Он наклонил голову и вышел на улицу.
Сибилла смотрела ему вслед, мыслями невольно возвращаясь к своему брату, и впервые за всё время грудь её пронзила невыносимая боль. На улице, за стеной, поднялись крики и плач.
— Король! Король! — Новость достигла сука.
Сибилла оцепенела, беззащитная перед этой болью. К ней спешил Абу Хамид, лицо его исказилось болью.
— Госпожа! Госпожа моя, это правда?
— Да, — сказала она дрожащим голосом. — Король умер. Наш добрый король Бодуэн умер.
В Верхнем Городе зазвонили колокола. Принцесса закрыла лицо руками и зарыдала.
Раннульф не пошёл во дворец, но отправился в Храм, в часовню Камня, и там опустился на колени у алтаря и попытался молиться.
Часовня была пуста. Камень простирался перед ним, точно застывшее море, на его истрескавшейся поверхности стояли тени. Высоко над головой, за светом ламп, огромный свод казался далёким, как сон. Раннульф подумал о Германе, который в этом самом месте назвал его отступником.
В недрах левого предплечья заныла старая рана — та, что он мысленно звал раной Германа.
Он не мог молиться. Он ненавидел Бога. Разум его сжигала грязная и грешная ненависть к Богу. Он сел на корточки и посмотрел на Камень, дорогу к Небесам.
Король, которого любил Раннульф, мёртв, и не благородной, почётной смертью умер он, но сшил заживо. Словно Бог — это зло, и презирает добро, и уничтожает его повсюду, где ни находит. Всё не так, как говорят священники. В мире нет зла: мир светел, добр и полон красоты, но Бог осквернил его, Бог губит всё, кроме того, что фальшиво — это он возвеличивает.
Бог убил короля, а ничтожные твари, подобные Кераку, процветают. Это и было то доказательство, которого искал Раннульф; он объявил Бога виновным.
Рана в предплечье пульсировала, словно кровь в виске.
Он вспомнил злые слова Сибиллы, брошенное напоследок проклятие. В груди у него заныло. Он любит Сибиллу. Целый день он прожил в одной комнате с ней, говорил с нею; она касалась его, он держал её в объятиях. Как он ни старался отводить от неё взгляд, образ её впечатался в его разум: ясные большие глаза, высокие скулы, упрямый чувственный рот. И она была бескорыстна, как ангел. Она пришла к брату в его последний час и любила его, благая и чистая, как воды Эдема, но даже это не смягчило сердце Бога, даже это не спасло Бодуэна.
Раннульф обеими руками вцепился в ворот камзола, словно хотел содрать горевший на груди Крест.
«Я отвергаю тебя, — подумал он, не решаясь произнести это вслух. — Я больше не твой рыцарь. Порази меня на сем месте или высуши, как траву, вырванную с корнем, но я больше не буду молиться тебе и сражаться за тебя». Раннульф кое-как поднялся на ноги и, шатаясь как пьяный, покинул часовню.
ГЛАВА 23
Все называли нового короля Бодинетом. Для своего возраста он был мал ростом и слаб. Его привезли из дома бабушки в Наблусе и короновали в Храме Гроба Господня — в одеждах, которые были ему велики, и короне, которая была чересчур тяжела для его головки.
Он сидел на троне торжественно и прямо, люди, окружавшие его, подсказывали, что надо говорить, и он послушно повторял. Он был способный мальчик. Он внимательно выслушивал дядю своей матери Жослена, который давал ему все необходимые пояснения, и скоро выучил все небольшие речи, которые требовались от него, и произносил их безупречно.
Саладин прислал к новому королю посольство, которое должно было присутствовать на коронации и передать поздравления султана. Маленький король принял послов в тронном зале цитадели; справа и слева от него стояли телохранители-тамплиеры, Раннульф и Стефан.
Главным послом султана был чернокожий евнух, разряженный в богатые, шитые золотом одежды; его обритая голова была гладкой, как яйцо. На превосходном французском языке он передал поздравления султана и вручил юному королю кое-какие подарки. В свите посла, стоявшей за его спиной, Стефан заметил знакомое лицо.
Сердце у него подпрыгнуло. Он не видел Али больше двух лет, но одного взгляда на него было достаточно, чтобы пробудить все прежние чувства. Высокий сарацин тоже не сводил с него глаз; взгляды их встретились, и между ними точно проскочила искра.
Евнух положил к ногам короля поднос с подарками. Бодинет, возбуждённый, наклонился, чтобы рассмотреть их.
— Покажи мне вот эти вещи, — указал он пальцем.
Евнух что-то пробормотал и оглянулся; затем он ловко отступил в сторону. Али вышел вперёд и опустился на одно колено перед серебряным подносом.
— С разрешения вашего величества... — Он взял в руки небольшой серебряный конус, повертел его в пальцах и бросил на поднос — конус тотчас завертелся и загудел, и король издал восторженный вопль. Он подбежал к самому краю трона и уселся поджав ноги, точно птичка на жёрдочке.
— Что это такое?
Али взял другую безделушку и повернул торчавший из неё ключик.
— Это сработали греки, ваше величество.
Безделушка залязгала и запрыгала, издавая причудливые звуки. Стефан понял, что она изображает какое-то животное. Бодинет засмеялся и захлопал в ладоши.
