У Фаральдо сжималось сердце. Он был один и беззащитен, так как не знал, от какого врага ему предстоит обороняться. Положение Фаральдо было хуже, чем д’Арманда, тем, что тот не знал, что ему готовится, а он был предуведомлен. Сначала Карло решил было покориться своей участи, но, снова увидев роковые буквы на столе, переменил решение. Решил во что бы то ни стало сопротивляться и по возможности отомстить за несчастного д’Арманда, который медленно, очевидно, умирая от отравления, успел начертать эти буквы ради спасения другого. Но в то время когда Карло подготовлялся к обороне… дверь снова открылась.
Твердое намерение Карло быть настороже и считать себя на неприятельской земле разом исчезло, как дуновение.
На пороге в белой одежде и с сияющей улыбкой на губах, со своей девственной фигурой появилась Анна Борджиа. Никакая человеческая сила не могла бы устоять против обворожительности этой сирены. Карло был обезоружен перед этой девушкой, с чистым, наивным лицом, которая стояла перед ним в скромной одежде и со стыдливо опущенными глазами. Невидимая сила притягивала его к ней. Он встал и приблизился к дивному видению. Помимо его воли ноги его подогнулись, и он пал к ногам ее. Анна протянула к нему руки, как бы приглашая к себе. Он поднялся, с жаром прижал ее к груди, и долгий поцелуй ожег его губы.
. . . . . . .
– Теперь, – сказала весело герцогиня, встряхивая грациозным движением головы волосы, пришедшие в беспорядок, – теперь… будем ужинать.
VI. Ужин
Карло Фаральдо был обессилен морально и физически. Утомленный, он с любовью смотрел на прелестную девушку, которая своими горячими ласками привела его в такое состояние. Все подозрения исчезли из его души. Даже смерть казалась теперь ему сладкой и упоительной. Анна Борджиа оживляла ужин своим серебристым смехом, ее детская веселость утешала сердце венецианца; вина и яства быстро уничтожались. Карло чувствовал необходимость подкрепления, и чем больше он пил, тем более голова его отуманивалась. Глаза сделались мутными, и голова падала беспрестанно на грудь. Девушка злорадно улыбалась и следила за прогрессивным опьянением. Карло не замечал ее темные, беспокойные взгляды.
– Карло, – сказала она мягко, – дай мне этот цветок, там, на том столе.
На столе, где лежал цветок, стояла большая серебряная ваза, отражавшая в себе, как в зеркале, все предметы. Услышав эту просьбу, Карло внезапно вспомнил несчастного д’Арманда. Подходя к столу и притворяясь более опьяневшим, чем был на самом деле, он увидел в вазе отражение всего стола, вместе с сидящей за ним Анной. Он пристально вгляделся в это отражение, и холодный пот выступил у него на лбу. Он ясно видел, как девушка вынула из-за корсажа склянку, быстро влила одну каплю в его бокал и снова спрятала склянку. Карло взял цветок и обернулся. Опьянение окончательно покинуло его, и он отчетливо увидел жестокое и злое выражение лица герцогини. Притворяясь по-прежнему сильно пьяным, Карло приблизился к столу и подал цветок. Она взяла его и, прикалывая, показала Карлу свою чудную белую грудь, желая окончательно опьянить его. Но Фаральдо не обратил на это внимания.
– Пей со мной, мой красавец, – сказала она, показывая ему на бокал, в который только что влила яд, – пей за нашу любовь!
– Охотно, – сказал венецианец, – но… с одним условием… я выпью из твоего бокала, а ты из моего…
– Какое странное условие, – возразила смущенно Анна. – Мне не нравятся твои глупые шутки… Пей из своего бокала, говорю тебе!
– Ты… должна выпить из моего… иначе…
– Иначе что? – гневно вскрикнула Анна.
– Иначе… я подумаю, что ты хочешь меня… отравить…
Она вскрикнула, но опомнилась и силилась улыбнуться.
Карло продолжал:
– Да, отравить… как бедного д’Арманда…
Какой-то звериный рев был ответом на эти слова. Анна быстро вскочила на ноги и протянула руку к шнурку звонка на стене, желая созвать слуг. Карло понял это и, выхватив кинжал, со страшной силой пригвоздил ее руку к стене.
Анна испустила громкий крик. Тогда Карл выдернул кинжал, и Борджиа, как сноп, повалилась на пол.
«Дело затрудняется, – пробормотал Карло, – как я теперь уйду отсюда? Если слуги слыхали ее крик, я пропащий человек!»
Но его смущение продолжалось недолго. Он скоро оправился и, спрятав кинжал в рукав, чтобы иметь под рукой защиту, завернулся в плащ и, одев шляпу, вышел в те двери, из которых появилась герцогиня.
Первая комната, в которой он очутился, была пуста. Проследовав далее, он увидал в следующей комнате мажордома Жеромо, или по-настоящему Рамиро, который спал, сидя в кресле.
Карло стремительно подошел к нему.
– Выпустите меня! – сказал он повелительно.
Мажордом проснулся, испуганно глядя на Карло, но, когда узнал его, возглас радости невольно сорвался с его губ.
– Слава тебе господи! – вскричал он. – Бог услышал мои молитвы! Он смягчил сердце моей госпожи!
Фаральдо понял его: мажордом думал, что Карло избавился от смерти благодаря жалости влюбленной.
