фана, когда человек утрачивает свое «я», эти искусственные различия также перестают существовать. Не все мусульмане могли подняться до этих высот мистицизма, но идеи суфиев глубоко впечатляли. В некоторых частях халифата суфизм впоследствии стал доминирующей формой мусульманского благочестия, хотя поначалу к нему относились как к маргинальному и довольно спорному течению.
С утверждением веры в то, что Мухаммад побывал на Хараме, Иерусалим приобрел в глазах мусульман двойную святость. Он и раньше почитался как город Храма и духовный центр мира, а теперь был связан еще и с Пророком, совершенным человеком, чье мистическое путешествие (исра) соединило две святыни. Мухаммад как бы самолично перенес святость Мекки в Отдаленнейшую мечеть. Как и в случае Мекки и Медины, пребывание Пророка – человека, создавшего еще один мостик между небесами и землей, – усиливало святость города. Это со всей определенностью вытекало из рассказа о мирадже Мухаммада. К описываемому времени мусульмане начали рассматривать саму жизнь Пророка как богоявление. Он не был божеством, но его земной путь представлял собой аят – символ деяний Бога в земном мире и полной покорности человека воле Аллаха. В VIII–IX вв. ученые-мусульмане начали собирать и систематизировать известные в устной традиции высказывания и действия Пророка (хадисы), из которых составилась Сунна. Сунна легла в основу как исламского законодательства (шариата), так и норм повседневной жизни мусульман. Сунна учит мусульманина подражать Мухаммаду в речах, еде, совершении омовений, проявлениях любви, способе молитвы, чтобы всей своей жизнью до мельчайших деталей приобщиться к той совершенной покорности воле Бога (ислам), какой достиг Пророк. Символический акт повторения связывал правоверных с вечным прототипом – Мухаммадом, представлявшим совершенного человека, такого, каким его задумал Бог.
Вряд ли найдется другая легенда о жизни Пророка, так же красноречиво говорящая о его полном подчинении воле Аллаха, как история мираджа с Харама в Иерусалиме к небесному престолу. Для мусульман мирадж был архетипическим образом того возвращения к истокам бытия, которое должны совершить все люди. Тем самым мусульмане, приходившие молиться в Иерусалим, символически воспроизводили внешнюю канву событий ночного путешествия и вознесения Мухаммада, чтобы приобщиться к их мистической стороне. Так они надеялись до некоторой степени приблизиться к внутреннему состоянию полного подчинения Богу, в котором пребывал Пророк. Эта новая Сунна, связанная с Харамом, была сродни христианским крестным ходам, повторявшим путь Иисуса по Иерусалиму. В VIII–IX вв. – точное время неизвестно – на Хараме стали вырастать малые купола и молельни (см. схему)[66]. Прямо на север от Купола Скалы стояли Купол Пророка и «Остановка Джабраила», отмечавшие, где молились Мухаммад и ангел вместе с другими пророками перед тем как от горы к небесам поднялась золотая лестница (мирадж). Рядом находился Купол Лестницы, где Мухаммад начал восхождение к небесному престолу. Мусульмане любили совершать намаз у южных ворот Харама, называвшихся теперь Воротами Пророка: говорили, что именно через них Мухаммад вошел в Иерусалим вслед за Джабраилом, который озарял темноту светильником, сиявшим ярко, как солнце. Помолившись, правоверные переходили в юго-западный угол Харама, на место, где, по преданию, был привязан Бурак – небесный скакун, перенесший Пророка из Мекки в Иерусалим.
Но на Хараме имелись и святыни, отмечавшие присутствие других пророков, – в этом также заметно влияние суфиев. Иерусалим учил мусульманских паломников почитать святых людей, которые жили, молились и страдали здесь задолго до рождения ислама. К востоку от Купола Скалы был выстроен Купол Цепи – считалось, что на этом месте царь Давид судил сынов Израиля. По преданию, у Давида была волшебная цепь, которая обладала способностью разоблачать лжецов. В северном конце Харама находился Трон Соломона, где царь молился, окончив строительство Храма. Некоторые из ворот Харама также связывались с еврейской историей: израильтяне внесли в Иерусалим Ковчег Завета через Ворота Божественного Присутствия (Баб ас-Сакина) и молились в Йом-Кипур у Ворот отпущения грехов (Баб аль-Хетта). Но Иерусалим был и городом Иисуса, о рождении и детских годах которого немало говорится в Коране. Так, там сказано, что о беременной Марии заботился отец Иоанна Крестителя Захария, что пища для нее появлялась чудесным образом, что Иисус разговаривал уже в колыбели и это был аят его будущего пророческого служения (Коран 3:35–48). Потому мусульмане-паломники молились в молельне Захарии (Михраб аз-Закарийя) в северо-восточном углу платформы, а также еще в двух святынях, располагавшиеся в помещениях под платформой, – молельне Марии (Михраб Марьям) и Колыбель Иисуса (Махд Иса). Наконец, мусульмане глядели с парапета на долину Хинном (Вади-Джаханнам) и Масличную гору, где, как они верили, произойдут Страшный Суд и Воскресение. «Золотые ворота» в восточной стене мусульмане называли Воротами Милосердия (Баб ар-Рахма) – по ним должна была пройти черта, разделяющая благословенных и проклятых, о которой говорится в Коране (Коран 57:13): после Страшного Суда Харам станет раем, а Вади-Джаханнам – адом. В помещениях над воротами суфии устроили обитель с мечетью, где они могли размышлять о приближающемся конце света.
