джунда. Джунд Фаластин, куда входил Иерусалим, включал прибрежную низменность, а также нагорья Иудеи и Самарии, джунд Урдунн (Иордан) – Галилею и западную часть Переи, а джунд Димашк (Дамаск) – территорию древних царств Эдом и Моав. Иерусалим, называвшийся у арабов либо байт аль-макдис, либо «Илия» (Элия), пользовался большим уважением, его правителями становились выдающиеся личности. Правитель провинции аль-Шам, включавшей Сирию и Палестину, будущий халиф Муавия ибн Абу Суфьян, назначил наместником джунда Фаластин одного из самых видных военачальников Умайра ибн Саада, который был известен своим благородным отношением к зимми. Первым кади (судьей мусульманского суда) Иерусалима стал один из пяти выдающихся знатоков и толкователей Корана Убада ибн аль-Самит. Кроме того, привлеченные святостью Иерусалима, в нем поселились некоторые из сподвижников Пророка, среди которых были Файруз ад-Дайлами и Шаддад ибн Аус.
После такого замечательного начала мусульманская империя едва не распалась в 644 г., когда персидский военнопленный убил халифа Омара. Ислам постигла одна из главных трагедий религии – он не смог воплотить в жизнь свои самые драгоценные идеалы. Последователи христианства, религии любви, часто проявляли в Иерусалиме ненависть и презрение к иноверцам. Теперь же приверженцы ислама, религии единства и единения, готовы были пасть жертвой разобщенности и сектантства. Со времени смерти Мухаммада в отношениях между халифами и семьей Пророка существовала напряженность, связанная с вопросом об управлении уммой, – в конечном итоге этот конфликт привел к разделению мусульман на суннитов и шиитов. После гибели Омара третьим халифом стал представитель аристократического семейства Омейядов (Умайядов), один из первых сподвижников Пророка Осман (Усман) ибн Аффан. Его главной заслугой перед Иерусалимом было создание и передача в дар городу огромного общественного сада для бедных вокруг Силоамского водоема. При всем своем похвальном благочестии Осман не обладал качествами сильного правителя и в 656 г. он пал жертвой военного заговора. Заговорщики провозгласили четвертым халифом Али ибн Абу Талиба, ближайшего из живых родственников Пророка мужского пола. Тут же началась гражданская война между Али и Муавией, правителем аль-Шама, возглавившим после смерти Османа клан Омейядов, – Муавия требовал, чтобы ему выдали убийц Османа для наказания. Война продолжалась до 661 г., когда Али был заколот фанатиком из недавно образовавшейся секты – первой в истории ислама. Спустя полгода Муавию торжественно провозгласили в Иерусалиме халифом. С него началась династия Омейядов, правившая исламской империей почти сто лет.
Став халифом, Муавия немедленно перенес столицу империи из Медины в Дамаск. Это вовсе не означало отказа от прежних идеалов ислама, как иногда считают. Под властью мусульман теперь находилась огромная империя, границы которой простирались с востока на запад от Хорасана до современной Ливии в Северной Африке. К концу правления Омейядов она еще расширилась, распространившись от Гималаев до Гибралтара. В интересах эффективного управления столица державы должна была находиться ближе к ее географическому центру, а мусульманам следовало полностью интегрироваться с населением покоренных стран. Перенос столицы в Дамаск способствовал также осуществлению религиозной миссии мусульман – сакрализации мира: ислам велит правоверным все время двигаться вовне, неся святость Бога в самые отдаленные пределы и за пределы империи, а не замыкаться около своих святынь на родине.
Для Палестины близость к месту расположения центральной власти была большим благом, поскольку способствовала ее культурному и экономическому процветанию. Муавия, около 20 лет правивший в аль-Шаме, успел за это время искренне полюбить Иерусалим. Бывая в Палестине, он взял за правило посещать город, хотя однажды на него там было совершено покушение. Сохранились его хвалебные высказывания о байт аль-макдис, из которых видно, что мусульмане переняли у зимми многие представления, связанные с Иерусалимом. Муавия называл город «местом, где люди соберутся и воскреснут в Судный день», считал, что человек освящается самим фактом проживания здесь, и весь аль-Шам – «земля, избранная Аллахом, куда он приведет лучших из своих слуг». Однажды, проповедуя в Хараме, халиф сказал: «Бог возлюбил пространство между двумя стенами этой мечети больше, чем любое другое место в мире» (Hasson, p. 170). Мусульмане, молившиеся там, находились далеко от Мекки, но могли ощутить ее святость в Иерусалиме.
После смерти Муавии религиозные раздоры в исламской империи снова усилились, поскольку часть ее подданных-мусульман отказалась признать халифом сына Муавии Язида. В 680 г. Хусейн, сын Али и внук Пророка, поднял мятеж против власти Омейядов, но он и горстка его сторонников были безжалостно перебиты воинами Язида после поражения в битве при Кербеле (Ирак). С тех пор шииты, которые считают, что управлять уммой может только прямой наследник Пророка, чтут Кербелу как святыню. Они также продолжают чтить своих имамов – потомков Мухаммада и Али. Каждый имам считался кутбом своего поколения: он служил живым связующим звеном между мусульманами и небом благодаря приобщению к святости Мухаммада, совершенного человека.
