Блаженная Елена, мать императора, отнесла письмо сие в Палестину. Она возбудила в нем свет истиной веры и укрепляла его примером своих добродетелей. Восьмидесятилетний возраст не воспрепятствовал ей предпринять дальнего пути. Проходя области восточные, ознаменовала она странствие свое необычайными милостями ко всем к ней прибегавшим, деньгами и одеждами наделяя убогих, открывая темницы, возвращая из заточения и рудокопей, ибо такую власть даровал ей, с титлом Августы, благоговевший пред нею сын. В самой Палестине обнаружилось еще более благочестие души ее почестями, какие воздала девам, посвященным на служение Богу: созвав их в свои палаты, она сама рабски им служила, возливая им воду и предлагая яства во время трапезы. Столь глубоко была проникнута царица чувством истинного смирения; в ее присутствии совершались работы около святого вертепа.
Но ревностной царице желательно было обрести животворящее древо честного креста, на коем распят был Господь славы, ибо Голгофа завалена была землею, подобно как и Св. Гроб; она сокрушалась духом о сей утрате. Богу угодно было указать, в сонном видении некоторым из благочестивых мужей, самое место, где находился крест. Предание говорит также, что один из евреев, по имени Иуда, уже преклонный годами, сохранял письменное свидетельство отцов своих о том, где обреталась святыня христианская, и угрозами вынужден был открыть ее. (Еще другое предание дополняет, что сам он, обращенный к вере, зрением чудес, сделался впоследствии епископом Иерусалимским, под именем Кириака, но его нет в списке патриархов Св. Града.) После многих трудов обретены были в недрах земли, с северо-восточной стороны Голгофы, три креста и начертание на трех языках: еврейском, греческом и римском; но нельзя было распознать, который из сих трех крестов послужил орудием смерти Спасителю нашему, ибо воины небрежно бросили их с Голгофы и начертание отпало с древа. Надлежало опять Промыслу Божью указать Животворящий Крест Господень, и епископ Макарий успокоил смятенное сердце царицы, верою испросив знамение.
В Иерусалиме лежала на одре смертном одна именитая жена; святитель велел принести к болящей три креста и, преклонив колена со всем народом, так помолился: «Ты, Господи, единородным Сыном Твоим даровавший спасение роду человеческому чрез крестное Его страдание и в новейшие времена вложивший в сердце рабы Твоей искать сие блаженное древо, на коем висело спасение наше, Сам явственно укажи ныне, который из сих трех крестов послужил ко славе Господней и которые из них только для рабской казни? даруй, дабы сия полумертвая жена одним прикосновением к спасительному древу внезапно возвратилась от врат смертных к жизни!» Произнеся сию молитву, Макарий приложил к болящей сперва один крест, а потом другой, и не было от них никакого действия; но едва прикоснулся к ней третий, болящая внезапно открыла глаза и, встав с одра, укрепилась в силах своих более, нежели в прежнем состоянии здоровья, и, бегая по всему дому, громко прославляла силу Божью. Некоторые говорят еще, что и мертвый воскрес от прикосновения животворящего древа.
Историки, Сократ, Созолиел, Феодорит и Руфил, свидетельствуют повесть сию как слышанную ими от людей достоверных и записанную для благочестивого предания потомству. Св. Елена оставила большую часть Честного Древа епископу Макарию, заключив ее в серебряный ковчег, для хранения в новом храме, дабы все верные могли поклоняться святыне; отселе получил начало благочестивый обряд воздвижения Честного Креста, ибо блаженный Макарий, стоя на возвышенном месте, воздвигал оный пред всем народом; другую часть креста царица послала к сыну своему, вместе с обретенными гвоздями, из которых один он вделал в шлем свой для охранения царственной главы.
Вместе с епископом Макарием ревностно приступила царица к исполнению воли сыновней, и над самым памятником смерти Господней возник новый Иерусалим, славнее древнего, который после убиения Господня подвергся крайнему запустению за грехи народа. Около сего новозаветного святилища, бывшего вне стен древнего Иерусалима, быстро образовался новый город, и тогда оставлено было языческое имя Элии Капитолины, данное Адрианом. Император воздвиг трофеи победы, одержанной Спасителем нашим над смертью, говорит Евсевий, и сей-то храм быть может тем новым Иерусалимом, о котором провещали пророки и столько писали в божественных своих книгах движимые Духом Святым.
Прежде и свыше всего украшена была священная пещера: лучшим мрамором и великолепнейшими колоннами как венец всего здания и божественное свидетельство того обновления, которое возвестил некогда миру, у дверей ее, небесным светом воссиявший Ангел. Из внутренности сей пещеры выходили под открытое небо, на весьма обширное место, помост коего устлан был светлым камнем, а с трех сторон возвышались длинные галереи; напротив входа пещеры, обращенного к востоку солнца, была соборная церковь. Внутренность ее убрана была разноцветным мрамором.
Царица велела обложить памятник воскресения снаружи мрамором, чтобы он казался как бы построенным внутри стен внешнего храма. Поелику же она повесила внутри Св. Гроба лампады, то вверху пещеры, иссеченной из одного цельного камня, просверлила камень в разных местах для исхода дыма. Вокруг пещеры на площади построен был храм Воскресения Христова и новый, предсказанный Пророками, Иерусалим, и зодчим его, по сказанию Феофана, был некто по имени Евфимий.
