мираджем и коснулся рукой камня, а скала поднялась навстречу ему, образовав под своим подножьем пещеру. Другие пророки тоже много значили для Насира: у ворот Покаяния он обратился мыслями к царю Давиду и молился Аллаху, прося помощи в освобождении от непокорности. Он также совершил намаз у «Колыбели Иисуса». Мусульмане, подобно христианам, находили в святых местах следы физического присутствия пророков и выдающихся людей: Насир рассматривал след пальцев на камне колонны, за которую, как считалось, схватилась Мария, когда разрешилась от бремени, и – правда, с некоторым сомнением – сообщил, что на самой Скале видны следы босых ног, оставленные, по утверждению молвы, Авраамом и Исааком.
Насир смог посетить и восстановленную церковь Воскресения, строительство которой завершилось в 1048 г.; средства на этот проект выделил византийский император Константин IX Мономах. Церковь восхитила путешественника своей красотой, и он, непривычный к фигуративной живописи в местах поклонения, был совершенно очарован иконами и мозаиками, изображавшими Иисуса, пророков и Страшный Суд. Новое здание существенно отличалось от прежнего, возведенного при Константине Великом. Попытки восстановить Мартириум не предпринимались, на месте бывшей базилики валялись груды камней, обломки колонн и куски кладки. Строители возвели церковь вокруг Гроба Господня на уцелевших остатках ротонды, которую слуги аль-Хакима не сумели разрушить до конца, и при этом видоизменили прежний римский мавзолей, добавив к нему верхний ярус и апсиду, соединенную с ротондой величественной аркой (см. схему). Всегда существовавший двор перед церковью расширили, так что он теперь захватывал остатки камня Голгофы, которые находились в его юго-восточном углу; позади Голгофы располагалась часовня Адама. К старому крылу баптистерия были пристроены новые часовни, посвященные святому Иоанну, Троице и святому Иакову, а со стороны Голгофы имелись часовни, посвященные различным эпизодам Страстей Господних.
Насир не ощущал неловкости при посещении новой церкви. Он беспрепятственно вошел внутрь и, очевидно, чувствовал себя как дома среди изображений знакомых пророков, таких как Авраам, Исаак, Иаков и Иисус. Но сами христиане не могли позабыть бед и несчастий предыдущего столетия и по-прежнему воспринимали свое положение как весьма шаткое. В 1055 г., когда строились новые стены Иерусалима, градоначальник потребовал, чтобы христианская община оплатила участок стены в своей части города. Не имея возможности собрать нужную сумму самостоятельно, христиане обратились за помощью к Константину IX, который с радостью ухватился за возможность вмешаться в жизнь Святого города. Последовали переговоры с халифом, и было решено, что Константин выделит деньги на строительство стены при условии, что в этой части Иерусалима будут проживать только христиане. В результате в 1063 г. у христиан Иерусалима появился собственный квартал, закрытый для иноверцев. С наружной стороны его окружала городская стена, начиная от Цитадели при западных воротах и заканчивая северными городскими воротами. Внутри города граница проходила по старой Кардо Максимус до пересечения с городской стеной возле Цитадели. Теперь благодаря Константину IX «четвертая часть Иерусалима не имела иного судьи или господина, кроме Патриарха» (Вильгельм Тирский IX: 18), так что у Византии образовалось нечто вроде протектората – христианский анклав, отделенный от мусульманского города и поддерживаемый иностранной державой. Примерно в то же время в квартале, который стал называться «патриаршим», итальянцы, приехавшие из Амальфи, выстроили на месте странноприимного дома Карла Великого больницу Святого Иоанна Милостивого. Народы Западной Европы вновь пытались вырваться из хаоса Темных веков, и купцы из итальянских городов начали торговать с Востоком. Амальфийцы, сделавшиеся главными торговыми посредниками Фатимидов, легко добились у халифа разрешения на строительство в Иерусалиме итальянского монастыря бенедиктинцев, который принимал на постой паломников из их родного города.
Также в Иерусалиме появилась армянская община. Армяне, как и европейцы, начиная с IV в. регулярно совершали паломничества в Святой город, и многие оставались там, становясь монахами или аскетами. В описываемое время армяне приобрели церковь на горе Сион. Она была построена грузинским монахом Прохором в 1030-х гг., когда он строил монастырь Креста за пределами города. Сорока годами позже армяне купили эту церковь у грузин и превратили в свою кафедральную. Она была посвящена cвятому Иакову – по-армянски Сурб Акоп. В капелле церкви хранилась ее главная реликвия – голова апостола Иакова, обезглавленного в Иерусалиме приблизительно в 42 г. н. э. Под главным алтарем находилась гробница Иакова Праведного, первого «епископа» Иерусалима, почитание которого у христиан издавна связывалось с горой Сион. Обосновавшись, армянские монахи начали постепенно обустраивать обитель для своего патриарха и членов братства Святого Иакова, объединявшего священников, епископов и дьяконов. На протяжении следующих веков армянские патриархи терпеливо приобретали соседние участки земли и дома, присоединяя их к своему монастырю, и по прошествии некоторого времени в руках у армянской общины оказалась компактная территория в юго-западной части города. Если армянские пилигримы изъявляли желание поселиться в Иерусалиме, им выделяли дом в Армянском квартале, и они делались частью светской армянской общины, которая поддерживала и опекала монастырскую братию. Иерусалимские армяне называли себя кахакаци («граждане») и считали этот город родным. У них была своя приходская церковь – часовня Святых Архангелов (Србоц Хрештакапетац) в середине монастырской территории – считалось, что она находится на месте дома Анны – священника, который вместе с Каиафой предал Иисуса на смерть. Постепенно кахакаци образовали отдельную значимую общину. Армяне были монофизитами, но, в отличие от латинян-католиков и греков-православных, не принимали неофитов и благодаря этому сохраняли этническую обособленность. К концу XIX в. армянская община Иерусалима насчитывала около 1000 человек, а принадлежавший ей квартал занимал десятую часть всей территории города.