Еще одно восстание против Омейядов вспыхнуло в 683 г., когда халифа Язида сразил смертельный недуг: Абдалла ибн аз-Зубайр провозгласил себя халифом и захватил священный город Мекку. Он оставался у власти до 692 г., хотя так и не добился полной поддержки уммы. После смерти Язида Мерван I (684–685) и его сын Абд аль-Малик (685–705) сумели восстановить власть Омейядов в Сирии, Палестине и Египте, а потом и во всей остальной империи. Халиф Абд аль-Малик, обладавший выдающимися талантами государственного деятеля, начал процесс замещения старых административных систем, унаследованных у Византии и Персии, новой арабской. Так образовалась централизованная монархия, основанная на теократическом идеале.
Восстановив в определенной мере мир и спокойствие, Абд аль-Малик получил возможность обратить внимание на Иерусалим, который ему, как и всем Омейядам, был особенно дорог. Он восстановил стены и ворота города, пострадавшие во времена недавних смут, а возле Харама выстроил дворец правителя города. Но главная его заслуга перед Иерусалимом – это, несомненно, Купол Скалы, который халиф заложил в 688 г. У ислама были свои святые места и арабское писание непревзойденной красоты и силы, но не было своих монументальных сооружений. Из-за этого в Иерусалиме, изобиловавшем великолепными церквями, мусульмане чувствовали себя обделенными. Христиане, судя по рассказу паломника Аркульфа, насмешливо относились к скромной деревянной мечети на Хараме, и мусульманам наверняка хотелось доказать им свою способность создавать храмы, убедительно выражающие торжество их религии. Историк и географ Х в. аль-Мукаддаси («Иерусалимец») писал, что в аль-Шаме имелись «прекрасные церкви» и Абд-аль-Малик, «увидав величину и благолепие купола аль-Кумамы, побоялся, как бы этот купол не произвел на мусульман подавляющего впечатления». Потому-то он и «построил для мусульман такую мечеть, которая отвлекла бы их внимание от этих церквей, и сделал ее одним из чудес мира».
Итак, Абд аль-Малик распорядился о новой святыне, которая бы соперничала с церковью Анастасис на Западном холме и небывалой красоты Церковью Вознесения на Масличной горе. Освещенная в ночные часы, эта церковь, по рассказу Аркульфа, сияла так ярко, что представляла незабываемое зрелище, одно из самых примечательных в Иерусалиме. Чтобы мусульманская постройка получилась столь же великолепной, Абд аль-Малик пригласил зодчих и мастеров из Византии; не исключено, что из трех руководителей строительства двое были христиане (Gil, 1992, p. 92). Несмотря на столь весомый вклад зимми, первая великая святыня мусульман со всей определенностью выражала именно исламскую идею.
Для строительства халиф выбрал участок вокруг скального выступа, торчавшего из уцелевшей иродианской мостовой в северной части храмовой платформы. Почему ему пришло в голову почтить эту скалу, не упомянутую ни в Библии, ни в Коране? Позднее мусульмане стали верить, что Мухаммад вознесся с нее на небеса после своего Ночного путешествия и молился в маленькой пещере под ней. Однако в 688 г. это событие еще не связывали именно с Иерусалимом. Захоти халиф увековечить мирадж Пророка, он непременно велел бы высечь внутри святыни соответствующий текст из Корана, а он ничего подобного не сделал. Мы не знаем, откуда происходит поклонение той Скале. Пилигрим из Бордо, как мы помним, писал, что иудеи возливают елей на «пробитый камень» на Храмовой горе, однако нельзя уверенно отождествить этот камень со Скалой. В Мишне, текст которой восходит ко II в., говорится об Эвен Штия – краеугольном камне мироздания, который в дни Давида и Соломона помещался возле Ковчега Завета. Но раввины не пишут, был ли этот камень все еще на месте в иродианском Храме, и не отождествляют его со Скалой на опустошенной Храмовой горе. По-видимиму, иудеи, а вслед за ними и мусульмане, считали (по мнению большинства современных исследователей – ошибочно), что Скала отмечает место, где находилась Святая Святых (Mazar, p. 98). Если так, то они, естественно, должны были видеть в Скале «пуп земли», место, всегда дававшее доступ к небесам. После постройки Купола Скалы и иудеи, и мусульмане создали об этой Скале легенды, так что мусульманская святыня, вероятно, подстегнула воображение евреев. И те и другие пришли к представлению о Скале как об основании Храма, центре мира, входе в сад Эдема и источнике плодородия – словом, связали ее со всеми традиционными для монотеистических религий атрибутами священного места. С самых первых дней мусульмане чувствовали, что посещение новой святыни возвращает их к изначальной гармонии рая.
Недавно в ученых кругах было высказано предположение, что Абд аль-Малик не выбирал место для святыни. При персах евреи начали восстанавливать Храм, а когда Ираклий отвоевал Иерусалим обратно, он задумал выстроить на Храмовой горе восьмигранную церковь