Раннульф переступил с ноги на ногу. В темноте он услышал, как открылась и закрылась дверь.
— Просто верь, Мыш, — сказал он. — Либо Иисус умер за нас и мы можем быть спасены, либо нет — и тогда мы прокляты. Так или иначе, лучше верить.
— Не могу! — вскрикнул Мыш, и тогда она вышла из темноты на свет свечей и остановилась в изножье гроба.
— Я знал, что ты здесь, — сказал Раннульф. — Когда говорил Жослен, я слышал в его голосе твои слова.
Сибилла стояла у гроба, прямая и тонкая, в длинном белом платье, с огромными глазами. Уставшему Раннульфу казалось, что её окружает озеро струящегося света. Из недр этого озера донёсся её голос:
— Завтра Триполи уезжает в Тивериаду. А я поеду в Иерусалим и там стану королевой.
— Зачем же ты явилась сюда и говоришь мне всё это?
— Затем, что хочу, чтобы ты не вмешивался. Из всех людей в этом королевстве ты — единственный, чьи поступки я не могу предугадать.
Раннульф переступил с ноги на ногу:
— Как же я могу не вмешиваться? Я рыцарь Иерусалимского Храма.
— Тогда скажи мне, что ты на моей стороне. Я рождена для того, чтобы править в Иерусалиме. Кто ещё может там править?
— Есть Триполи. Он тоже говорит о мире с султаном.
— Триполи — узурпатор. Раннульф, Господь желает, чтобы я стала королевой. Я наконец исполню волю Господню в этом королевстве. Я заключу мир и положу конец кровопролитию — Святую Землю, поле битвы, я превращу в цветущий сад мира!
— Так хочет Бог, — сказал Раннульф.
— Нет! — Сибилла метнула на него взгляд, пылающий, как меч ангела. — Бог не хочет этой бесконечной войны. Бог не злой.
— И не добрый. Он просто Бог, вот и всё.
— Ты богохульствуешь! Ты вечно всё выворачиваешь наизнанку: зло есть добро, убийство — святость, жизнь — ад, а Небеса — поле битвы. Люди страдают и умирают, а ты читаешь проповеди, говоря, что так хочет Бог!
Раннульф не мог оторвать от неё глаз. Он наклонился и постучал костяшками пальцев по крышке гроба.
— Сибилла, я нёс стражу у его смертного ложа. Где была ты?
Глаза её расширились. Она открыла рот, но ничего не сказала и, развернувшись, ушла во тьму.
— Ты назвал её по имени, — сказал Стефан.
— В самом деле? — Он был измождён до предела. Ему хотелось погрузиться в беспамятство сна.
— Ты говорил с ней и прежде, — заметил Стефан.
— В Монжисоре. Когда я убил Жиля. Меня хотели повесить, а она спасла меня. Она одна заступилась за меня и спасла мне жизнь. Я люблю её. Ради неё я готов сразиться с целым миром. Вместо этого сражением заканчивается каждая наша встреча.
— Теперь она станет королевой.
— Как захочет Бог.
— И что тогда?
— Будем исполнять приказы. То же, что мы делаем и всегда. У нас нет выбора, верно? Так к чему беспокоиться об этом?
— А как же она?
— Что — она?
— Ты спал с ней?
Пальцы Раннульфа сжались в кулак.
— Не смей говорить о ней так.
— Значит, не спал.
— Как я мог? Она замужем, она принцесса, она будет королевой Иерусалимской. Здесь у меня тоже нет выбора.
Стефан остро смотрел на него:
— А если бы был? Если бы ты мог овладеть ею, забыть о Боге?
— Этому не бывать, — сказал Раннульф.
Стефан покачал головой:
— Ты такой же, как все мы, Раннульф. У тебя нет веры. Ты просто выполняешь приказы. Вот твоя вера — и более ничего.
Раннульф не ответил. Помедлив мгновение, он вновь перекрестился. Он знал, что Стефан прав. Остаток ночи они простояли, так и не сказав друг другу ни слова.
ГЛАВА 28
Ги де Лузиньян добрался до Иерусалима на закате, когда уже закрывали ворота. Повсюду в городе были тамплиеры: они несли стражу у ворот и на стенах, ездили отрядами по улицам. Ги направился прямиком в цитадель; во внутреннем дворе его поджидал Жерар де Ридфор.
— Ты готов? — спросил магистр.
— Не знаю, — ответил Ги. — Я не понимаю, что происходит. Где принцесса, моя супруга? Она должна быть в монастыре в Сидоне.
— Она здесь, — сказал магистр. — Она была в Акре, когда умер король, и до сих пор они с Жосленом действовали неплохо. Она убрала с дороги Триполи, а патриарх, конечно, готов дать себя уговорить на что угодно. Он привёз священное миро, корону и мантию; завтра он помажет её на иерусалимский трон.
Ги взглянул на башню, каменный квадрат, вонзавшийся в сумерки. В узкое окно пробивался жёлтый свет свечи. Сибилла солгала ему. Всё время он тосковал по ней, мечтал о её возвращении и считал, что она занята набожными трудами, — а она солгала ему.
Он жалел, что дал понять это де Ридфору. Все сочтут его дураком, который не в силах управиться с собственной женой.
Сейчас она там, наверху, и Ги знал, как она напряжена сейчас, так близко к заветной цели. Её огонь непреодолимо притягивал его. Он двинулся вперёд, но магистр ухватил его за руку.