На протяжении XI в. в Иерусалим стекалось все больше и больше паломников. Особенно много народа прибывало из Западной Европы, где паломничества поощрялись святыми отцами аббатства Клюни в Бургундии, видевшими в посещении святых мест действенный метод наставления мирян в христианской вере. В 1000 г., по свидетельству бургундского летописца Рауля Глабера, «бесчисленное множество знатных и простых людей предприняло странствие в Иерусалим» – паломники шли из Италии, Галлии, Венгрии и Германии, вдохновляемые в значительной мере апокалиптическими идеями (Глабер, История, 3:1). Люди вспомнили старые пророчества, восходившие к позднеримскому периоду и гласившие, что перед концом времен император с Запада будет помазан в Иерусалиме и сразится там с Антихристом. А поскольку согласно Апокалипсису эта последняя битва должна была произойти через тысячу лет после торжества Иисуса над дьяволом (Откр 20:2–4), в 1000 г. толпы пилигримов устремились в Иерусалим, чтобы стать свидетелями Второго пришествия. Возможно, они, подобно караимам, верили, что могут своим присутствием в Святом городе ускорить ниспослание Нового Иерусалима и справедливого миропорядка. Когда же конец света не наступил, возникла идея, что он случится в 1033 году, в тысячную годовщину распятия Христа. В тот год Европу поразил страшный голод, который, по свидетельству Глабера, многие считали предвестником последних дней. И тогда всеобщее религиозное исступление овладело европейцами: сначала крестьяне, за ними зажиточные люди, а потом и аристократия устремились в Палестину «для посещения святого Гроба Спасителя в Иерусалиме». Глабер был убежден, что никогда прежде Святой город не видел такого стечения народа, а сами паломники истово верили – «это верный знак, предвещающий появление презренного Антихриста, которого люди ожидают к концу веков» (Глабер, История, 4:6). Обезумевшие западноевропейские христиане, пытаясь вырваться из многовекового варварства и хаоса, устремлялись к Иерусалиму, символу спасения.
Совсем иную картину представляло великое европейское паломничество 1064 г. под предводительством Гунтера, епископа Бамбергского. Эти пилигримы уже не были отмечены печатью священной нищеты. Жизнь в Европе наладилась, и германская знать горделиво – и, как оказалось, опрометчиво – выставила напоказ свое богатство и роскошь. Бедуины уже давно караулили на палестинских дорогах группы паломников, зная, что даже у самых убогих на вид могут быть зашиты в дорожный плащ золотые монеты. А уж блистательный вид пилигримов из Германии стал прямым приглашением к грабежу: бедуины из засад нападали на пилигримов и те гибли толпами почти в виду Святого города. Таким образом, в течение XI в. массовые паломничества из Европы происходили примерно через каждые 30 лет. Под конец столетия настало время для нового похода, но западные паломники, явившиеся в Святой город в 1099 г., пришли с мечом, готовые не только защищаться, но и сражаться и убивать.
Еврейские паломники, а также евреи Палестины, тоже стремились совершить алию в Иерусалим, и их, как и христиан, часто побуждали к этому бедствия в родном краю. В 1050-х гг. в Кайруан вторглись кочевники-берберы, и в поисках спасения и евреи, и мусульмане стали перебираться в Палестину; другие беженцы прибывали из Испании, спасаясь от голода и лишений. Некоторые из этих евреев-магриби, как называли пришельцев с запада, осели в Святом городе, но трудная жизнь заставила их тосковать по дому на противоположном конце мусульманского мира. В письме Иосифа га-Коэна говорится о иерусалимских евреях, «пожранных алчными, попираемых надменными… нищих и обобранных», и общине, «притесняемой и заложившей последнее имущество». Страдания усугублялись присутствием христиан и мусульман: будто жизнь и без того не была жестока к евреям, им приходилось слушать то «шум толп Эдома [христианских паломников]», то «непрестанные пятикратные фальшивые завывания [мусульманских муэдзинов]» (Gil 1992, p. 400). Еврейская община Иерусалима полностью зависела от пожертвований соплеменников из Фустата и Рамлы, а потому оставалась без хлеба при любой засухе или эпидемии.