Его Высокопреосвященство принял Иштвана без задержки. Он сидел в огромном, богато отделанном кабинете, устроенном на современный лад. Вместо холодного камня мягкий шелк на стенах, вместо гобеленов — портреты в тяжелых бронзовых рамах, а высокий потолок расписан сценами из Библии.
Хозяин кабинета сидел в кресле красного бархата, за спиной его стоял инкрустированный клавесин. Юноша с поклоном поцеловал кольцо на руке кардинала и замер в смиренной позе. Фабрицио Вералли, облаченный в красную мантию и шапочку-дзукетто, повелительным жестом предложил гостю присесть, а сам уткнулся в рекомендательное письмо. Иштван опустился в стоящее рядом кресло и с интересом посмотрел на хозяина.
Кардинал был невысок, широк в кости, под сутаной отчетливо проступало брюшко. Черты лица не выдавали благородства происхождения, но проницательный взгляд и высокий лоб свидетельствовали о недюжинном уме. Седые усы и аккуратно подстриженная бородка делали его старше, хотя ему явно было не больше пятидесяти. Он читал, держа письмо левой рукой, а правой выстукивая на ручке кресла церковный хорал.
— У вас блестящие рекомендации, синьор Надьи… Надие…
— Надь, Ваше Высокопреосвященство.
— Боюсь, имя сложновато для итальянцев, — рассмеялся кардинал. — Не возражаете, если я запишу вас как синьора Надьо?
— Как вам будет угодно.
— Отлично. Итак, за два года вы не только ознакомились с программой новициата, но и изучили немецкий, итальянский и французский, не так ли?
Иштван скромно поклонился. Кардинал внимательно посмотрел на него.
— Я намеренно упустил испанский, а вы меня не поправили. Похвально. И еще, как я вижу, вы изучали медицину?
— Всего лишь небольшая помощь в госпитале, Ваше Высокопреосвященство.
— Что ж, дорогой мой синьор Надьо, ваши способности впечатляют. Я отправлю вас к Роберто Беллармино, ректору Григорианского университета. Полагаю, он сумеет о вас позаботиться. Как ваше имя?
— Иштван, Ваше Высокопреосвященство. То есть… Стефанио.
Кардинал Вералли одобрительно улыбнулся и, пересев за рабочий стол, потянулся за пером.
Кардинал предупредил Иштвана, что в городе орудует множество разбойников, и тот с первых дней взял за правило носить при себе небольшой кинжал.
Рим поразил юношу. Он не раз бывал в Италии, но до столицы Папских владений не добирался. И теперь ходил по узким, замощенным булыжником улицам, разглядывая современные здания и развалины античных строений. Скромные базилики Santa Maria in Cosmedin и Sancti Marci, великолепные палаццо Венециа и Фарнезе, колонны Траяна и Антонина Пия с искусной резьбой — все это было так непохоже на постройки, которые Иштван привык видеть.
Самым удивительным открытием стал Колизей. Огромный полуразрушенный амфитеатр нависал над остальными зданиями грозным великаном. Когда-то символ античного Рима, со временем он потерял свою значимость и обветшал. А после того, как пару веков назад он был поврежден землетрясением, богатые римляне, не стесняясь, выламывали из Колизея камни для строительства своих дворцов.
Иштван с удивлением заметил, что между роскошными палаццо и храмами лепятся убогие лачуги простонародья. Жители Рима, как и всей Папской области, были в большинстве своем бедны: для покрытия процентов по огромным долгам Святейший престол обложил население драконовскими налогами.
Неделю спустя новоиспеченный Стефанио Надьо приступил к обучению в Папском университете. Ректор быстро уладил все формальности и взял на себя труд негласно приглядывать за ним.
Роберто Беллармино был выдающейся личностью. Он происходил из семьи обедневших тосканских дворян и положения достиг исключительно личными заслугами. Высокий, худощавый, с тонкими чертами лица и большим, с горбинкой, носом, он был священником и философом, прекрасно разбирался во всех науках, писал стихи, поэмы и хорошо понимал человеческую природу. Состоя, кроме ректорской, в должности Великого инквизитора католической церкви, он тринадцать лет назад был главным обвинителем на процессе знаменитого еретика Джордано Бруно.
Преподаватель-иезуит Бернардо Вилларди, тучный священник лет сорока с проницательным, умным взглядом, проводил юношу в комнату, где за большим дубовым столом расположилось с дюжину студентов. Вокруг стояли массивные шкафы с книгами, в углу красовался огромный глобус.
— Позвольте представить, братья, синьор Стефанио Надьо. Прошу вас, брат Стефанио, займите место за столом. У нас сейчас проходит диспут на тему коллегий. Надеюсь, с такими блестящими рекомендациями вам не составит труда быстро уловить суть сегодняшнего вопроса.
Под любопытными взглядами студентов юноша поклонился в знак приветствия и прошел к свободному стулу.
— Что ж, приступим, братья, — начал Бернардо Вилларди. — Сегодня мы поговорим о создании иезуитских коллегий. Представьте, что вам поручили организовать школы в городе, где об ордене ничего не слышали, и где нет никаких предпосылок для нашего дела. Средств у вас нет. Как вы будете действовать, чтобы в кратчайшие сроки добиться наилучших результатов и наибольшего влияния?
