В дверях башни, размахивая руками, стояла Алис.
— Сибилла! Иди есть! Сыр и правда превосходен. — Вид у Алис был весьма довольный. Как обычно, еда развеяла её печали. Сибилла соскочила с коня и пошла прочь — к безделью и скуке нового дня.
Раннульф великий рыцарь, размышлял Стефан, но никуда не годный офицер; он слишком всерьёз воспринимает свои обязанности. Норманн держал город тяжёлой рукой, разрешив базарам и лавкам торговать только с Сексты по Нону[20], запретив людям шататься по улицам после вечерни. Он усилил караулы у ворот, и патрули разъезжали по городу четвёрками, а не парами. Теперь ему оставалось только заставить людей подчиняться — а уж это было, конечно, совсем иное дело.
И в особенности ему необходимо принудить к послушанию людей Керака. Сидя верхом на краю сука в Нижнем Городе, Стефан окинул взглядом толпу и увидел дюжину чёрно-красных курток — ни один из их обладателей не собирался подниматься ни в Верхний Город, ни в свои казармы.
Впрочем, к Ноне ещё не звонили. Сук покуда кипел волнами многолюдной толпы — одни пришли из окрестностей Иерусалима в поисках защиты от сарацин, другие спустились из Верхнего Города купить еды получше да развеять страхи мимолётным удовольствием. Люди клубились вокруг винных лавчонок и игроков в кости, и базарный люд надувал их тысячью испытанных способов, как до того надувал весь мир, бесконечной чередой проходивший через Иерусалим. Стефан вновь оглядел толпу, высматривая людей Керака.
В самой середине клиновидной рыночной площади его внимание наконец привлекла белёсая, как одуванчик, макушка. Стефан зашипел сквозь зубы. Он-то надеялся, что Жиль из Керака сегодня будет искать приключений на свою задницу где-нибудь подальше от рынка.
Стефан собрал повод и заставил коня попятиться; у его стремени пешим возник Раннульф.
— Ты его видишь?
— Я не хочу этого делать, — пробормотал Стефан.
— Кого там заботит, чего ты хочешь? — бросил Раннульф. — Давай.
И исчез, растворившись в толпе, а Стефан поехал через рыночную площадь к Жилю, который расслабленно восседал на рослом гнедом коне; с ним были ещё двое рыцарей.
Все они смотрели на подъезжавшего к ним Стефана, и на лицах у них были написаны решимость и осторожность. Жиль сказал:
— А вот и ещё один солдатик Божий.
Стефан подъехал к нему. В толпе, окружавшей их, он заметил ещё десятка два людей Керака — все вооружены. Он остановил коня перед Жилем и, прямо глядя в его лицо, сказал:
— Послушай, у меня приказ. Я должен к Ноне очистить это место от народа, и на тебя это тоже распространяется.
Жиль смерил его ледяным взглядом:
— Я не подчиняюсь приказам Христовых солдатиков, которые только и знают, что чмокать Крест да гнусавить псалмы.
Человек, стоявший рядом с Жилем, рассмеялся. Все смотрели на Стефана.
Он пожал плечами:
— Послушай, я ведь только делаю то, что мне приказали.
На твоём месте я бы наплевал на этот запрет, да и самому мне на него наплевать. Надоело всё до тошноты. Я с самой заутрени не вылезал из седла. — Стефан говорил, поглядывая на толпу, — он не мог встретиться глазами с Жилем. — Есть у тебя выпить?
— Само собой, — сказал Жиль. — Как тебя зовут?
Он подал знак человеку, что стоял слева от него, и Стефану передали кожаный бурдюк. Он назвал людям Керака своё имя и отхлебнул вина; затем они потолковали о войне, главным образом о том, как изрубят Саладина на мелкие кусочки, а после плавно пересекли сук, направившись к игроку в кости, который расположился у фонтана. Сириец, бросавший кости, разок, мельком, глянул на Стефана — и тотчас прекратил плутовать. Жиль спешился, сыграл несколько конов и выиграл. Он уже был полупьян, а выигрыш совсем вскружил ему голову; он громко хохотал, болтая со своими людьми, и вновь приложился к бурдюку с вином. Над ними, в Верхнем Городе, начали вызванивать первые колокола.
— Нона, — сказал Стефан. — Сук сейчас закроется.
Жиль засмеялся:
— И ты думаешь, хоть кто-то станет соблюдать этот дурацкий запрет?
— Я выполняю приказ, вот и всё. Ты же знаешь, что после вечерни вы должны быть в казармах. — Один из людей Керака передал Стефану бурдюк, и он хлебнул вина.
— И как же ты думаешь загнать меня в казармы? — резким голосом осведомился Жиль.
Стефан вскинул руку в умиротворяющем жесте:
— Только не я! Это просто напоминание. Говорю тебе, я сыт всем этим по горло. — Он бросил бурдюк воину, стоявшему за спиной Жиля. — После вечерни я обычно возвращаюсь в замок и заваливаюсь спать. Если, конечно, мой командир не придумает другого занятия.
— Он просто осёл, — сказал Жиль. — Никто не станет ему подчиняться. Война войной, но жить-то надо, верно?
— Пожалуй, я с тобой согласен. — Стефан повернул голову, оглядывая сук. На горе, в Верхнем Городе, трезвонили уже все иерусалимские колокола, и по всей рыночной площади купцы сворачивали свои навесы и закрывали лотки.
Даже сириец, игравший в кости, собирался уходить; он встал на колени, скатывая коврик, и, когда Жиль протестующе завопил, сириец лишь покачал головой:
— Мой господин, если я хочу быть здесь завтра, меня не должно быть здесь сегодня.
