Еврейка некоторое время рассматривала ее с любопытством, наконец сказала:
— Вы и в этом наряде прелестны, княгиня.
Гостья приятно улыбнулась, она была женщина, а женщины любят комплименты.
Княгиня Морани была известна грацией и необыкновенной выразительностью лица. Среднего роста, тоненькая, совершенная брюнетка, со жгучими черными глазами, живая, остроумная, она очаровывала всех, хотя черты ее лица и не совсем были правильны.
— Вы говорите, что знали о моем визите? — спросила княгиня.
— Конечно, синьора. Вы пришли занять деньги.
— Мне кажется, тут не надо быть особенно проницательной, чтобы догадаться о цели моего визита, — отвечала, улыбаясь, княгиня, — синьор Леви вовсе не так молод и красив, чтобы желать видеть его. Если я вошла в его дом, то единственно для того, чтобы занять деньги и заплатить хорошие проценты.
— Да, но мы знаем даже цифру, нам известна сумма проигрыша барона Версье — две тысячи скудо!
— Еврейка! — вся вспыхнув, вскричала Морани. — Будь осторожна!
— О уважаемая княгиня, успокойтесь, мы будем все держать в секрете, — совершенно невозмутимо отвечала Барбара. — Но вернемся к делу. Вы пожаловали сюда с целью взять четыре тысячи скудо, так как барон просит у вас три тысячи, и если вы их не доставите ему завтра утром, то он решится на самоубийство.
Княгиня сделала отрицательный жест и, помолчав немного, сказала:
— Не будем об этом говорить. Я бы хотела знать, можете вы мне ссудить четыре тысячи скудо?
— С величайшим удовольствием, если вы гарантируете заем.
— Я полагаю, вам достаточно будет моей подписи, так как у меня очень большое состояние, что вам, разумеется, хорошо известно. Если бы не крайняя необходимость иметь именно сегодня деньги, я бы свободно могла занять 30–40 тысяч скудо. Теперь скажите мне ваши условия, которые я, вперед вам объявляю, приму без отговорок.
— Почему бы вам, княгиня, не адресоваться за этими деньгами к вашему супругу?
— К князю! — вскричала, покраснев, княгиня. — Это невозможно, он страшно ревнив и способен убить меня.
— Ну так к вашему дяде кардиналу, его капитал находится у Соломона Леви, достаточно одной маленькой записочки его эминенции, и вы получите столько, сколько вам угодно, не заплатив ни одного сольдо процентов.
При этих словах Барбары на лице княгини отразились ужас и вместе с тем глубокое презрение.
— Обратиться с просьбой к кардиналу?! — вскричала она. — Да я лучше позволю себя убить князю; но, мне кажется, все эти разговоры совершенно излишни, я пришла к вам, следовательно, желаю у вас занять деньги. Прошу назвать мне ваши условия?
— Они очень просты и кратки. Через час вы получите четыре тысячи скудо в вашем дворце и дадите Соломону Леви расписочку, подписанную вами и бароном Версье.
— Но вы совсем с ума сошли!
— Нисколько. Нам необходимо обеспечение, расписка за вашими двумя подписями может нас гарантировать вполне. Вы понимаете, княгиня, что держать в секрете это дело побудит нас собственный наш интерес, следовательно, вам беспокоиться не о чем.
— Хорошо, пусть будет так, — согласилась княгиня, — через час я буду иметь подпись барона, и жду вас у себя дома с деньгами. Надеюсь, это все?
— Относительно хозяина да, но я лично от себя предложу вам некоторые условия, — сказала старая еврейка.
— Я понимаю, вы хотите подарок, можете быть уверены, вы его получите за ваши хлопоты.
Вместо ответа Барбара спросила:
— Вы знаете Карла Гербольта?
Этот странный вопрос удивил княгиню, она с любопытством посмотрела на Барбару, а та продолжала:
— Карла Гербольта, поручика швейцарской гвардии французского короля, прикомандированного к посольству.
— Конечно, я его знаю, он у нас бывает, — отвечала княгиня.
— Как он вам нравится?
Этот вопрос еврейки решительно поставил в тупик княгиню.
— Как он мне нравится? — удивилась она. — Как все, кто у нас бывает. Карл Гербольт вполне приличный молодой человек, красивой наружности и, сколько мне помнится, с недурными глазами.
— Не правда ли, княгиня, он прямо-таки красавец? — с жаром вскричала Барбара.
— Ну этого нельзя сказать; во всяком случае он обладает симпатичной наружностью. Я подозреваю, что он в меня немножко влюблен, оттого и застенчив. Впрочем, как видно, любовь его не особенно беспокоит.
— Вы ошибаетесь, княгиня, — сказала глухим голосом Барбара. — Он до безумия любит вас.
— Откуда вы это знаете? — спросила, улыбаясь, княгиня. — Разве Гербольт поверял вам свои сердечные тайны?
— Я кормилица Гербольта, он иногда посещает меня. По его глазам, по глубоким вздохам и восторженной речи о вас, княгиня, я догадалась, что мой молочный сын влюблен в вас до безумия и тысячу раз готов отдать жизнь за то, чтобы поцеловать вашу руку; обо всем этом я сама догадалась, но Гербольт мне ничего не говорил.
— Что же я для него могу сделать? — холодно спросила княгиня. — И я не могу понять, моя милая, к чему вы мне все это говорите?
