На сей раз крестоносцы поплыли не прямо к берегам Палестины, а попытались сначала изгнать мусульман из Египта, чтобы создать там плацдарм для наступления на Иерусалим. Одного лишь появления крестоносцев на Ближнем Востоке было достаточно, чтобы население всего региона содрогнулось от ужаса. Люди в страхе вспоминали кровавую резню 1099 г. и ждали новых зверств. Аль-Муаззам был уверен, что крестоносцы возьмут город, перебьют жителей и подчинят своей власти весь исламский мир. В действительности причин для такой паники, по-видимому, не было – после первоначальных успехов крестоносцы очень мало продвинулись в своем предприятии. Но франки оставили по себе такую жуткую память, что мусульманам трудно было объективно оценить положение. В результате аль-Муаззам отдал приказ срыть стены Иерусалима, чтобы крестоносцы не смогли закрепиться в городе. Это был неслыханный шаг; иерусалимские военачальники пытались убедить султана, что смогут отразить натиск франков, но аль-Муаззам отмел их возражения и настоял на том, чтобы лично проследить за разрушением стен. Город погрузился в уныние, а с ним и вся Палестина. Издревле смысл существования любого города заключался в защите жителей от врагов, и когда прибывшие в Иерусалим по приказу султана строители, каменщики и землекопы начали крушить стены, город охватила дикая паника. Самые слабые и уязвимые из горожан – старики, женщины, молодые девушки – с плачем бежали по улицам, разрывая на себе одежду. Они собрались на Хараме, а после ушли из Иерусалима в Дамаск, Каир, Карак, бросив семьи и имущество. Наконец, все укрепления Иерусалима были уничтожены, а гарнизон распущен. Осталась стоять лишь башня Давида.
Лишенный стен, аль-Кудс перестал быть полноценным городом. Мусульмане не отваживались жить здесь, пока крестоносцы оставались в Акко. В обезлюдевшем Иерусалиме, который мало чем отличался от захолустного селения, обитали лишь немногочисленные суфии и улемы, которые, храня верность городу, кое-как поддерживали жизнь в построенных при Айюбидах школах и монастырях, да горстка городских чиновников и солдат. Дальнейшие события показали, что аль-Муаззам поторопился – в 1221 г. крестоносцам пришлось убраться восвояси. Но Крестовые походы так глубоко изменили ситуацию в регионе, что мусульмане больше не могли сколько-нибудь уверенно и хладнокровно смотреть на присутствие европейцев. А к их чувствам по отношению к Иерусалиму добавилась новая тревожность, способная сильно повредить городу.
Теперь главной заботой исламских правителей была безопасность. В 1229 г. султан Египта и брат аль-Муаззама аль-Камиль убоявшись кошмарной перспективы отражать новое нашествие крестоносцев, предпочел сдать Иерусалима без боя. Между тем Фридрих II, император Священной Римской империи, предпринял поход в Святую землю под сильным давлением папы. Этот энергичный правитель, за свои многочисленные незаурядные качества получивший прозвище Stupor Mundi – «Изумление мира», – вырос на космополитической Сицилии и не страдал обычной для европейцев ксенофобией. В нем не было ненависти к исламу – наоборот, он свободно владел арабским языком, с удовольствием беседовал и переписывался с исламскими учеными и правителями. Крестовый поход на Иерусалим представлялся императору пустой тратой времени, но нельзя было дальше откладывать выступление, игнорируя общественное мнение Европы. Он довольно цинично предложил аль-Камилю, чтобы тот просто передал ему Иерусалим, – ведь лишенный стен, город не имел для султана ни стратегического, ни экономического значения. Аль-Камиль был готов согласиться. К тому времени он успел серьезно рассориться с аль-Муаззамом и без поддержки брата не мог помышлять о войне с армией крестоносцев. Присутствие франков в неукрепленном Иерусалиме не представляло военной угрозы, а передача им города уменьшала исходящую от них опасность. Кроме того, Фридрих представлял для аль-Камиля ценность как союзник против аль-Муаззама.
После некоторых колебаний с обеих сторон 18 февраля 1229 г. между Фридрихом II и аль-Камилем был заключен Яффский договор. Он предусматривал перемирие на десять лет и передачу христианам Иерусалима, Вифлеема и Назарета, причем Фридрих обязывался не восстанавливать стены вокруг Иерусалима. Евреи должны были покинуть город, но мусульмане сохраняли за собой Харам с правом беспрепятственно вести богослужения и выставлять мусульманскую символику.
Известие о договоре вызвало негодование и в мусульманском, и в христианском мире. Тысячи разгневанных мусульман вышли на улицы Багдада, Мосула и Алеппо; в ставку аль-Камиля в аль-Аджуле ворвались разъяренные имамы, и их пришлось выдворять силой. Султан аль-Муаззам, прикованный к постели смертельным недугом, был до того ошеломлен известием, что пожелал немедленно подняться, чтобы лично проследить за разрушением последних еще остававшихся укреплений Иерусалима. В Великой мечети Дамаска шейх Сибт аль-Джаузи под вопли и рыдания толпы объявил аль-Камиля предателем ислама. Тот оправдывался – ведь он же не уступил христианам исламские святыни; Харам по-прежнему принадлежит мусульманам, отданы лишь «некоторые церкви и развалины домов», не представлявшие особой ценности (Gabrieli, p. 271). Позднее все можно будет без особого труда восстановить в прежнем виде. Но после стольких кровопролитных войн Иерусалим стал символом нерушимости ислама, правители не могли заключать о нем договоры так же легко, как если бы это был обычный город.
