Поначалу новые идеи не затронули Иерусалим. Он не был полисом, так что и гимнасия там не существовало. Большинство жителей пришло бы в ужас от одной только мысли о почитании Гермеса в священном городе Яхве, да и от вида обнаженных юношей, выполняющих атлетические упражнения. Иудея не вызывала особого интереса у Птолемеев. Ее еврейское население с точки зрения государства представляло собой отдельный этнос (народ), управляемый герусией – советом старейшин, заседавшим в Иерусалиме. А поскольку официальным законом этого этноса оставалась Тора, Иудея, как и при персидском владычестве, была храмовым государством во главе со жречеством. Возможно, у Птолемеев был в Иерусалиме свой представитель – ойконом, который должен был присматривать за местными делами; также вполне вероятно, что там – по крайней мере, в военное время – размещался гарнизон. Но в основном иудеи были предоставлены самим себе. С египетским правительством их связывала прежде всего ежегодная подать в 20 талантов.
И все же Иерусалим неотвратимо втягивался в орбиту эллинистического мира, влияние которого уже явственно ощущалось в остальной Иудее. В правление Птолемея II (282–246 гг. до н. э.) уроженец Иерусалима Иосиф, сын Товии сумел добиться места главного сборщика податей всей провинции Сирия. Более 20 лет он оставался одним из влиятельнейших людей в стране. Иосиф принадлежал к роду Товиадов и, вполне вероятно, был потомком того самого Товии, который в свое время так досаждал Неемии. Если это так, то Товиады не подчиняли свою жизнь строгим требованиям Торы; видимо, они по-прежнему поддерживали связи с чужеземцами, так и не усвоив дух исключительности, свойственный иерусалимской знати. В принадлежавшей Товиадам крепости Аммантис в Заиорданье было создано одно из птолемеевских военных поселений. Очевидно, что мир греков быстро стал для Иосифа, сына Товии своим, благодаря чему он сумел принести на иерусалимскую почву финансовое искусство эллинов, сделавшись первым еврейским банкиром. Многие в Иудее гордились его достижениями. Иосиф Флавий, повествуя о возвышении Иосифа сына Товии, откровенно любуется его хитроумием, ловкостью в ведении дел и недюжинной предприимчивостью (Древности, XI, 4, 2–5), ставя ему в заслугу избавление народа от нищеты и создание для иудеев возможности богатеть, участвуя в экономическом подъеме, который пришел в регион при Птолемеях.
Товиады стали первыми проводниками идей эллинизма в Иерусалиме. Им хотелось, чтобы город отбросил старые традиции, в которых они видели лишь провинциальную ограниченность и препятствие на пути дальнейшего развития. Товиады были не одиноки в своих устремлениях. По всей обширной эллинистической империи люди вдруг стали тяготиться обычаями предков и горели желанием избавиться от этого бремени. Они больше не представляли себе свой мир островком и не придавали прежнего значения тому, чтобы четко очертить его пределы, границы и рубежи, а рвались к новым горизонтам. Полис был закрытым миром, теперь же многие греки считали себя космополитами – гражданами всего космоса. Отечество перестало быть для них самой священной ценностью, определяющей уникальное место человека во вселенной, – они путешествовали по всем странам и везде основывали колонии. Завоевания Александра Македонского открыли им весь мир, и полис на этом фоне превратился в нечто малозначимое и не отвечающее духу времени. Сама безграничность ассоциировалась уже не с пугающим хаосом, а с освобождением. Иудеи, оказавшиеся в гуще эллинистического мира, тоже восприняли этот дух неприкаянности и хотели чувствовать себя гражданами вселенной, а не людьми избранного народа, которым мешают жить ограничения Закона. К концу III в. до н. э. некоторые иудеи уже получали начатки греческого образования и давали своим детям греческие имена.
Другим же все это представлялось крайне угрожающим. Они держались за старые традиции, тесно связанные с Храмом. В частности, люди из низших слоев иудейского общества, лишенные возможности приобщиться к наступившему процветанию, делались еще более ревностными приверженцами Закона, учившего, что у каждой вещи и каждого существа есть свое место в мире и порядок в обществе возможен, только если люди и предметы будут оставаться в определенных для них рамках. Естественным центром притяжения для консервативных иудеев были священнослужители – стражи Торы и Храма. Во главе этой группы стояло священническое семейство Ониадов, представители которого уже довольно долгое время занимали в Иерусалиме место первосвященника. Сами Ониады находили греческий идеал весьма привлекательным, некоторые из них носили греческие имена. Однако они были твердо намерены хранить древние законы и традиции – основу собственной власти и привилегий.