Все сие сходно с местностью и с Евсевием, но вот где начинается разность: святая пещера стоит теперь внутри храма, под куполом, который, однако, не совсем сведен и открыт сверху; Евсевий же прямо свидетельствует, что пещера воскресения стояла совершенно под открытым небом, на площадке, окруженная только с трех сторон галереями. Быть может, не посему ли император Константин, прежде построения храма, спрашивал в письме своем у епископа Макария: надобно ли и какого рода делать потолки? если только это относилось не к самой соборной церкви, а к зданию около пещеры Св. Гроба. Вероятно, судили тогда неприличным, чтобы памятник Воскресения, только что открывшийся миру, был опять закрыт, хотя и сводами храма, и воспоминание сего сохранилось доныне в отверстии купола над пещерою.
Главная соборная церковь и теперь находится к востоку против входа в пещеру Гроба, и полукружие ее алтаря доселе сходно с описанием Евсевия; но тогда она составляла особенное здание, примыкавшее только к галереям, которые окружали вертеп Гроба, и в нее входили тремя вратами с площадки, бывшей около вертепа. Теперь портик сей уничтожен и заменен так называемою царскою аркою; ибо хотя и доселе два разные купола над церковью и вертепом, но они составляют нераздельный храм. Двухъярусные галереи, по обеим сторонам соборной церкви, и теперь отчасти существуют, ибо кругом ее идет галерея с малыми приделами, а с правой стороны возвышается двухъярусная Голгофа; но, из описания Евсевия, видна совершенная правильность здания, которого теперь вовсе нет, ибо с севера и востока прилегают бывший дом патриархов и монастырь Абиссинский, а с полудня к Голгофе – монастырь Авраама. Но что весьма удивительно, Евсевий ни слова не упоминает о Голгофской церкви, ни о подземной – обретения Креста – при описании храма, хотя и говорит о них как об отдельных церквах в похвальном слове Константину, исчисляя устроенные им в Палестине святилища. Быть может, описывая только красоту здания вообще, он не коснулся отдельных частей и под именем двухъярусного притвора разумел и Голгофу, или в то время еще не было на ней сооружено особенной церкви, и сия часть здания окончена после. Быть может еще и то, что св. Голгофа была всегда отдельною церковью и только впоследствии, при крестоносцах, включена в общее святилище, как о том пишет Вильгельм, архиепископ Тирский.
Есть еще одно не совсем разгаданное место у Евсевия: это главный вход. Описав собор, он просто говорит, что идущим к его выходам встречалось открытое место, и это можно отнести к площади около Св. Гроба, хотя он упоминает еще потом о первом дворе с галереями. Судя по сему описанию, можно бы предполагать, что пред площадью, бывшею около Св. Гроба, находилась еще другая, вроде внешнего двора с западной стороны, т. е. прямо против Св. Гроба и лежащего за ним собора; но сего, кажется, не позволяла местность, ибо патриарх Досифей ясно говорит, что храм имеет к западу одну только стену, потому что с той стороны находится гора, и сие совершенно справедливо, так как в ней и доселе показывают гробы Иосифа и Никодима, иссеченные в скале. Главные и единственные врата находятся и теперь с южной стороны, а на малой площадке, пред ними лежащей, видны остатки столбов, и точно с сей стороны могла находиться торговая площадь, о коей упоминает Евсевий. А как он не говорит, чтобы главный вход был прямо с запада, и нет причины предполагать, чтобы его изменили впоследствии, то весьма справедливо можно заключить, что и во времена Евсевия вход сей, по расположению местности, находился, как теперь, с полуденной стороны.
Благочестивая царица не могла видеть окончание заложенного ею храма; она украсила только пещеру Св. Гроба и соорудила два других храма: один над тою пещерою, где родился Эммануил (с нами сущий Бог), другой же на той горе, отколе вознесся на небо к пославшему Его Отцу; ибо Господь, нашего ради спасения, благоволил явиться миру в Вифлееме, и сию священную пещеру украсила, со всевозможным великолепием, Елена, а немного спустя император почтил ее царственными дарами, златыми и серебряными сосудами и драгоценными тканями, не уступая в щедрости своей боголюбивой матери. Она же, в память вознесения Спасителя нашего, воздвигла величественные здания на самой вершине горы Масличной, вместе с церковью. Правдивое предание свидетельствует, что близ сего места находится та священная пещера, в которой Спаситель наставлял учеников своих тайнам царствия небесного, и благочестивый император также почтил в ней Царя многими дарами. (Здесь нельзя опять угадать, о какой пещере говорит Евсевий: о той ли, которая в полугоре, или о Гефсиманской у ее подошвы?) Сии два великолепные памятника над двумя святыми пещерами, в бессмертную славу своего имени и в залог пламенной любви к общему всех Спасителю, оставила по себе царица, и немного спустя, по счастливом возвращении в объятия своего семейства, достигнув крайнего предела старости, хотя и в совершенном здравии тела и духа, перешла она от временной жизни к вечной. Позднейший историк Никифор приписывает еще царице строение многих других церквей в Палестине, как-то: в Гефсимании и Вифлееме, и на том поле, где пастыри слышали пение Ангелов, славословивших новорожденного младенца, на Иордане, одну в честь Предтечи около его пещеры, а другую в честь Илии Пророка; в Тивериаде, во имя Апостолов, также и в Капернауме на Фаворе, и на Сионе, где была Тайная Вечеря.