Мне показалось, кто-то промелькнул за скалой.
Ага.
Но это была игра воображения.
И все?
Да, это была тень от моего факела.
Уж это они запросто, я — то знаю. И как там внизу? Что-нибудь необычное было?
Нет, я просто стирал белье на персидском уровне.
Почему именно на персидском?
Там горная вода, кристально чистая и свежая.
Ясно.
И потом я ждал, пока белье высохнет. Я обычно вывешиваю белье просушиться на ночь.
Да ты что. А почему?
Становится гораздо белее.
Да ну. А почему?
От луны.
Конечно. Я и позабыл.
Белье в лунном свете делается гораздо белее.
Теперь я понял, хотя раньше даже и мысль такая мне в голову не приходила. Ты просто кладезь новых сведений.
Смотри, пресвитер Иоанн. Ты когда-нибудь видел такие белые кухонные полотенца?
Конечно нет. Они просто удивительно белые, вот что я тебе скажу.
Спасибо. Не хочешь прогуляться?
Отличная мысль, просто замечательная. Мне позарез нужен свежий воздух, надо освежить голову после ночи у карточного стола в табачном дыму. Прогулка, да, вот именно то, что нам сейчас нужно.
Они заперли рог в сейф и вышли. Хадж Гарун прихватил с собой кухонные полотенца и гордо нес их, демонстрируя людям на улице.
Вот оно как, подумал Джо, очередное доказательство безумного вмешательства луны в дела смертных. Просто никуда от них не деться, от этих новых доказательств, а время-то все идет, раз — и настало. Прямо-таки удивительно. Впечатляюще. Чем дольше я живу, тем больше впечатляюсь.
Глава 7Хадж Гарун
Да я себя неплохо чувствовал во времена персидского нашествия. Просто из-за тогдашних своих сексуальных опытов я век-другой был несколько не в себе.
Хадж Гарун и О'Салливан брели по Мусульманскому кварталу, в целом придерживаясь восточного направления.
Прямо перед нами, сказал Хадж Гарун, знаменитая церковь крестоносцев. Ты ее знаешь?
В смысле, Святой Анны? Знаю.
А ты бывал в гроте?
Это где родилась мать Пресвятой Девы? Бывал.
Хадж Гарун задумчиво кивнул.
Может, тогда ты мне объяснишь, почему в Писании так много важных вещей происходит в гротах. Почему так? Почему все всегда случалось в пещерах? Просто потому, что там уютнее?
Пещеры, пробормотал Джо. Христианство поначалу было гонимой религией, как и большинство других, я полагаю. Слушай, а почему ты так редко разговариваешь при Каире и Мунке? Они тебе не нравятся?
Да нравятся, застенчиво отвечал Хадж Гарун. Вообще-то очень даже нравятся. Они добрые и честные, и мне нравится их целеустремленность. Они хорошие люди.
Ну и что? Почему же ты не хочешь при них разговаривать?
Хадж Гарун повернулся к Джо и открыл рот. Большинства зубов у него уже не было, во рту оставалось всего несколько пеньков.
Камни, прошептал он. Две тысячи лет люди кидали в меня камнями, кричали на меня и оскорбляли, потому что считали, что я безумец. Что ж, может, оно и впрямь так.
Джо обнял старика за плечи.
Ну что это такое, так сразу вдруг? Ты не безумец и не дурак, мы-то знаем. Город полагается на тебя, он выжил только благодаря тебе. Кто патрулирует стены и защищает ворота, кто трубит тревогу, когда враг близко? Если бы не ты, кто бы восстанавливал город каждый раз, когда его разрушали? Как бы иначе росла гора? Кто бы обходил дозором пещеры?
Хадж Гарун опустил голову. Он тихо всхлипывал.
Спасибо, пресвитер Иоанн. Я всегда был неудачником, но все равно хорошо, когда кто-то знает, что я, по крайней мере, пытался делать свое дело.
Не пытался, парень, сказал Джо, ты делал. Теперь возьми себя в руки, и давай забудем про эти глупости.
Хадж Гарун вытер глаза. Как только он сделал это, шлем тут же съехал и в глаза ему пролился дождь ржавчины. Слезы снова потекли у него по лицу.
Спасибо, прошептал он. Но мне все равно нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что у меня могут быть друзья. Чтобы снова поверить в людей. Столько насмешек и унижений, столько пинков и затрещин — после этого невольно приучаешься бояться. Когда мы с тобой познакомились и ты поверил моим словам, а не побил меня за них — это было чудесно, ничего лучше со мной не случалось за последние две тысячи лет, с тех самых пор, как я утратил доверие Иерусалима. Но в случае с Мунком и Каиром я не хотел торопить события, мне нужно снова немного побыть наедине с собой. Я очень боюсь, как бы они не подумали, что я безумец, а когда люди так думают, это ужасно, и это ранит больше, чем пинки и затрещины. Ты ведь понимаешь? А? Ну хоть немножко?
Конечно понимаю, целиком и полностью. А теперь давай-ка расправим плечи. Мартовское утро, впереди весна, и мы идем по улицам твоего города. Улыбнемся и мы.
Хадж Гарун попытался, и застенчивая кривая улыбка скользнула по его лицу. Два хорошо одетых молодых человека проходили мимо, и он в порядке эксперимента развернул и показал им одно из своих только что выстиранных кухонных полотенец. Одним взглядом они окинули кухонные полотенца, линялую желтую накидку старика, тонкие босые ноги, ржавый рыцарский шлем и две завязанные под подбородком зеленые ленты.