Иезуит оглядел студентов и кивнул.
— Прошу, брат Андреа.
Со своего места поднялся высокий, стройный юноша с красивыми, благородными чертами лица, точеным профилем и родинкой на левом виске.
— Я в первую очередь отправлюсь к королевскому наместнику, — уверенно заговорил он. — Расскажу о наших целях, о необходимости христианского образования и укрепления католической веры в городе.
— А если он окажется протестантом?
— Хм… Тогда я, пожалуй, умолчу о вере. Или найду лояльного нам члена городского совета.
— Я понял ваш ответ, благодарю, — отец Бернардо обвел взглядом студентов. — Все согласны?
Те дружно кивнули.
— Нет!
Учитель поднял удивленный взгляд.
— О, наш новый брат имеет иную точку зрения? Что ж, прошу.
— Думается, — начал Стефанио, — мы должны приходить на новое место босыми и в нищей одежде, питаться милостыней, жить при больницах и богадельнях, помогая самым несчастным, тем, кто тяжело болен и всеми покинут. Потом, немного освоившись, следует взять несколько учеников, преподавать им чтение, письмо и основы нашей веры. Бедняки охотно согласятся, если мы будем учить их детей бесплатно. Молва о нас быстро разнесется по городу, и вскоре количество учеников превысит возможности наших помещений. Тогда мы намекнем, что не можем брать детей богатых жителей из-за тесноты, и те охотно купят нам дом.
— Так-так, — с интересом кивнул отец Бернардо.
— Если не будет хватать учителей, позовем еще братьев. Таким образом мы сможем брать больше детей. Ну, а дальше уже само пойдет — как только купленный дом окажется мал, будут поступать новые пожертвования, и, возможно, нам уже хватит на коллегию, а через год-другой — на две или даже три. Спустя несколько лет окажется, что большая часть молодежи, в том числе и дети влиятельных персон, воспитана в наших школах, этим и будет обеспечиваться влияние ордена.
— Браво, брат Стефанио! Прекрасно, просто прекрасно! — Бернардо перевел взгляд на Андреа. — Учитесь, синьор Кальво.
После занятия братья окружили новичка, торопясь ему представиться.
— Маркантонио Франкотти.
— Джованни Питти.
— Анджело Джори.
И только Андреа Кальво обжег Стефанио недобрым взглядом и быстро вышел.
Андреа был вторым сыном Камилло Кальво, графа да Корреджо. Это крохотное графство находилось на севере Италии и формально входило в состав Священной Римской империи. Семейство Кальво распоряжалось им на протяжении нескольких веков, имело право чеканить собственную монету и вести каталог местных дворянских фамилий.
Всю жизнь Андреа лелеял мечту стать графом да Корреджо. Он любил свой неприступный замок, поля и равнины, раскинувшиеся между Альпами и Апеннинами, и мечтал обладать ими. Увы, этой привилегией владел его старший брат, Джованни Сиро, именно ему после смерти отца предстояло стать хозяином графства.
Когда Андреа исполнилось семь, он придумал план: мальчик решил, что став лучшим в учебе, фехтовании, охоте, он сможет стать первым и в очереди на графский титул. Ведь если родители увидят, что старший сын во всем уступает младшему, то, конечно, передадут права наследования ему, Андреа.
И он решительно приступил к исполнению своей мечты. Рьяно взялся за учебу и вскоре достиг больших успехов: отлично держался в седле, фехтовал, научился не только читать и писать, но и сочинять музыку, стихи. Часами корпя над книгами, он очень скоро стал разбираться в богословии и даже попытался вникнуть в экономические дела графства.
Джованни же, напротив, ленился и к образованию относился без интереса. Не раз отец, глядя на сыновей, качал головой и мысленно вздыхал: «Как жаль, что первым родился именно Сиро».
До пятнадцати лет Андреа пребывал в уверенности, что благодаря своим успехам сможет стать графом да Корреджо. Но потом отец умер, и Джованни Сиро тут же отправился к императору оформлять наследство. Выяснилось, что он был рожден еще до венчания родителей, и лишь потом синьор Камилло признал отцовство специальным нотариальным заверением. Эта формальность чуть было не помешала ему принять титул, но в конце концов все разрешилось, и в 1611 году Джованни добился своего.
Смертельно разочарованный Андреа подался в иезуитский новициат, где проявил себя с самой лучшей стороны. Педагоги не могли нарадоваться на талантливого аристократа. С блестящими рекомендациями он поступил в Папский Григорианский университет.
Привычка быть первым стала чертой характера: Андреа был лучшим во всех дисциплинах и не терпел, когда кто-то превосходил его умом или успехами. И потому, когда только что пришедший студент Надьо вступил с ним в спор и победил, Кальво не на шутку разозлился.
Соседом Стефанио по комнате оказался невысокий, щуплый молодой человек по имени Роберто Бантини. Лицом он был довольно приятен, но из-за плохого зрения носил крепившиеся на переносице очки с вогнутыми стеклами, которые в сочетании с чуть крючковатым носом делали его похожим на филина. Благодаря добродушному нраву, плохо сочетающемуся с внешностью, он быстро приобрел расположение Стефанио. Сам же Роберто с первого дня искренне восхищался новым соседом.