Он сунул под мышку скатанный коврик и поспешил прочь.
Жиль шёпотом выругался, озираясь. Лавки закрылись, и толпа быстро рассеялась: те, у кого был дом, отправились домой, бездомные — искать убежища на ночь. Люди Керака, по большей части конные, сгрудились вокруг Жиля, и он отвёл их за фонтан, в тень горы.
— Ладно, придётся нам самим придумать себе развлечение.
Стефан слегка осадил коня, выбираясь из гущи воинов.
Он незаметно осматривался по сторонам, но не видел вокруг ни единого тамплиера; сук был пуст, если не считать нескольких нищих, которые замешкались, вопросительно косясь на Жиля и его людей. Жиль послал нескольких рыцарей разогнать их, и нищие расползлись по узким улочкам и закоулкам Нижнего Города. Люди Керака никуда не пошли. Большей частью они сидели либо бродили у фонтана; кто-то пытался вскарабкаться на крутой бок питавшей фонтан цистерны, ещё кто-то вытащил кости — и вновь началась игра.
Жиль подъехал к Стефану:
— Что это ты здесь околачиваешься?
Стефан повёл плечом:
— Я должен патрулировать сук. До вечерни. Потом я отправлюсь спать.
— Прежде помолившись, хе-хе! — ухмыльнулся Жиль.
— Это точно, — сказал Стефан. — Молимся мы часто.
— Ничего не скажешь, жалкая у вас жизнь. Никаких развлечений.
— Ну, — проговорил Стефан, — я бы так не сказал.
— В самом деле? — Жиль провёл языком по верхней губе. — Хочешь сказать, что вы таки развлекаетесь время от времени?
— Обет, — сказал Стефан, — даётся для того, чтобы его нарушать. А потом... фокус-покус, пара крестных знамений — и ты опять чист. Верно?
Жиль расплылся в ухмылке:
— Понимаю. — Он окинул взглядом обезлюдевший сук. — Думаю, ты знаешь, где искать то, что тебе нужно.
— Само собой.
— С другой стороны, ты всё-таки монах.
Стефан выпрямился в седле, положив руку на бедро.
— Хочешь спросить, знаю ли я, где отыскать женщин?
Жиль хохотнул, и глаза его блеснули под белёсыми бровями.
— Угадал, малыш.
Стефан покачал головой, отведя взгляд.
— Тут я ничем не могу помочь.
— Ну ещё бы! Ты же монашек. Бьюсь об заклад, ты уже забыл, когда в последний раз вставлял бабе. Я прав?
Стефан упорно смотрел в сторону, борясь с искушением обрушить свой кулак на лицо Жиля.
— Я знаю женщину, которая с охотой ублажит тебя, — сказал он, — только тебя одного, без них. — Он взял бурдюк, запрокинул над головой, сделав большой глоток, затем опустил бурдюк и заткнул пробкой, не спеша говорить дальше.
Жиль так и впился в него взглядом. Видно, ему самому давно уже не доводилось «вставлять».
— Что, какая-нибудь сирийская шлюха?
— Нет, франкийка, чистая и сладенькая. Но она обслуживает только дворян.
Это было сказано как нельзя кстати. Жиль выпрямился в седле, возбуждённо ухмыляясь.
— Сколько она берёт?
Стефан отвёл взгляд. Он понятия не имел, сколько могут стоить услуги шлюхи; при одной мысли о шлюхах его попросту тошнило.
— Это уж вы сами с ней уладите.
— Отлично. Замётано. Веди меня к ней.
— Только чтобы эти свиньи не знали, куда мы направляемся, — сказал Стефан.
Жиль обернулся к своим людям и небрежным тоном велел им дожидаться его возвращения. Вместе со Стефаном они поехали через пустую рыночную площадь.
— Там, в пустыне, вам тяжело приходится? — спросил Стефан.
— Нет, мы живём, как короли. Когда милорд Керак ведёт нас, мы всегда побеждаем и везём домой столько добычи, что у коней ноги подгибаются под её тяжестью, а дома мы охотимся, слушаем песни, едим до отвала и пьём лучшие вина во всём Приграничье.
— Неплохо, — заметил Стефан. — Может, я подумаю, да и присоединюсь к вам.
— Нашу жизнь никак не назовёшь монашеской.
— Я по горло сыт монашеской жизнью. — Стефан свернул в узкий проулок, зажатый между высокими слепыми стенами. — Мне давно охота повеселиться.
— Готов поспорить, что это так! — рассмеялся Жиль, обернувшись к нему. — И как только человек может добровольно обречь себя на этакую скучищу?
Они поднялись по склону горы, свернули в проулок, к которому с трёх сторон тесно подступали дома, — и тогда Раннульф, Фелкс и Медведь, выскочив из укрытия, разом бросились на Жиля и стащили его с седла.
Стефан утёр ладонью лицо, наблюдая за происходящим. Медведь заломил руки Жиля за спину, Фелкс ухватил его за волосы; бастард Керака попытался вырваться, но тамплиеры живо одолели его. Он было разинул рот, чтобы позвать на помощь, но широкая ладонь Фелкса запечатала его вопль. Задыхаясь, Жиль покорился.
Раннульф встал перед ним:
— Так вот, малыш, я не желаю иметь с тобой никаких хлопот. Сейчас мы вернёмся на сук, и ты прикажешь своим людям, чтобы возвращались в Верхний Город и оставались там, где им быть положено, — а потом и сам поступишь точно так же.