Как по команде молодые люди громко харкнули и сплюнули старику под ноги. Они развернулись и зашагали прочь, один при этом зажал нос, а второй сделал неприличный жест.
Хадж Гарун отшвырнул полотенце и с тяжелым вздохом съежился у стены.
Видишь? грустно прошептал он. Молодое поколение больше не верит в меня. Совсем. Они думают, что я просто бесполезная старая развалина.
Что? Эти жирные оборотни из купеческих семей? Да кому они нужны? Уже приняли по кальяну с утра и сейчас под таким кайфом, что вряд ли поверят хоть во что-нибудь. Черт с ними, мы ведь говорили о Мунке и Каире, двух очень милых ребятах. Я в том смысле, что тебе не стоит беспокоиться, они ведь такие славные ребята.
Может быть, но я все равно пока очень их стесняюсь. Время придет, пресвитер Иоанн, и я лучше подожду, пока не найду в себе мужества сблизиться с ними. Они мне уже нравятся. Разве этого не достаточно?
Достаточно, вполне достаточно, так что пусть все будет, как ты хочешь. Слушай, а я тебе когда-нибудь рассказывал, что у меня было настоящее имя до того, как пять лет назад я приехал в Иерусалим?
У всех были другие имена до того, как они здесь оказались.
Верю. Но что, если ты время от времени будешь называть меня этим именем?
Хадж Гарун был озадачен.
А зачем?
Да просто чтобы я не путался — я ведь с этим именем родился. Бывает, что мы с тобой разговариваем и я начинаю путаться. Знаешь, время и все такое, иногда это такой кавардак, что просто ужас.
Время — это да, пробормотал Хадж Гарун.
Да я уж знаю. Ну хотя бы иногда. О'Салливан Бир, вот оно, имя. Или просто О'Салливан, если это слишком длинно.
Ирландское.
Оно самое. Можешь меня так называть, чтобы я почувствовал твердую почву под ногами?
Если хочешь.
Будет славно.
Они вошли в садик возле церкви Святой Анны и присели на скамью. Хадж Гарун развязал зеленые ленты под подбородком, снял ржавый шлем и протянул его О'Салливану.
Видишь эти вмятины рядком, О'Рурк? Они появились пять или шесть веков назад, когда я выходил из этого самого грота.
Ты бился до последнего? Выходил из пещер, а крестоносцы перегородили все выходы?
Нет-нет. Я и правда выходил из пещер, но никого кругом не было, к несчастью для меня. Ты помнишь, какой низкий потолок на лестнице, ведущей к выходу из грота? Мой факел погас, была ночь, и я бился головой о свод на каждом шагу. Наконец я так разозлился, что боднул потолок, и застрял.
Застрял?
Мой шлем, О'Бэнион, шлем застрял в расщелине между двумя камнями в потолке. И тут я потерял опору и повис в воздухе, зацепившись шлемом. Мне казалось, будто у меня сейчас оторвется голова.
Ну, это чувство нам знакомо. У меня так иногда с утра бывает. И как ты выбрался?
Никак. Мне пришлось провисеть там остаток ночи. На следующий день пришли паломники и освободили меня. Они тянули меня за ноги, а это было еще ужаснее. Тогда я и впрямь почувствовал, что у меня отрывается голова.
Хадж Гарун нерешительно замялся.
О'Доннелл?
Да?
О'Дрисколл?
Я здесь, от ушей и до самого хвоста.
Знаешь, мой разум вдруг совершенно опустел.
И почему?
Не представляю себе. Я должен это обдумать.
Хорошо.
Но это не поможет, потому что разум-то у меня опустел. Не с чего начать. Господи, мне кажется, что я сегодня заплутал, бродя по кругу.
Неожиданно Хадж Гарун рассмеялся.
Я знаю почему. Это потому, что мы здесь. Это для меня особенное место.
Старик хихикнул и снова водрузил шлем на голову. Он побрел к церкви и начал изучать стену. Он внимательно оглядел себя в маленьком несуществующем зеркале и отступил на шаг, чтобы осмотреть себя в полный рост. Все это время он что-то бормотал, улыбался и поигрывал бровями.
Кажется, серьезно озабочен собственной внешностью, подумал Джо.
О'Брайен?
Да?
Я никогда не видел шлема, на котором было бы больше вмятин, чем на моем. Не похоже ли это на самое историю? Всегда наготове очередная порция ударов по голове? Неизбежных и неотвратимых?
Вроде бы так.
Но есть и другие минуты в жизни, О'Коннор, действительно незабываемые минуты. Вот, например, в этом самом саду, во времена моей юности.
Твоей юности? Ничего себе крюк. Куда тебя на сей раз занесло?
В эпоху персидского вторжения. Вот были времена, ты и представить себе не можешь.
Хадж Гарун мягко рассмеялся.
Такие длинные, неторопливые дни, О'Дэйр. Пока мы жили под персами, я без конца ел чеснок и всегда носил кожаный браслет, в который было вшито правое яичко осла.
Да ты что. Что за странный обычай?
Чтобы умножить мою мужскую силу.
Ах вот как.
Да. И когда это было необходимо, я мог вызвать у женщины выкидыш через рот.
Это как?