— Для того чтобы он не умер, мой милый сын, вот для чего я это говорю, — вскричала Барбара, каким-то замогильным голосом, так что княгиня невольно отшатнулась. — Я благословляю небо, что оно дало мне, бедной еврейке, в руки богатую и именитую княгиню, которой я могу сказать: «Ты должна ответить на любовь моего сына, иначе ты погибла!»
Первое мгновение княгиня Морани не нашлась, что сказать, до такой степени она была поражена словами Барбары, потом, придя в себя, сказала:
— Эта женщина обезумела!
— Да, обезумела… от любви к ребенку, которого я выкормила моей грудью, обезумела при мысли, что он может погибнуть от каприза знатной дамы. О, если это случиться… клянусь Создателем…
Вслед за этим Барбара переменила угрожающий тон на мольбу:
— Но вы, княгиня, не сделаете этого, не правда ли, вы так же добры, как и прекрасны, и мой милый Карл будет утешен… Для первого раза достаточно будет вам сказать ему ласковое слово, улыбнуться. — О сколько женщин позавидовали бы вам, княгиня, если бы они знали, как сильно любит вас Карл!
— Очень может быть, — холодно отвечала княгиня. — Но вы, моя милая, забываете одно, — прибавила она.
— Именно?
— Что все эти прекрасные слова вы говорите княгине Морани.
Барбара мигом сделалась холодна, потух огонь в ее глазах, они стали бесстрастны, и она отвечала.
— Нет, я этого не забыла, но мне казалось, что моя просьба имела некоторое основание.
— В продолжение десяти минут, что я здесь, вы мне говорите только одни дерзости! — вскричала княгиня.
— Прошу извинить меня, — отвечала старая еврейка, — я не светская женщина и не умею выражаться по-аристократически.
— Прекрасно. Но, пожалуйста, окончим эту глупую комедию, — проговорила с нетерпением княгиня, — лучше скажите мне, могу ли я рассчитывать, что вы принесете в течение часа мне деньги.
— Об этом мы поговорим после, сначала ответьте мне, как вы намерены отнестись к Карлу Гербольту?
— Так, как мне понравится, — отвечала княгиня, презрительно улыбаясь, — одно могу вам сказать, что после ваших слов я по всей вероятности велю выгнать вон Гербольта, как только он покажется.
— Как, прогнать моего Карла! — вскричала еврейка. — Он умрет от такого оскорбления, и ты с ним вместе, потому что после Карла ты не проживешь и одного дня, клянусь Создателем! О с этих пор, прелестная дама, я объявляю вам смертельную войну, — прибавила Барбара, — вы не только не получите денег, но еще князю Морани будет послано письмо со всеми подробностями вашей измены.
— Гнусная негодяйка! — вскричала княгиня.
— А вы здесь рассчитывали встретить комплименты, цветы светского красноречия. — продолжала еврейка, — и ошиблись. Но позвольте вам сказать, прелестная дама, что я, хотя и простая женщина, но на этот раз стою выше вас. Я защищаю усыновленное мной дитя, а вы ночью, закутанная в плащ, бегали к закладчику, чтобы платить долги вашего любовника!
— Клянусь, я тебе отомщу, негодная женщина! — сказала княгиня, разрывая кружева своего платка.
— А может, вам это не удастся, а если и удастся, то поздно; после того как барон Версье отдаст душу дьяволу.
Княгиня сделала невольное движение.
— Пожалуйста, не думайте, что эта угроза не имеет основания, — продолжала Барбара, — барон сегодня утром адресовался к одному еврею, известному химику, с просьбой дать ему яд, действующий быстро.
— Несчастный… И химик?..
— Дал барону яд. Велика ли печаль для еврея отправить на тот свет христианина?!
Последовало молчание. Княгиня задумалась, опустив голову на грудь, а Барбара пожирала ее глазами, радуясь эффекту, произведенному ее словами. Княгиня первая нарушила молчание:
— Забудем все, что мы говорили, — сказала она, — я готова заплатить проценты, какие вы захотите.
Вместо ответа Барбара снова спросила:
— Что вы ответите Карлу Гербольту, когда он вам признается в любви?
— Что я люблю другого! — пылко вскричала молодая женщина.
— И тот, кого вы любите умрет, — глухо проговорила еврейка, — я не встретила сожаления к моему ребенку и буду безжалостна к другим!
— Но ты, несчастная, просишь невозможного!
— Не могла же я не испробовать все средства, чтобы спасти моего дорогого Карла, так же как не в моих силах оставить и его смерть неотомщенной!
— Значит, как бы велики ни были проценты, которые я бы тебе предложила…
— Никаких сокровищ мне не надо! Единственно, к чему я стремлюсь, это сделать счастливым моего молочного сына.
Барбаре показалось, что княгиня быта тронута, но вскоре та поднялась с места, опустила вуаль и сказала, приближаясь к двери:
— Прощайте! Благодарю вас, вы убедили меня, что княгиня Морани была бессильна упросить закладчицу. — С этими словами она взялась за ручку двери.
— Княгиня! — живо вскричала еврейка. — Помните: если переступите этот порог, все будет кончено, и я без малейшего колебания исполню все, что обещала! И завтра барон Версье в предсмертной агонии проклянет имя той, которая могла спасти его, какой-нибудь ничего не стоящей для нее улыбкой, поклоном головы…