– Выведи меня отсюда, – повторил он.
– Сию минуту, – сказал мажордом, взяв связку ключей. – Госпожа моя капризна, она может передумать. Поторопитесь.
Сказав это, он отпер дверь, и венецианец радостно вдохнул в себя холодный ночной воздух. В это время издалека, из комнаты, раздался истошный вопль. Мажордом сразу узнал голос герцогини.
– Она переменила решение, – шепнул он, – бегите, бегите скорее, молодой человек, и молите Бога, чтобы никогда более не встретиться с этой женщиной.
Карло моментально бросился из дверей и пустился бежать наугад в темноту.
Дверь с шумом закрылась за ним. Рамиро, довольный, что в первый раз шалости его госпожи не стоили никому жизни, направился в свою комнату, но наткнулся там на донну Анну Борджиа, растрепанную, окровавленную.
– Где он? – ревела она, увидав мажордома.
– Госпожа… вы ранены!.. – вскрикнул в тревоге каталонец, видя белую одежду герцогини в крови.
– Ранена… да, это он, чтобы помешать мне позвать на помощь!
И она показала окровавленную руку.
– Боже! И я сам помог ему спастись! – отчаянно воскликнул Рамиро.
– Убежал! Спасся от моего гнева! – кричала Анна. – Как же ты это допустил?
– Он пришел спокойный ко мне, – сказал Рамиро, – и от вашего имени просил его выпустить… Я полагал, что вы простили его… из жалости…
– Я! – вскричала молодая девушка голосом тигрицы. – Из жалости… к нему… Но я бы хотела растерзать его на мелкие куски собственными своими руками, вырвать из груди его сердце… насладиться муками его предсмертной агонии! Приведи сюда этого злодея, оскорбившего меня, приведи сейчас же! – вопила обезумевшая от гнева Анна.
– Невозможно, синьора, – отвечал старик, – я сам отворил ему дверь, теперь он уже далеко.
– Значит, месть моя будет не удовлетворена! Мой обидчик исчез!
– Синьора, – сказал каталонец, – ошибка моя, хотя и невольная; клянусь вам ее поправить! Если оскорбитель ваш будет в руках самого папы, я обещаю вам доставить его живого или мертвого.
– Хорошо, Рамиро Маркуэц, я принимаю твое обещание, но горе тебе, если ты его не исполнишь.
– Успокойтесь, герцогиня, все будет сделано по вашему желанию.
– А если он исчез, этот негодяй? Его скрыли Бог или дьявол. Тогда что?
– Тогда я умру, герцогиня, – отвечал старик смиренно.
VII. Странное исчезновение
Услыхав крик отравительницы, Карло бросился бежать со всех ног, скрываемый темнотой ночи. Перебегая из улицы в улицу, из переулка в переулок, он наткнулся на высокое мрачное здание, на котором имелась надпись следующего содержания: «Casa professa della Compagnia di Gesu».
«Черт возьми! – подумал Карло. – Мне, кажется, придется провести ночь под защитой кровли благочестивых отцов иезуитов».
Молодой человек вошел под арку иезуитского монастыря.
«Старик мажордом, – продолжал размышлять Карло, – сказал, что сам святейший папа не в силах спасти меня от его госпожи, но отцы иезуиты дело иное: они могут мне пригодиться в моем нынешнем положении. Дождемся здесь утра».
Усевшись в углу под аркой ворот, Карло стал терпеливо ожидать утренней зари. Странное происшествие этой ночи со всеми мельчайшими подробностями пришло ему на ум. Самодовольная улыбка появилась на его красивых губах, но вместе с тем чувство ужаса сжало сердце при мысли, какой страшной опасности он подвергался. Если бы случайно он не прочел предсмертных слов несчастного д’Арманда, он бы, конечно, выпил кубок, предложенный ему красавицей герцогиней. Так рассуждал чудом спасенный молодой человек. Между тем заря начала заниматься. Идти по улицам Рима днем для него было небезопасно. Карло решился постучать в ворота. Он взял массивный молоток и ударил три раза. Двери тотчас же растворились, и привратник-монах спросил:
– Что угодно господину кавалеру?
– Могу я говорить с настоятелем?
– Его преподобие еще не сошел в приемную, тем не менее вы можете войти, я вас провожу.
Монах-привратник и Карло вошли в длинную и мрачную комнату со сводами.
– Подождите меня здесь, господин кавалер, – любезно предложил монах, – я доложу о вас.
Благочестивый отец-настоятель не заставил себя долго ждать. Это был человек высокого роста, худой, неопределенных лет, с холодной физиономией, хотя улыбка не сходила с его тонких губ.
– Вы, кажется, хотели меня видеть, сын мой? – сказал он, обращаясь к Карло. – Чем могу служить вам?
– Я пришел просить гостеприимства у вас, святой отец, – отвечал Карло.
– Гостеприимство для кого?
– Лично для себя.
– Что же побуждает вас к этому?
– Простите, святой отец, к чему вы меня об этом спрашиваете?
– Сын мой, покровительство церкви оказывается только в особых случаях. Судя по вашему роскошному костюму, вы должны принадлежать к высшему обществу. Что же привело вас сюда? Признайтесь, как на исповеди, быть может, дуэль?
– Нет, святой отец, я могу вам поклясться, что не дуэль, – отвечал Карло.