Негодование христиан не уступало мусульманскому. Договор с неверными представлялся им почти богохульством, немыслимой казалась сама идея сохранить за мусульманами Харам в христианском городе. Особенно возмутило их поведение Фридриха при посещении Святого города. Поскольку папа римский незадолго до того отлучил императора от церкви, ни один священник не стал бы короновать его королем Иерусалима[75], а потому он просто сам возложил на свою голову корону перед главным алтарем храма Гроба Господня. После этого новоиспеченный король отправился на Харам, где шутил на арабском языке со служителями, превозносил красоту строений и взашей прогнал христианского священника, осмелившегося зайти в мечеть Аль-Акса с Библией в руках. Фридрих крайне расстроился, узнав, что во все время его пребывания муэдзин по распоряжению кади будет молчать, и попросил, чтобы призыв на молитву звучал как обычно. Нет, не так подобало себя вести вождю крестоносцев! Тамплиеры стали готовить заговор с целью убить нечестивого императора, и он поспешно покинул страну; когда Фридрих ранним утром торопился на свой корабль, мясники Акко швыряли в него кишками и требухой. Тема Иерусалима сделалась для христиан слишком болезненной, и любой, кто проявлял к ней недостаточное почтение или поддерживал дружеские отношения с мусульманами, рисковал погибнуть от рук убийцы. Вся история необычного крестового похода Фридриха показывает, что исламский мир и Запад в то время не были способны на диалог; ни одна из сторон не стремилась к мирному сосуществованию с другой.
Тем не менее перемирие, предусмотренное Яффским договором, продержалось все положенные десять лет, хотя вскоре после отъезда Фридриха мусульмане из Хеврона и Наблуса совершили набег на Иерусалим, а на христианских пилигримов по дороге от побережья в город часто нападали разбойники. Но у христиан уже не было возможности защитить Иерусалим, который теперь стал изолированным анклавом посреди неприятельской территории, и в 1239 г., когда истек срок перемирия, правитель Карака ан-Насир Дауд после недолгой осады вынудил франков оставить Иерусалим. Но поскольку Айюбиды все еще враждовали между собой, ан-Насир вскоре вернул город христианам в обмен на поддержку в войне против султана Египта. На сей раз мусульманам не позволили сохранить за собой Харам, и они с ужасом узнали, что христиане повесили в мечети Аль-Акса колокола и, служа мессу, «ставили на Скалу бутылки с вином» (Little, p. 185). Однако правление христиан было недолгим. В 1244 г. в Палестину вторглись хорезмийские тюрки, которые сами спасались от монгольского нашествия и были призваны султаном Египта на подмогу в его войнах в Сирии. Они разграбили Дамаск и опустошили Иерусалим, вырезав там христиан и разорив церкви, включая храм Гроба Господня. Теперь город снова находился в руках Айюбидов, но очень многие здания и церкви превратились в груды дымящихся развалин. Уцелевшие жители по большей части бежали из Иерусалима в прибрежные города, где было сравнительно безопасно. От многочисленного когда-то населения осталось не более двух тысяч христиан и мусульман.
Седьмой крестовый поход под предводительством французского короля Людовика IX окончился полным провалом – вся армия крестоносцев в полном составе попала в плен в Египте. В течение тех нескольких месяцев 1250 г., пока крестоносцы пребывали в плену, группа недовольных мамлюков свергла египетскую ветвь Айюбидов и основала свое государство. По происхождению мамлюки были мальчиками-рабами, которых покупали в евразийских степях, лежавших за пределами исламской империи, обращали в ислам и обучали военному делу. Из них формировались элитные части мусульманской армии. Поскольку в результате попадания в рабство и обращения в ислам их жизнь резко изменялась к лучшему, мамлюки, как правило, были ревностными мусульманами, однако сохраняли определенные этнические особенности и отличались развитым чувством солидарности. Теперь мамлюкский полк, именовавшийся «Бахрия», захватил власть в Египте. Это стало началом нового государства, которое со временем превратилось в могущественную державу Ближнего Востока.
Поначалу приход мамлюков к власти в Египте не затронул Иерусалим. Айюбиды, правившие остальными частями бывшей империи Салах ад-Дина, вели борьбу с мамлюками, и положение Иерусалима оставалось неустойчивым. Но в 1260 г. мамлюкский султан аз-Захир Бейбарс (1260–1276) разбил вторгшуюся из Средней Азии монгольскую армию в сражении при Айн-Джалуте в Галилее. Это была важнейшая победа: монголы уничтожили аббасидский халифат, разорили и разрушили главные мусульманские города, включая великий Багдад, а мамлюкам удалось отбросить их за Евфрат. Бейбарс стал героем ислама и присоединил к своим владениям Палестину и Сирию, айюбидские правители которых пали под ударами монголов. В дальнейшем ему еще приходилось время от времени отражать набеги монголов; кроме того, он воевал с франками, которых вознамерился окончательно изгнать с узкой полосы средиземноморского побережья. Но в целом мамлюки обеспечили в регионе спокойствие и порядок, которых он не знал вот уже многие годы.