Стефана вдруг охватило безумное веселье. Ему хотелось кричать, вопить; кожу его пощипывало, кровь пульсировала в жилах, словно жаркий ветер. Он с шумом вынырнул из воды, разинутым ртом хватая воздух. Рядом с ним плыл Али. Они вновь нырнули, бок о бок, и тела их сплетались в воде, точно гибкие упругие змеи. Стефан поймал Али за талию и крепко держал; они боролись, и борьба эта была сладостна, руки их оплетали друг друга. С тихим смешком Али вырвался, и Стефан погнался за ним, настиг у самого берега и там овладел им — наполовину в воде. Затем он какое-то время удерживал Али под собой, не спеша выходить из него, грудью прильнув к его спине и зарывшись лицом в волосы. Плоть его пела.
Али что-то прошептал, и Стефан отстранился, выпуская его; тела их разделились, и воздух, хлынув между ними, омыл кожу Стефана неожиданной прохладой. Стефан снова бросился в пруд и нырнул на глубину, в нежные объятия воды; он плескался и кувыркался, наслаждаясь собой, своим телом, тем, что он всего лишь тело — без души, без вины, без забот; живая плоть, и ничего более. На дальней стороне пруда его настиг Али, обвил одной рукой и прошептал ему на ухо:
— Теперь моя очередь.
Стефан отпрянул было, весь ещё во власти бездумного наслаждения, но Али держал крепко, крепче, чем можно было ожидать, и властно притянул его к себе. Стефан выбросил вперёд руки, ухватив кулаками пучки высокой травы, что росла на берегу пруда, и покорился, и это было так же сладко, как покорять самому.
Они лежали рядом на траве. Стефану не хотелось говорить — он жаждал сохранить чистоту этого мгновения, окружённого столькими тревогами. Али коснулся его:
— Ты занимался этим в Иерусалиме?
Стефан рассмеялся. Внутри его что-то сжалось, отступило. Перекатившись на бок, он погладил юного сарацина по щеке:
— Нет. Мой обет запрещает это. Если бы нас застигли, я попал бы в беду.
— Значит... — Али накрыл его ладонь своей, — значит, я у тебя первый?
Стефан вновь рассмеялся нотке надежды, прозвучавшей в голосе Али; волна нежности нахлынула на него. Казалось, он знает Али всю жизнь и всю жизнь ждал этой встречи.
— Нет, — сказал он, — не первый. — И, притянув ладонь Али к губам, поцеловал её. — Мне надо возвращаться. Не хочу, чтобы меня хватились.
Судя по голосу Али, он улыбался.
— Дорогой мой, они нынче будут заняты допоздна, и, если всё пойдёт, как было задумано, тебя никто не хватится.
Он наклонился над Стефаном и поцеловал его. Стефан закрыл глаза. Через несколько дней он вернётся в Иерусалим, и всё закончится. Он отбросил эту мысль и, наклонив голову, коснулся губами плеча Али.
Поздно ночью, когда Раннульф и другие тамплиеры, шатаясь, вернулись наконец в дом у лимонной рощи, Стефан уже был там, один, облачённый в сарацинский бурнус. Переступив через порог, Раннульф сбросил Фелкса на пол и оставил его там валяться. Медведь наконец-то прекратил петь, но вместо этого разрыдался и со скорбным видом побрёл в соседнюю комнату, сжимая в каждой руке по фляжке вина. Раннульф пристально поглядел на Стефана.
— Развлекался?
— Мне стало дурно, и я решил вернуться сюда, — ответил Стефан. — Я устал. Да ещё там были эти женщины.
— О да, женщины — твоё слабое место.
— К чему это ты клонишь?
— Пойдём на балкон, — сказал Раннульф, — здесь жарко.
Он прошёл через комнату, пустую и тёмную, и вышел на балкон, нависавший над лимонной рощей. Стефан последовал за ним.
— Что произошло после того, как я ушёл?
Раннульф облокотился на перила; даже в темноте он различал затаившихся под деревьями людей, которые следили за ним.
— Ничего особенного. Они хотят закормить нас до смерти, а с Фелксом и Медведем проделать это не так уж трудно.
— Знаешь, Раннульф, — сказал Стефан, — может, нам и впрямь, как говорится, лучше всего расслабиться и получать удовольствие. Говорят, Эдем был в Дамаске.
Раннульф ничего не ответил; его пальцы сжались в кулаки. Что бы ни натворил Стефан, это не было насилие. Он вынудил себя разжать кулаки; успокойся, подумал он. Ни о чём не думай, просто наблюдай.
— С кем ты был? — спросил он.
Стефан шевельнулся, меняя позу, его ступни шаркнули по балконному полу.
— Что ты имеешь в виду? Я только...
— Не лги мне. Ты был с кем-то из сарацинов. — Раннульф рывком повернулся к рыжеволосому рыцарю, и что-то щёлкнуло в его голове, словно сошлись воедино кусочки головоломки. — С Али.
Стефан дёрнулся, словно в него воткнулась стрела. Раннульф утвердительно кивнул:
— Да, с Али. Я так и знал, что он чересчур гладок для простого слуги. Он шпион, ты знаешь это? Всё, что ты ему скажешь, пойдёт прямиком к султану.
В темноте он не мог различить лицо Стефана — лишь его силуэт, смазанный складками просторного сарацинского одеяния. Из этой смутной тени прозвучал хриплый голос Стефана:
— Ты всё видишь искажённым в узком луче своей ненависти. Все для тебя либо враги, либо те, кого можно использовать.
