился отступить с условием, чтобы каждый из жителей внес за себя по червонцу поголовной дани; но предложение сие было с презрением отвергнуто прочими властями и народом; сам великий магистр едва не сделался жертвою раздраженной черни. Начались кровопролитные приступы, в коих отчаяние осажденных не уступало мужеству осаждавших; ни с той, ни с другой стороны не было пощады, но множество врагов одолевало; мало было защитников по обширному пространству укреплений. После первых горячих стычек уныние овладело сердцами воинов, ибо не видели никакой пользы от кровопролитий. Многие искали спасения на судах, потому что море было открыто осажденным, и в несколько дней число защитников уменьшилось до двенадцати тысяч; обычные распри между вождями довершали бедствие. В час страшного приступа к той части города, которую защищали рыцари Кипра с Тевтонским орденом, малодушный король тайно отплыл со всею своею дружиною, и на другой день одно только отчаянное мужество храмовников и госпитальеров спасло город, в который уже вторглись враги сквозь пролом незащищаемой стены. Не более семи тысяч воинов оставалось в Птолемаиде. Доблестный патриарх еще однажды созвал на совет всех вождей и, убеждая их к взаимному миру, умолял не выдавать неприятелю последней надежды христиан Востока.
Ободренные своим пастырем, защитники Птолемаиды выдержали еще несколько жестоких приступов, во время коих часто старческий голос его раздавался позади бежавших по улицам города и возвращал их к бою. Уже султан Халиль отчаивался одержать верх: но переметчики, из числа христиан, подкрепили его надежды, он решился на последний приступ. После многих кровопролитий неприятель ворвался в проломы; оба великие магистра, храмовников и госпитальеров, движимые отчаянием, устремились в стан сарацинский и опять восстановили битву, но смертью обоих рыцарей и всей их дружины кончилась сия неровная сеча. Не было уже более кому защищать город; отовсюду врывались в него враги; страшная буря присоединила ужасы своих молний и громов. К ужасам сего страшного дня пламя разлилось по улицам с толпами неистовых мамелюков; народ бежал к пристани, чтобы найти спасение на судах; но там одни только богатые покупали себе места ценою своих сокровищ; простой народ отталкивали веслами, и множество потонуло, ибо самая буря не позволяла приблизиться ладьям. Вожди спаслись заблаговременно; патриарха Иерусалимского едва могли силою увлечь на корабль, который вскоре потонул под бременем искавших на нем спасения, ибо чадолюбивый пастырь всех хотел принять к себе и погиб жертвою своей христианской любви.
Еще в некоторых частях города мужественно бились несколько рыцарей Храма и госпитальеров, и держался замок храмовников на самой пристани; но немного спустя обрушилась и сия последняя твердыня, со всеми ее защитниками; вся Птолемаида представляла взорам одно пространное пепелище, где не было никому пощады. Через несколько дней Тир, Сидон и Бейрут, устрашенные падением Птолемаиды, открыли врата свои победителям и подверглись той же бедственной участи; так совершенно исчезло владычество христиан на Востоке, основанное мечом и мечом сокрушенное. Падение Птолемаиды было повторением падения Иерусалима; ибо с нею совершенно окончилось королевство франков в Палестине, восемьдесят восемь лет державшееся в стенах Св. Града и сто девяносто лет на берегах Сирии.
Горькая весть о взятии последних христианских городов Сирии исполнила горестью всю Европу, как некогда весть о падении Св. Града, но не произвела того же ратного движения, ибо буря крестовых битв уже угасла. Один только папа Николай IV с высоты своей кафедры гремел в слух властителей Запада и Востока о изгнании сарацин из Св. Земли; он писал и к двум императорам греческим, Царьграда и Трапезунда, и к королям Армении и Кипра, и к царю Грузии, и к самому властителю монголов, которые продолжали от времени до времени подавать обольстительные надежды о своем обращении. Никто не отозвался на голос первосвятителя римского в Европе: император Рудольф вскоре окончил жизнь, короли Англии и Франции, Эдуард и Филипп, не думали оставлять своих владений, и, с кончиною папы, Запад позабыл бедствия восточных братьев.
По странному стечению обстоятельств, монголы, властители Персии, поднялись по зову епископа римского, который посылал к ним своих миссионеров, и, вместе с христианскими князьями Востока, на краткое время освободили Иерусалим. Монголы, хотя и побежденные в нескольких битвах мамелюками, не преставали простирать жадных взоров на Египет, где после сильного султана возникли опять междоусобия эмиров. Еще могущественный сын хана Улагу, разорителя Багдада, Абага-хан, и внук его Аргун благоприятствовали христианам в своих владениях и отправляли посольства к первосвятителям римским, предлагая им общим силами освободить Св. Землю. Сын Аргуна, Хазан-хан, столь же сильный, вооружился также на Египет (1300 г.); по зову его цари Грузии и Армении, король Кипра Генрих II и два воинственных ордена госпитальеров и храмовников присоединили слабые свои дружины к его сильному войску, и на равнинах Эмесских, где еще недавно Бибарс и Калаун поражали монголов, силы мамелюков египетских истреблены были монголами; Ален и Дамаск открыли врата свои победителю. Иерусалим с торжеством принял властителя монгольского, который вместе с христианами посетил гроб Искупителя и, по свидетельству летописи армянской, оставил Св. Град в их руках. Оттоле отправил он послов своих к папе Бонифацию VIII и государям западным, приглашая их к общему союзу против мамелюков; папа восхвалял в грамотах своих языческого князя, великодушно подвизавшегося за Св. Землю, но никто не вооружился по его примеру.