Первым аббасидским халифом, не ощущавшим необходимости посетить Иерусалим, был Харун ар-Рашид (Гарун аль-Рашид, 786–809). Он несколько раз проезжал Сирию на обратном пути в Багдад после хаджа, но в Иерусалиме так и не побывал. Аббасиды начали освобождаться от Святого города, имевшего столь большое значение для ненавистных Омейядов. При Харуне достигла небывалого расцвета культура и искусства, а великолепие его багдадского двора вошло в легенды. Но могущество империи Аббасидов уже клонилось к закату – Харун не мог эффективно управлять огромной страной и по-настоящему контролировал только Ирак, а в других частях халифата местные правители начинали основывать собственные династии. Формально они правили от имени халифа, но фактически пользовались почти полной независимостью. В Палестине эти процессы отозвались экономическим упадком: при Омейядах страна благоденствовала, но Аббасиды стали безжалостно эксплуатировать ее, истощая местные ресурсы и отбирая богатства. Вдобавок случилась эпидемия, от которой погибла значительная часть населения, и в Палестину начали вторгаться бедуинские племена. Они разоряли города и селения, ведя на территории Палестины свои междоусобные войны. Во времена Омейядов бедуины сражались за халифат, а теперь все больше становились его бичом. В эти смутные времена появились первые признаки открытого противостояния между мусульманами и христианами Иерусалима. Осмелевшие бедуины регулярно разоряли монастыри в Иудейской пустыне, и христиане на Западном холме стали опасаться, что их благосостояние навлечет на них гнев обездоленных в экономическом отношении мусульман. Христианские церкви выглядели сказочно богатыми, и в тяжелые времена слухи об их сокровищах могли вызвать злобу и зависть мусульман.
Для жителей Иерусалима Харун ар-Рашид был чужим, далеким и не особенно интересным персонажем, зато христиане Западной Европы видели в нем благородного правителя, который признал достоинство их собственного императора. На Рождество 800 г. папа Лев III короновал короля франков Карла императором Запада. В церемонии участвовали и монахи из Иерусалима. Византийцы отказались признать новый титул Карла – их возмущала сама мысль о темном варваре, рядящемся в императорский пурпур. В поисках союзников Карлу пришлось обратить взоры к более далеким странам, и он, подобно своему отцу, попытался наладить контакт с Багдадом. Народы Западной Европы были в восторге от того, что у них снова есть император: наконец-то – казалось им – рассеиваются мрак и забвение, опустившиеся на Европу после падения Рима. Карла прозвали Великим (по-французски – Charlemagne, Шарлемань), в нем видели повелителя нового Избранного Народа. Его столица в Аахене мыслилась как новый Иерусалим, а трон был выстроен по образцу трона царя Соломона. В поисках новой духовной идентичности Запада европейцы инстинктивно тянулись к Иерусалиму, который со времени обретения Гроба Господня не переставал вдохновлять их на дальние, полные трудностей паломничества. К моменту коронации Карл успел обменяться подарками с Харуном, а иерусалимские монахи привезли ему в дар от патриарха реликвии и ключи от Анастасиса. По всей видимости, халиф был рад появлению иностранного союзника; он разрешил Карлу построить в Иерусалиме, прямо напротив Анастасиса, странноприимный дом, церковь и великолепную библиотеку. Карлом была также создана обитель в долине Кедрона с 12 комнатами для паломников, полем, виноградником и огородом. Так новый император приобрел базу в Иерусалиме, и появились основания говорить, что его империя тоже укоренилась в центре мира.
На деле империя Карла Великого не пережила своего основателя, но краткий период каролингского возрождения навсегда остался в памяти европейцев, и связи с Иерусалимом тоже не были забыты. Позже историки и хронисты утверждали, что халиф, попав под обаяние Карла, пожелал отдать ему всю Святую землю (Ноткер 2:9), другой вариант – сделал его повелителем христиан Иерусалима (Эйнхард 16). В западном сознании прочно утвердилось представление о том, что Харун хотя и не мог отдать Карлу Палестину, но сделал его собственностью Анастасис, Гроб Господень, который, таким образом, по праву принадлежит европейским христианам (Вильгельм Тирский 1:4). Эта идея во всей своей разрушительной силе проявилась лишь тремя веками позже, в эпоху Крестовых походов, когда на Западе началось более продолжительное возрождение. Но уже в эпоху Карла Великого ее выразителями могли становиться европейские священники, монахи и монахини, которые отправились в Иерусалим заботиться о построенных там новых святынях. В 807 г. в церкви Рождества Христова произошли столкновения между христианами греческого и латинского толков. Восточные и зап