Когда папа узнал о побеге Орсини, он, улыбаясь, сказал кардиналу Рустикуччи:
— Видите, друг мой, меня зовут волком, однако достаточно одного моего взгляда для того, чтобы убежал самый кровожадный лев.
— В Писании сказано: «Ты вырвешь зубы у дракона», — отвечал Рустикуччи, — Ваше святейшество предназначено самим Провидением исполнить великие слова пророчества.
— Да, — продолжал задумчиво Сикст V. — Провидение мне вверило стадо, которое я должен охранять от зверей. Но, быть может, народ недоволен, что я его защищаю; его пугают строгие меры.
— Не думаю, ваше святейшество. Достаточно одного имени Сикста V, чтобы успокоить правого и устрашить виновного. Народ понимает это и ценит.
— Во всяком случае я уже не сверну с моего пути и, что бы ни случилось, буду идти по нему прямо. Позови ко мне римского губернатора, — прибавил Сикст V.
Государственный секретарь ушел, и вскоре явился римский губернатор.
ХIIIПолбутылки
Площадь «Navona» во времена папы Сикста V походила на узкое поле, посреди которого красовался дворец Орсини, и где теперь расположен дворец Браски. Это место было самое любимое для низшего класса народа, здесь был рынок, тут толпились разные продавцы, в особенности продавцы вареных бараньих голов, столь любимых римлянами; крики продавцов, по преимуществу съедобного товара, сливались в общий нестройный гул. Остерии[99], окружавшие площадь, прекрасно торговали, в особенности в базарные дни. Продавцы и покупатели, напрыгавшись вдоволь на площади, чувствовали потребность промочить горло вином.
Самой любимой являлась остерия Григорио Форконе, старого бандита дома Орсини, не раз исправно исполнявшего темные поручения всемогущего синьора, отправляя на тот свет каждого, кто имел несчастье не понравиться синьору Орсини или кому-нибудь из его приближенных. Говорили, и не без основания, что Григорио был одним из убийц Викентия Вителли, лейтенанта герцога ди Сора, изменнически заколотого по приказанию Орсини. Форконе получил от Орсини в награду за службу небольшой домик, где устроил остерию и торговал на славу.
Хотя бывший разбойник и занялся мирным ремеслом, но народу он продолжал внушать страх. Всем было известно, что Форконе продолжает поддерживать отношения со всемогущим герцогом Браччиано. Супруга знаменитого трактирщика, Гертруда, была как раз под стать ему, высокая толстая брюнетка, обладавшая недюжинной физической силой. Единственный человек, которого боялась трактирщица, был ее муж Григорио. В базарные дни остерия с самого утра была полна народа. Монахи, сбиры, солдаты, студенты, иностранцы со всех концов Европы наполняли остерию и, казалось бы, могли вполне удовлетворить жадность любого трактирщика. Но Форконе не был доволен. Два обстоятельства были причиной дурного расположения духа экс-бандита; одно из них было чисто политического свойства, другое коммерческого, и касалось самой остерии. К первому относилось падение всемогущего дома Орсини, не знавшего границ своему произволу при всех папах, и уничтоженное окончательно Сикстом V. Недавно папские сбиры проникли во дворец Орсини и арестовали бандита. В прежнее время такая дерзость им всем стоила бы жизни, а теперь, напротив, сам Виргинио Орсини и все домочадцы помогали аресту. Глава банды Людовик Орсини, который никогда никого не боялся и делал все, что хотел, принужден был бежать в Венецию. Наконец, сам герцог Браччиано, Паоло Джиордано Орсини, союзник и равный испанскому королю — принужден был также бежать из Рима. Укрываясь в своем укрепленном замке Браччиано, окруженный многочисленным отрядом, герцог тем не менее дрожит и ждет с минуты на минуту, что его потребуют в Рим, в суд, по приказанию папы Сикста V. Григорио Форконе чувствовал себя в полной безопасности под защитой всемогущего Орсини, а теперь все это уничтожил новый папа. Дом Орсини не существует. Другая причина, как замечено выше, чисто коммерческого свойства, также немало беспокоила Григорио. По приказанию римского губернатора, все трактирщики были обязаны продавать бедному народу самую небольшую меру вина, как, например, полбутылки. При папе Григории XIII был тот же закон относительно продажи вина, но на него никто не обращал внимания. Тот же Форконе публично кричал, что если кто-нибудь предъявит ему подобную нелепость, то он, Форконе, убьет его без разговоров. Но Григорий XIII умер; новый римский губернатор подтвердил старый закон, и никто не смел ему противиться. Лишь Форконе, экс-бандит всемогущего Орсини, ворчал, как зверь, и всеми средствами избегал исполнения приказания губернатора.
В то утро, о котором идет речь, остерия была полна народа. Вино лилось рекой, посетители требовали не полбутылки, а целые кувшины. В это самое время в зал вошли новые личности: солдат и монах.
— Ты точно на иголках, — говорил старый монах своему товарищу воину, — кто бы мог подумать, видя тебя в настоящую минуту, что ты один из храбрейших капитанов Европы.
— Я боюсь, не за себя, вы это хорошо знаете, — отвечал воин, — что будет, если нас узнают?
