«Наверняка не обошлось без Кальво, — горестно подумал он. — Ладно, подожду».
В личной переписке Стефанио, как умел, поддерживал профессора. В последнем письме, которое он получил от Галилея, тот писал:
«Я горд тем, что могу назвать себя философом. Ведь философы как орлы — парят высоко, встречаются редко, в то время как галки летают стаями, оглашают небо пронзительными криками, галдят и гадят на землю».
Во время очередного визита в Рим Стефанио неожиданно встретил в Квиринальском дворце Роберто Бантини.
— Филин, — бросился к нему Стефанио и тут заметил, что старый друг облачен с кардинальские одежды. Епископ встал в изумлении, как вкопанный.
— Да-да, — улыбнулся Роберто, — теперь я кардинал и живу здесь, в Риме.
— Поздравляю, — искренне сказал Стефанио. Конечно, он чувствовал некоторую досаду, что Бантини его опередил, но в самом деле был рад за друга. — Странно, что я об этом не слышал.
— Действительно странно. Где ты остановился?
— У кардинала Дэти.
— А почему не у Марио? Я слышал, он женился…
— Не хочу мешать молодым, — засмеялся Стефанио.
— Что ж, в следующий раз прошу ко мне.
— Ну, раз ты теперь в Риме, то, конечно, мимо не проеду.
«Дорогой мой Андреа, пишет вам несчастный брат Сиро. Я по-прежнему живу в Мантуе с несколькими слугами, и положение мое незавидно. Впрочем, я взялся за перо не для того, чтобы огорчать вас подробностями своего существования. Мне необходимо рассказать вам удивительную историю.
До недавнего времени у меня был повар-китаец по имени Ли Чу. Когда-то он работал на герцога Модены и Реджио Франческо д'Эсте, но незадолго до свадьбы моего сына Камилло вышеупомянутый герцог проиграл мне в ломбер и вместо денег отдал своего повара. Это было выгодное приобретение, так как стряпал китаец и в самом деле прекрасно.
Несколько дней назад Ли Чу умер. Поскольку он давным-давно принял католичество, то, как положено, перед смертью исповедовался. Я послал ему моего личного священника, отца Игнасио. Этот человек предан мне телом и душой, и потому пошел на большой грех — выдал тайну исповеди.
Итак, Ли Чу рассказал, что перед отъездом на свадьбу герцог вызвал его и за большое вознаграждение предложил перейти на службу ко мне, поставив одно условие: Ли Чу должен был все время до венчания и после него добавлять в блюда моего сына какие-то специальные травы, которые вызывают мужское бессилие.
Теперь вы понимаете? Мой Камилло был опозорен, его вынудили признать свою несостоятельность в любовном вопросе и подписать об этом бумагу, уж не говоря о том, что наше семейство лишилось такой выгодной родни, как Винчини. И все это — дело рук Франческо д'Эсте! Он предпринял это, вероятно, ради того, чтобы не допустить усиления нашего княжества.
Мне, дорогой Андреа, теперь нужен ваш совет. Я чувствую необходимость расквитаться с проклятым герцогом, но как это сделать? Как и отец Игнасио, я связан по рукам и ногам тайной исповеди. Кроме того, никаких доказательств у нас нет. Возможно, вам удастся использовать эту информацию или вы найдете способ, как я мог бы ее употребить. В любом случае, напишите, что вы об этом думаете, и что мы могли бы предпринять.
Любящий вас брат Сиро Кальво да Корреджо (увы, теперь я даже не имею права подписываться этим именем)».
Письмо выпало из рук Андреа. Так вот из-за чего расстроился брак! Вот почему они потерял поддержку семейства Винчини, вот почему епископ Треви сейчас Надьо, а не он, Андреа! Проклятый герцог!
Поразмыслив, он сел за ответ и попросил брата немедленно прислать отца Игнасио в Рим.
В преддверии приезда отца Игнасио Андреа встретился с главой Священной Конгрегации Римской и Вселенской Инквизиции Антонио Барберини, младшим братом Папы.
— Меня терзает проблема, которую я не в силах разрешить, Ваше Высокопреосвященство.
— Что же это, отец Андреа? — участливо спросил кардинал.
— Мне стало известно, что некоему священнику на исповеди рассказали об ошибке, в результате которой одна знатная дама живет в блуде с мужчиной и считает его супругом.
— Вы говорите о себе? Вы тот самый священник?
— Нет, Ваше Высокопреосвященство, не я.
— Тогда как же вы об этом узнали? Тот духовник нарушил обет и открыл вам тайну исповеди?
— Разумеется, нет, — мягко улыбнулся Андреа. — Он просто поведал мне о своих сомнениях по поводу некой обманутой дамы.
— Если я правильно понял, она считала себя вдовой и вторично вышла замуж? А теперь стало известно, что ее первый муж жив?
— Что-то в этом роде, но подробностей я, естественно, не знаю.
— И что же вы хотите от меня, отец Андреа?
— Совета, Ваше Высокопреосвященство. Как поступить тому священнику? Он точно знает, что благодаря какому-то старому обману эту даму втайне от нее самой заставили погрузиться в грех прелюбодеяния.
— Что ж, эта проблема не нова. Раскрыть тайну исповеди, не нарушив обета, священник может Папе, ведь он — наместник Господа нашего на земле. Если мой святейший брат из этого рассказа поймет, что целомудрие дамы и в самом деле было нарушено грехом, он спасет ее от блуда.