— Нет. Выслушай меня. Помнишь, однажды я сказал тебе, что ты будешь королём Иерусалима?
— Сказал, — согласился Ги.
— Отлично. Тогда слушайся меня. Завтра, когда она примет корону, она должна отдать её тебе. Обещай ей всё, что ни понадобится, но она должна отдать тебе корону, иначе всё пропало — ни один мужчина не пойдёт воевать за женщиной. И тогда Триполи ещё может восторжествовать.
Ги облизал губы. Он давно уже потерял интерес к бесконечным нотациям, интригам и хитроумным комбинациям де Ридфора. Взгляд его был прикован к оранжевому свету в прорези окна.
— Я должен её увидеть, — сказал он и зашагал через внутренний двор к лестнице, которая вела наверх. Де Ридфор двинулся следом, отставая на несколько шагов.
Ги ненавидел цитадель, тесную и мрачную. Прежде он был здесь лишь однажды, когда представлялся Бодуэну Прокажённому, и ему казалось, что даже на лестнице его ноздри до сих пор ловят слабый запах болезни и смерти. Он прошёл через лестничную площадку, на которой во множестве толпились в полумраке люди, ожидая событий, и вошёл в тронный зал с тремя узкими окнами и возвышением для трона.
Сибилла не сидела на троне — она стояла посреди зала, залитая светом всех ламп.
— Нет, к чему? — говорила она, когда вошёл Ги. — Завтра вечером всё будет сделано, и пусть тогда он сам всё узнает. — Принцессу окружали её сторонники; магистр Храма вошёл вслед за Ги. — Мы не двинемся с места, пока не узнаем его намерения, — продолжала она. — Пускай он совершит промах.
Во время речи Сибилла перебегала взглядом с одного лица на другое и только сейчас увидела Ги. Лицо её осветилось радостной улыбкой.
— А, наконец-то ты приехал! — Она протянула ему руку.
Ги подошёл к жене, взял её руку и встал рядом с ней.
— Дорогая, — сказал он, — я думал, что ты молишься в монастыре.
Он крепче стиснул руку Сибиллы, окинул её жадным взглядом. Ему хотелось увести её от всех этих людей; похотливое нетерпение владело им — он должен был овладеть ею, убедиться, что она по-прежнему принадлежит ему. Ги окинул толпу, окружавшую их, с таким видом, словно все они были его соперниками.
И его взгляд наткнулся на череду согнутых спин. Магистр Храма, стоявший у двери, слегка склонил голову. Все, кто был в зале, кланялись. С изумлением Ги сообразил, что кланяются ему. Он со всей силы стиснул руку жены, заглянул в её лицо — и увидел, что она улыбается.
Понимание пришло к Ги как удар молнии, он словно проснулся. Он будет королём. Его разум силился освоиться с этой истиной — он будет королём Иерусалимским. Господь чудесен. Ги едва не расхохотался во всё горло. Его пальцы всё ещё стискивали руку жены; теперь он поднёс её к губам и поцеловал. Голова у него кружилась. Теперь он мог простить ей мелкую ложь. Охваченный восторженным изумлением, он снова поднёс к губам руку Сибиллы.
Коронация не была особо пышной. В спешке все собрались под сводами Храма Гроба Господня — знатные лорды плечом к плечу сбились у алтаря, тамплиеры выстроились вдоль стен; и в том же самом месте, где год назад эти люди клялись исполнить волю Бодуэна Прокажённого, сейчас они нарушили его волю и смотрели, как Сибилла коронуется королевой Иерусалимской.
Она сидела перед алтарём, лицом к зрителям, и мантия на её плечах казалась чересчур большим панцирем. Когда Ираклий возложил на её голову железную корону, она содрогнулась, словно венец иерусалимский оказался тяжелее, чем она ожидала.
Затем муж Сибиллы преклонил перед ней колено — первым из вассалов принося ей клятву, — и Сибилла обеими руками подняла его и, сняв со своих изящных завитых кудрей корону, водрузила её на голову мужа. Тогда все люди, собравшиеся в Храме, разразились торжествующими криками, словно и впрямь были свидетелями чего-то величественного.
Половина светилен была погашена. В тусклом свете под куполом часовни казалось, что Камень дышит, движется, кипит. Раннульф сидел около Камня на корточках, праздно уронив руки, праздно размышляя ни о чём, когда сзади к нему подошёл де Ридфор.
Раннульф не обернулся и ничего не сказал. Наконец де Ридфор заговорил первым:
— Знаешь, Керак назначил награду за твою голову.
— Если бы у Керака не отвалились яйца, он бы сам нашёл меня.
Магистр ворчливо засмеялся:
— Меня всегда восхищала твоя откровенная бравада. Понадобилось время, чтобы понять, что всё это притворство. Как по-твоему, что теперь сделает Триполи?
— У него сильная позиция. Он держит север в прочном единстве. Половина Святой Земли идёт за ним, а не за соломенным корольком, которого навязали нам вы с принцессой. Триполи заключил перемирие с Саладином, и это позволяет ему повернуться спиной к Дамаску.
Магистр ближе шагнул к Камню и стоял теперь в поле зрения Раннульфа.
— Так ты считаешь, что он нападёт на нас.
— Нет, — сказал Раннульф. — Он мог бы это сделать. Но он слишком осторожен. Он будет выжидать и маневрировать, и чем дольше Ги будет королём, тем крепче он будет сидеть на троне.