Минутный счастливый оборот дел в пользу христиан Востока случился во время внутренних смятений державы мамелюков; ибо султан Халиль был умерщвлен два года после покорения Птолемаиды, а малолетний сын его, Мелек Незер, принужден уступить на время престол свой двум сильным эмирам. Потомки Аббасидов, утратившие халифат свой в Багдаде и призванные опять султаном Бибарсом в Каир, как духовные главы ислама, принимали участие в междоусобиях, освящая властью своею каждого похитителя престола; но Мелек Незер, достигнув совершеннолетия, вышел из своего пустынного замка Карака, и долгое его царствование было самым цветущим из всей династии мамелюков, так называемых Бахаритов. Между тем внутренние смятения собственного государства заставили Хазана удалиться в Персию; он предпринял еще два похода против султанов Египетских и умер в Дамаске, посреди общего плача христиан, коих последние надежды унес с собою в могилу; ибо, по личным его достоинствам и по самой цели войны сей, недоставало только имени христианского вождю монголов, чтобы поход его назвать крестовым. После смерти Хазана короли Кипра и Армении должны были оставить Иерусалим, и уже с тех пор никогда не развевались в нем знамена христианские. Госпитальеры и храмовники искали себе пристанища на острове Кипре; а Иерусалим предан был, их бессилием и равнодушием остывшей к нему Европы, тому запустению, о коем говорит Евангелие.
Странная судьба Св. Града! Для освобождения его более двухсот лет весь Запад двигался на устрашенный Восток, и миллионы крестоносцев усеяли своими костями всю Малую Азию, Сирию и Египет; из многих Крестовых походов, предпринятых во имя его, только один достиг своей цели, и то с горстью храбрых остатков несметного полчища. С тех пор все предприятия западных государей не принесли ему ни малейшей отрады. Уже во втором походе император Конрад и король Франции Людовик, утратив на пути свои дружины, приходят в Иерусалим простыми паломниками. Другой император, Фридрих, тонет в третьем походе, и как дым рассеиваются его дружины; короли Франции и Англии истощают силы свои на городах поморья, Ричард Львиное Сердце плачет, взирая с высоты гор на Иерусалим, но по какому-то неизъяснимому чувству не смеет к нему приблизиться, хотя все трепещет его имени. Еще иные крестоносцы, прежде нежели идти к Св. Граду, истощают силы под стенами ничтожного замка. Вожди четвертого похода сокрушают Царьград, вместо того чтобы освободить Иерусалим. Другие, под предводительством легата папского и короля Иерусалимского Иоанна, гибнут в полноводии Нила. Император Фридрих II по мирному договору приобретает Иерусалим, и никто не хочет венчать в храме Св. Гроба отлученного папою. Дважды вооружается благочестивый король Франции Людовик единственно для защиты Иерусалима, ибо никакая земная выгода не влечет его на священную брань; никто, как он, не горел столь чистою, бескорыстною любовью к Иерусалиму, и дважды не может он достигнуть желанной цели: сперва бедствует на берегах Нила, пагубных орудию крестоносцев; в другой раз умирает на знойном побережье Туниса, и им заключаются Крестовые походы, ибо уже никто из государей Европы не оставляет своего престола для освобождения св. мест. Между тем священная цель стольких подвигов остается во власти неверных и попирается языками, до времени скончания языков. Так пронеслись над Иерусалимом два бурные столетия крестовых битв, изменившие лицо Палестины и Востока!
Владычество султанов мамелюкских
Короли Иерусалимские на Кипре. Патриарх Лазарь
С XIV веком возникла на Востоке новая могущественная династия, долженствовавшая вскоре покорить его. Это было пастушеское племя турок, которое при страшном нашествии монголов перекочевало из Туркмении в Анатолию и там укрепилось в горах, под властью последних султанов сильного некогда рода Сельджукидов. Сын воинственного Эртогрула, Осман, давший свое громкое имя целому народу, мало-помалу сделался обладателем всей Анатолии и утвердил столицу свою в Брусе, отколе потомство его еще более столетия боролось с угасавшею империей Греческою до конечного падения Царьграда. Орхан, Мурат и Баязид, сын, внук и правнук славного Османа, предписывали законы императорам Греческим, постепенно отнимая у них все города вокруг трепещущей столицы. Бедственны были последние годы сей долголетней империи, как болезненные муки умирающего. Император Михаил Палеолог, снискавший себе громкое имя изгнанием крестоносцев из Царьграда, помрачил оное гонением православных, когда из видов политических хотел соединиться с церковью Римскою, в суетной надежде на покровительство папы. Сын его, Андроник, восстановил церковный мир; но семейные неустройства возмутили спокойствие гражданское, и внук сего последнего, Андроник Младший, принудил престарелого деда сперва разделить с ним, а потом уступить ему царство. Смятения продолжались и при его малолетнем сыне Иоанне Палеологе, который принял соправителем доблестного опекуна своего Иоанна Кантакузина, ибо детские руки не в силах были держать кормило распадавшегося царства; все пятидесятилетнее царствование сего Палеолога, под грозою султанов Орхана и Мурата, было постепенным склонением Византии к ее упадку.