— Могу ли я обратиться к стражам вашего величества? — учтиво спросил Али, беря с подноса очередную игрушку.
Бодинет остро глянул на сарацина:
— Зачем тебе это нужно?
Стефан едва не рассмеялся, увидев выражение лица Али; вся хитрость курдского принца ушла впустую, и он на миг замялся, подыскивая подходящий ответ:
— Сир, я знал их обоих в Дамаске.
— Так поговори с ними, — разрешил маленький король. — Но сначала покажи мне вот это. — Он указал на игрушку в руке Али.
Это была покрытая эмалью лягушка, которая умела прыгать. Али поднял голову. Он мельком глянул на Стефана, потом повернулся к Раннульфу и заговорил по-арабски:
— Мой дядя велел передать тебе, что его действия на равнине Эздраэлон были лишь приманкой.
Раннульф переступил с ноги на ногу, опираясь обеими руками на рукоять меча.
— Он отступил. Он волен называть это как угодно.
Али продолжал, предоставив коронованному ребёнку в одиночку забавляться игрушками:
— Он также велел передать тебе его искреннее соболезнование касательно смерти вашего короля. Он глубоко почитал Бодуэна Прокажённого.
— Это я принимаю, — сказал Раннульф.
— Будучи в Иерусалиме, я хотел бы посетить святые места ислама.
— Ты можешь идти, куда пожелаешь, — сказал Раннульф. — Мне нечего от тебя прятать.
— Мне бы очень хотелось побывать в Харам аль-Шариф, — сказал Али.
— Тебе нужен проводник? — осведомился Раннульф. — Мыш проводит тебя. — Он повернул голову и глянул на Стефана: — Ступай с ним. Позаботься, чтобы он увидел всё, что захочет.
Стефан вновь встретился взглядом с Али.
— Хорошо, мой лорд.
Внутри было прохладно. Али пошёл вперёд, через изогнутую крытую галерею, миновал один из арочных проёмов и остановился перед Камнем.
На миг он забыл обо всём при виде массивного обломка скалы, с которого Мохаммед начал своё восхождение на Небеса; в самом Али что-то вздымалось, рвалось вослед Пророку. Он склонил голову и прошептал благодарственную молитву.
Не сразу, но всё же он вспомнил о Стефане, стоявшем за его спиной, и выпрямился.
— К чему это? — спросил он, положив руку на чугунную оградку вокруг Камня.
— Паломники отбивали кусочки Камня, чтобы унести домой, — ответил Стефан. — Нам пришлось поставить оградку.
— Варвары, — сказал Али.
— Весьма многие из этих людей были сарацинами.
Али рассмеялся.
— Варвары, — повторил он. Он смотрел на Камень и то, что его окружало; холодная тишина часовни впечатлила его. Воздух казался голубоватым из-за голубых стен купола. На Камне был небольшой алтарь с чашей и книгой.
— Вы служите здесь свои обряды, — сказал он.
— Дважды в день, — отозвался Стефан.
Али покачал головой:
— Для тебя это место не может быть так свято, как для меня. — Вид алтаря на Камне вызывал у него гнев.
— Это центр мира. Прямо над нами Небеса, прямо под нами ад. Разве не за это мы воюем? — Стефан сделал шаг и встал рядом с Али, словно бросая вызов. — Мне нравится это место. Я прихожу сюда всякий раз, когда сумею вырваться. Это место ближе всего к Богу. Не говори мне, что для меня оно не может быть свято.
Али в упор взглянул на него, чувствуя, как в нём нарастает ярость, затем взял себя в руки.
— В таком случае, споря здесь, мы оскверняем его.
Жёсткий взгляд Стефана помягчел.
— Да, — сказал он. — Спасибо тебе.
Он перекрестился. Али пристально смотрел на него, против воли начиная кое-что понимать. Он повернулся и снова взглянул на Камень, на его поверхность, вздымавшуюся волнами, словно застывшее море.
— Что случится, если мы встретимся в бою, Стефан? — спросил он. — Ты убьёшь меня? Или я — тебя?
— Если так захочет Бог, — ответил Стефан.
— Вы говорите так всякий раз, когда не можете найти лучшего ответа.
Стефан промолчал, глядя себе под ноги. Али боролся с собой. Кто-то вошёл в часовню, через другую арку прошёл к оградке, преклонил колена перед Камнем и вышел. Деловитый шорох его шагов замер вдалеке, и тишина стала как будто ещё отчётливей. Али казалось, что прохладный воздух обжигает его кожу. Прямо над ним Бог. Всё его существо тянулось ввысь.
Впервые в жизни он не поддался этому чувству. Впервые в жизни он взбунтовался, стараясь остаться собой.
— Там, где я жил до того, как приехал сюда, — вновь заговорил Стефан, — старики говорили, что у Бога на Небесах есть огромный чертог и там Он собирает тех, кто бился за него, вернейших и лучших воинов, и они пируют в этом чертоге, пока не придёт битва конца света. Может быть, за тем столом есть и христиане и сарацины.
— Ты веришь в сказки, — резко бросил Али.
— Должен же я во что-то верить.
— Это поголовный недостаток вашего Ордена? Во что верит аль-Вали?