К концу III в. до н. э. стало ясно, что Птолемеи могут потерять Сирию. На нее претендовало государство Селевкидов – эллинистическое царство в Месопотамии. В 219 г. до н. э. молодой честолюбивый селевкидский царь Антиох III вторгся в Самарию и на побережье Финикии. В течение четырех лет Антиоху удавалось удерживать эти земли, и хотя впоследствии Птолемей IV Филопатор его все же вытеснил, он явно собирался вернуться. Так как Товиады поддерживали тесные связи с Птолемеями – Иосиф Товиад был главным сборщиком податей, – более консервативные иудеи встали на сторону Селевкидов. А поскольку в семействе Товиадов в то время начались внутренние раздоры, энергичный первосвященник Симон, сын Онии (Симон II) из клана Ониадов стал весьма влиятельной фигурой в городе и активно старался расположить иерусалимское общество в пользу Селевкидов. В 203 г. до н. э. Антиох III снова вторгся в Сирию и в 201 г. с помощью своих иудейских сторонников занял иерусалимскую крепость, однако затем Птолемей заставил его уйти из города. В 200 г. Иерусалим опять был захвачен Антиохом – на сей раз город подвергся длительной осаде и понес большой урон.
К этому времени вся территория египетской провинции Сирии уже перешла под власть государства Селевкидов; на ней были образованы провинции Келесирия и Финикия. Селевкидские правители, как и Птолемеи, придерживались дифференцированного подхода к управлению разными политическими образованиями – греческими и финикийскими городами, военными поселениями и царскими землями. Чтобы вознаградить своих иерусалимских сторонников, Антиох с помощью иудейских писцов составил особую хартию привилегий для этноса Иудеи. Симон II был сделан главой этноса; таким образом, жреческая консервативная партия взяла верх над эллинизированными Товиадами. Законом страны осталась Тора, верховным управляющим органом – герусия, иудейский сенат. В хартии Антиоха делались специальные распоряжения относительно иерусалимского Храма, которые отражали иудейскую священную географию, но вводили еще более строгие ограничения, чем установили в свое время Неемия и Ездра. Для сохранения чистоты Храма во всем городе Иерусалиме не должно было быть ничего нечистого. На городских воротах были вывешены объявления о запрете разводить или забивать в пределах Иерусалима «нечистых» животных. Мужчинам-иудеям по новым правилам не разрешалось входить во внутренний двор Храма, где совершались жертвоприношения, без такого же ритуального омовения, какое полагалось священникам. Для язычников доступ во внутренний двор был вообще закрыт. Эти новшества не проистекали из Торы, а отражали враждебное отношение консервативной части иудеев Иерусалима к языческому миру и, должно быть, производили сильное впечатление на приезжавших в город греков. То, что миряне не допускаются в помещения Храма, греков не удивило бы – практически в любом древнем храме входить во внутреннее святилище мог только жрец. Но в Греции доступ в храмовые дворы был открыт для всякого, при условии, что он выполнит полагающийся ритуал очищения. Теперь же греки, приезжающие в Иерусалим, отсылались во внешний двор, вместе с женщинами и мужчинами-иудеями, пребывающими в состоянии ритуальной нечистоты. Иноплеменников объявляли «нечистыми» по той причине, что они не соблюдали Тору, – им следовало держаться своего места за границей святости.
Но иудеям, находившимся внутри этой границы, Храм давал опыт приобщения к божественному, который очищал душу и наполнял ее ощущением полноценности жизни. Некоторое представление о силе воздействия тогдашней храмовой литургии на верующих дает нам Бен-Сира (в славянской традиции – Иисус сын Сирахов), иерусалимский мудрец-книжник, писавший в начале селевкидского периода и запечатлевший в своей книге образ первосвященника Симона II, который проводит службу в праздник Йом-Кипур. В этот день, один раз в году первосвященник от лица всех верующих вступал в Святая Святых. Выходя из-за завесы, он выносил оттуда народу великую святость. Бен-Сира видел Симона как бы в ореоле священного и сравнивал его с солнцем, сияющим над золотой крышей Храма, с радугой посреди сверкающих облаков, с оливковым деревом, отягощенным плодами, с кипарисом, растущим до небес (Сир 50:5–12). Действительность становилась возвышенной и переживалась более интенсивно – священное раскрывалось в полной мере. В дни Симона должность первосвященника приобрела совершенно новый статус. Первосвященник стал символом чистоты иудаизма, его влияние на политику Иерусалима выросло и продолжало расти. Бен-Сира полагал, что только первосвященник правомочен давать однозначные толкования Торы (Сир 45:17). Первосвященник был символом преемственности: царствование Дома Давидова продлилось лишь несколько поколений, но священничество Аарона пребудет в веках (Сир 45:7). К этому моменту Яхве сделался в представлениях иудеев настолько высоким и далеким, что произносить его имя считалось опасным для жизни. Встречая в тексте Торы сочетание согласных YHWH, иудеи при чтении заменяли его синонимом, таким как «Адонай» («Господь») или «Эль Эльон» («Бог Всевышний»). Только первосвященник мог произнести божественное имя, причем лишь раз в год, в праздник Йом-Кипур.
Бен-Сира также говорит о заслугах Симона в деле восстановления и строительства Иерусалима. Симон привел в порядок городские стены и подходы к Храму, пострадавшие в 200 г. до н. э. во время осады. К северу от Храмовой горы при нем был выкопан большой – «огромный, как море», – водоем Вифезда (арамейское Бейт-Хисда – «дом исцеления»)