Конечно, Андреа знал, что надо делать в таких случаях, но ему хотелось заручиться поддержкой кардинала и устроить отцу Игнасио аудиенцию у Папы.
— Благодарю, Ваше Высокопреосвященство. Я попрошу этого священнослужителя приехать в Рим. Не соблаговолите ли вы помочь ему встретиться с понтификом?
— Что ж, это легко устроить, — важно кивнул кардинал Барберини.
Едва отец Игнасио прибыл в Рим, Андреа сдал его с рук на руки кардиналу, и уже на следующий день духовник беседовал с Папой. Заикаясь и обмирая от оказанной ему чести, священник передал понтифику рассказ умершего китайца.
Его Святейшество покачал головой:
— Ох уж эти мне герцогские интриги. Что ж, отец Игнасио, вы выполнили свой долг, и это похвально. Остальное предоставьте мне.
Папа призвал к себе брата и долго беседовал с ним. Решено было, что по заявлению Андреа понтифик признает развод Камилло и Элеоноры незаконным, а потому она должна будет вернуться к мужу.
Процесс наделал много шума. Против аннуляции существующего брака выступали все: и Марио, и его дядя, епископ Треви, и семейство Винчини, которым совсем не хотелось, чтобы Элеонора вернулась к Камилло, лишенному права наследования Корреджо и княжеского титула.
Но Папа был непреклонен.
— Хватит попирать нормы католичества! — твердо заявил он. — Тут нечего аннулировать, поскольку брака синьора Риччи не существует. Дама, которую он считает своей супругой, на самом деле — законная жена синьора Кальво, и я обязан вернуть ее мужу.
Папе невыгодна была ссора ни с семьей Винчини, ни с епископом Треви, но понтифик махнул на это рукой. Его действиями в последнее время руководило лишь желание продемонстрировать власть католической церкви, и к доводам рассудка он прислушиваться не желал.
Летом 1636 года развод Камилло и Элеоноры был аннулирован, и ее брак с Марио стал фикцией.
Камилло, который во время разбирательства жил у дяди в Риме, попробовал забрать супругу в Мантую, но она решительно отказалась ехать. Но и остаться с Марио уже не могла. Ей ничего не оставалось, как уйти в монастырь.
Андреа потирал руки — да, его семья немногое выгадала от этой истории, зато Надьо потерял богатейших родичей, а сын его пребывал в безутешном горе. Чего ж еще желать?
— Я не вынесу этого! — рыдая на коленях отца, жаловался Марио. — Вы не представляете, дядюшка, как мне тяжело! Я обожаю Элеонору, не могу провести без нее и дня, а теперь она ушла в монастырь, и, возможно, мы никогда больше не встретимся. Проклятый Папа!
— Господь с вами, Марио, что вы такое говорите!
— Я ненавижу его, дядюшка. Зачем, зачем он это сделал? Кому от этого стало лучше? Видели бы вы, как страдает Элеонора, да и моя душа разрывается от горя!
Они сидели возле потухшего камина в доме кардинала Роберто Бантини, где теперь всегда останавливался епископ Треви во время визитов в Рим. Особняк, который Винчини подарили молодоженам, Марио вернул.
— Успокойтесь, дорогой мой, — сказал Стефанио, гладя шелковые кудри юноши. — Все как-нибудь утрясется.
Но сам он прекрасно понимал, что исправить ничего нельзя. Сердце его сжималось, когда он смотрел на своего несчастного сына. Что же делать?
«А все этот проклятый Кальво! Из-за него я потерял Лукрецию, а Марио — Элеонору».
Он горел жаждой мести.
После полудня Стефанио отбыл в Треви, а Марио вечером отправился в таверну «Лиса и голуби» в сопровождении друзей: художников Аббатини, Романелли, Розы, Сакки и скульптора Альгарди.
Небольшой трактир был полон народу. Столы теснились вплотную друг к другу, со сводчатого потолка на ржавых цепях свисали железные кольца со свечами, а в закопченных стеклышках окон отражались десятки огоньков. В углу располагался очаг, в котором на вертеле жарился поросенок. Огонь весело потрескивал, облизывая свою жертву, а стекающие с тушки капли заставляли его поминутно шипеть. Но этого никто не слышал, все звуки здесь перекрывал разноголосый гомон посетителей.
Друзья заняли стол рядом с очагом. Аппетитный аромат жареного мяса приятно щекотал ноздри. Заказав по кружке бордо, они неторопливо болтали. Но Марио их не слушал, боль от потери возлюбленной душила его и, казалось, резала сердце напополам. Ему хотелось хоть ненадолго избавиться от нее, и он пил, пил, пил…
— Эй, остановись, дружище, — предостерег Алессандро Альгарди, пухленький круглолицый скульптор с глазами навыкате. Он был старший в компании и считал своим долгом опекать молодых неразумных коллег.
— Отстань, — отмахнулся Марио. — Разве ты не видишь, что я хочу напиться?
— Эй, полегче, — нахмурился Джованни Романелли, — ты и так порядком пьян.
Друзья принялись уговаривать юношу остановиться, но тот, глядя на них глазами, полными слез, объяснил:
— Если я не забудусь хоть на один вечер, то просто сойду с ума, понимаете? Она — моя любовь на всю жизнь, а ее у меня отняли… Папа отнял.