— Ты согласен выведать у него кое-что для меня?
— Нет! — Стефан отступил на шаг, вскинул руку, и пальцы сжались в кулак. — Это совсем не то, что ты думаешь, Раннульф! Это не имеет ничего общего с тобой, Иерусалимом, Храмом или войной. Не трогай меня. Ясно? — Он несильно стукнул кулаком по груди Раннульфа. — Не трогай!
Стефан развернулся и исчез в жаркой благовонной темноте домика для гостей.
Раннульф мрачно посмотрел ему вслед. Сарацины, похоже, на шаг опережали его и справлялись с его людьми, точно с кожурой от семечек. Перед собой он видел одни только ловушки. Стоя у перил, он подумал было, что надо отслужить Повечерие, но желания сделать это не испытал. Господь не поможет ему. Господь желает видеть, как он управится сам. Господь, быть может, уже отступился от него. Он устал, но возвращаться в дом не хотелось, и он улёгся прямо на балконе, подсунул локоть под голову и заснул под открытым небом.
— Король Иерусалима болен, — говорил Тураншах, — и, скорее всего, близок к смерти. Порой он слепнет. И всё же он ведёт этих людей, он обладает властью над ними. Должно быть, это поразительный человек.
Султан вышел на середину комнаты, сбросив халат и тюрбан. Слуга торопливо поднёс ему кубок с шербетом, он присел у светильника и освежил язык и губы охлаждённым напитком.
— Король Иерусалима — великий противник, болезненный мальчик с сердцем льва. Да сгноит Аллах его кости. Что скажешь о тамплиере?
— Не слишком ли много внимания уделяешь ты этому рыцарю?
— Внимания? Тамплиеры — главные зачинщики франков. Я видел сам, да и ты тоже, как дюжина их, не дрогнув, несётся в атаку на тысячи наших воинов и как зачастую эти тысячи обращаются в бегство — словно на них пали злые чары! Словно эти люди — чёрный ветер, зарождённый в пекле. Однако же я знавал не одного тамплиера, и все они вблизи кажутся самыми обычными людьми. Этот — совсем иной. Быть может, он и есть ключ к загадке тамплиеров, и я хочу узнать, что именно открывает этот ключ.
— Сегодня на пиру он держался отвратительно, — ровным голосом заметил Тураншах. — Он нуждается в хорошей порке.
— Отлично. Устроим ему порку. Али!
Али стоял в дальнем конце комнаты, повернувшись боком к ним, словно тема разговора ничуть его не занимала. Он не отозвался, и султану пришлось снова окликнуть его.
— Что, дядя?
— Тебя не было на пиру.
— Ненавижу толчею, — сказал Али. Он вышел на середину комнаты, вздёрнув подбородок и сцепив руки.
— Как ведут себя тамплиеры? Принимают ли они наше щедрое гостеприимство как должное, не пытаясь заглянуть глубже?
Али коротко качнул головой.
— Не совсем. — Его голос прозвучал чуть хрипло. — Их командир всё время рыщет повсюду. Он явно собирается, так или иначе, пробраться в город. На твоём месте я бы следил за стенами.
— Я же говорил тебе, что он шпион, — с удовлетворением вставил Тураншах. — От души надеюсь, что он сунется на стены. Мы уже ждём его и дадим ему хороший урок.
Султан не сводил с Али взгляда, в котором сквозило подозрение: по тому, как держался племянник, он понял, что Али что-то скрывает. Тут в голове у него мелькнула новая мысль. Он повернулся к Тураншаху:
— Зачем нам ждать, пока он сунется в ловушку? Наверняка мы сумеем заманить его туда.
— Ещё бы! — усмехнулся брат.
— Отлично, — повторил султан. Он снова вспомнил Рамлех и чёрно-белого рыцаря, который с боем пробивался к нему. — Так сделаем это. Покажем ему, что с нами шутки плохи. Освободи ему дорогу. Пусть переберётся через стену. А потом мы его за это примерно накажем.
ГЛАВА 18
— Раннульф, — сказал Одо. — Ты-то что здесь делаешь? Вот не думал, что снова увижу тебя. — Он перевернулся; когда он двигался, за ним волочились тяжёлые звенья цепи. И всё же он улыбался всегдашней своей лёгкой улыбкой, выцветшие глаза блестели. — Сарацины знают, что пустили змею в рыбный садок?
За спиной Раннульфа захлопнулась дверь, и от скрежета засова желудок у него стянулся холодным узлом. Он прошёл по заваленному соломой полу камеры, нагибаясь, чтобы не удариться о низкий скошенный потолок, и присел на корточки рядом со своим командиром.
— Они подозрительны. Они следят за каждым моим шагом.
— Смотри не рассерди их, — сказал Одо. — Мне здесь не нужна компания.
Магистр Иерусалимского Храма лежал на соломенном тюфяке, укрытый одеялом. Спутанные волосы падали ему на лоб и спускались на плечи, кожа была бледной, как рыбье брюхо, вся нижняя половина тела, судя по всему, почти не двигалась.
— Ты здоров? — спросил Раннульф.
Одо повёл плечом.
— Я жив.
Раннульф отдёрнул одеяло. На Одо была лишь длинная рубаха. Запястья охватывали железные браслеты, и от них, исчезая под одеялом, тянулась цепь, прикованная другим концом к железному кольцу в стене. Правая лодыжка тоже была закована, левую ногу Одо Раннульф вначале не рассмотрел.