— Ровно ничего. Я убежден, что народ, напротив, станет меня приветствовать, я сделал для него все, что было можно.
— Да, но не забывайте, что здесь мы окружены сторонниками Орсини.
Монах только хотел отвечать, как его внимание было привлечено сильным шумом, раздававшимся в противоположном конце остерии. Произошла самая обыкновенная история. Двое сбиров или бандитов играли в кости и поссорились. Сначала началась брань, потом драка, наконец пошли в ход ножи. Жена Григорио, увидев, что дело может кончиться плохо, выбежала из-за стойки и стала разнимать драчунов.
— Остановитесь, несчастные! — кричала толстая Гертруда. — Если вы и не сделаете вреда друг другу ножами и тогда вы не спасетесь от виселицы. Помните, что на папском престоле Сикст V!
Эти слова были самые страшные в ту эпоху. Бандиты опустили ножи и мигом присмирели. При виде столь быстрой перемены, монах приятно улыбнулся и сказал:
— Ну что, Александр, ты все еще думаешь, что мы были бы в опасности, если бы нас узнали?
— Я думаю только то, что народ вас с триумфом вынес бы отсюда на своих плечах, — отвечать тот, которого монах называл Александром, — но, клянусь короной испанского короля, я бы расхохотался в лицо тому, кто бы сказал мне в прошедшем году, что в Риме я увижу что-либо подобное!
— Да, потому что никто не склонялся перед законом, его попирали; а закон, как ты сам знаешь, есть фундамент власти, ибо он составляет благосостояние народа. Лишь только угнетенные узнали, что закон не только мертвая буква, а строго охраняется властью, они подняли головы; а угнетатели, наоборот, склонили их.
Между тем трактирщик, давно наблюдавший за солдатом и монахом, занявшими лучшее место, наконец не выдержал, подошел к ним и спросил, что им угодно.
— Принеси нам полбутылки вина, — сказал монах.
Форконе с недовольной гримасой сделал вид, будто плохо расслышал. Полбутылки вина для двоих посетителей, занявших лучшее место!
Он повторил свой вопрос.
— Полбутылки вина, я уже говорил вам, — отвечал совершенно спокойно монах.
— Чтобы вы подохли с вашей полбутылкой! — заорал во всю глотку трактирщик. — Здесь не подают полбутылки! Убирайтесь ко всем чертям!
Солдат невольно положил руку на пистолет, монах его удержал и спокойно продолжал:
— Однако, синьор Григорио, римский губернатор приказал всем трактирщикам продавать по полбутылки вина для того, чтобы бедный народ мог также…
— Тысячу чертей и тому, кто отдал такой дурацкий приказ, и тем, кто его исполняет! — вскричал рассвирепевший бандит. — Повторяю, здесь не подают по полбутылки, убирайтесь вон!
— Напрасно вы все это говорите, господин трактирщик, — отвечал монах, вставая, — вы можете горько раскаяться в ваших словах. — Пойдем, брат, — обратился он к товарищу, — здесь нам не место.
Бывший бандит послал вслед уходившим страшное ругательство.
Монах и солдат почти во всех трактирах встречали то же самое. В одном месте на площади они натолкнулись на такую сцену.
Бандит с нашивкой на плече из букв, означавших, что он принадлежит к знаменитому дому всемогущего синьора Колонна, подошел к продавщице яиц и спросил, что стоят лежавшие на тарелке яйца. Получив ответ, он взял яйца, завернул их в платок и сказал с иронией:
— Ладно. Ты получишь за них деньги, если потрудишься прийти во дворец синьора Колонна, где я живу.
— Я на это не согласна, — отвечала продавщица, — или плати деньги, или положи яйца туда, откуда ты их взял.
— Уж не ты ли меня заставишь возвратить яйца? — нагло вскричал бандит.
— Конечно, я и все эти окружающие нас люди, — отвечала женщина. — Слава Богу, прошло то время, когда вы безнаказанно обижали бедный народ. Теперь царствует Сикст.
Монах выразительно посмотрел на товарища, тот улыбнулся и опустил глаза, как бы в знак согласия.
Между тем бандит вовсе не желал возвращать яйца и намеревался уйти.
Тогда торговка стала кричать:
— Помогите, добрые люди, меня грабят!
Толпа мигом окружила продавщицу яиц. Один из простолюдинов, высокий, здоровый малый, с открытой физиономией, смело подошел к бандиту и сказал:
— Вот что, любезный, если ты бережешь свою шкуру, советую положить яйца на место и убираться подобру-поздорову.
Бандит побледнел от злобы и вскричал:
— Помните, что вы делаете, я принадлежу к дому синьора Колонны, вам это даром не пройдет!
— А я принадлежу к дому Сикста, — отвечал со смехом малый, — Сикста, который может велеть повесить твоего Колонна и всех римских баронов!
Взрыв аплодисментов и общий хохот были ответом на эти слова.
— Да, да, господа бандиты, кончилось ваше золотое времечко! — кричал народ.
— Или отдай яйца, или мы тебе кишки выпустим твоей же шпагой!
— Смерть бандиту! Смерть разбойнику!
Один из юношей вскочил на стол и громко крикнул:
— Да здравствует наш святой отец! Да здравствует Сикст!