Князь Василий Лукич отвечал:
— Теперь, слава Богу, оспа высыпала, и есть большая надежда, что император выздоровеет; но если и умрет, то приняты меры, чтоб потомки Екатерины не взошли на престол; можете писать об этом к своему двору как о деле несомненном.
Вестфален все же прислал письмо.
«Слухи носятся, что Его Величество очень болен, и если престол российский достанется голштинскому принцу, то нашему Датскому королевству с Россиею дружбы иметь нельзя. Обрученная невеста из вашей фамилии, и можно удержать престол за Екатериною Алекссеевною; по знатности вашей фамилии вам это сделать можно, притом вы большие силы и права имеете».
Князь Василий Лукич прочел письмо в кругу родных, но тут об этом деле не рассуждал, потому что государю стало легче.
15 января решено было писать ко всем дворам о переломе в ходе болезни.
Из депеши Мардефельда от 2 февраля 1730 года: «Во время болезни покойного императора никого не пускали к больному Государю, исключая любимца его, отца последнего, барона фон Остермана и дежурных придворных кавалеров, так что камергер Лопухин часто сам разводил огонь.
Любимец был во время этой болезни редко при Императоре, а почти все время проводил у своей невесты, графини Шереметевой, барон Остерман, напротив, постоянно при нем был».
Запомним текст депеши с тем, чтобы понять, при каких обстоятельствах случилось непоправимое. 17 января (по словам Шмидта Физельдека — 15-го) государь, почувствовав облегчение, имел неосторожность отворить окно, дабы видеть «проходившие мимо дворца войска» и застудил выступившую оспу. С этой минуты уже не было никакой надежды на его выздоровление.
Приглядимся повнимательнее к событиям.
Врачи обнаруживают оспу у больного. Положение его крайне тяжелое. Приезд Бидлоо облегчает положение императора. Остерман и Дм. Голицын ведут тайные переговоры о возможном наследнике и останавливаются на кандидатуре курляндской герцогини Анны Иоанновны. (Депеша Мардефельда от 19 января: «…получил я еще тайное сообщение, что …избрание (Анны Иоанновны. — Л.А.) было уже решено несколько дней тому назад между бароном фон Остерманом и кн. Голицыными притом с условием ограничения самодержавной власти…»).
Долгорукие предпринимают попытку уговорить царя обвенчаться больным в постели, но Остерман не допускает этого.
«По слухам, — писал Мардефельд, — барон фон Остерман составил три проекта, как должно поступать после смерти молодого государя. В первом, престол назначается невесте императора, во втором, предлагалось больному государю назначить наследника и в третьем, предлагалось избрание… Анны Иоанновны. Первыми двумя проектами он успокоил Долгоруких… касательно последнего проекта он тайно заключил союз с Голицыными и по общему мнению был главным двигателем в этом деле».
Действуют и Долгорукие, чтобы не допустить Елизавету до престола; Судьба им, кажется, улыбается. Оспа высыпала, дело пошло на поправку и появилась надежда, что Бог избавит всех от несчастного случая, чего боялись и что предчувствовали все. Скоро 19 января — день венчания молодых. А там долгое и бессменное правление Петра II. Роду Долгоруких суждено слиться с верховной властью.
Остерману, а с ним и лицам, стоящим за ним, было о чем подумать.
Андрей Иванович лучше знал Анну Иоанновну, чем Голицын, и был в ней более заинтересован. Его брат был учителем ее, и с давних пор герцогиня была расположена к Остерману. Они состояли в дружеской переписке. Не станем забывать, что тесная дружба между Остерманом и Карлом Рейнольдом Левенвольде была лишнею связью между вице-канцлером и курляндскою герцогиней. Брат Рейнгольда Густав жил в Лифляндии, близ герцогини и сумел приобрести ее расположение. Через него она получала сведения о том, что делалось при дворе, где так активно действовал в ее пользу Карл Рейнгольд Левенвольде, а с ним и Остерман.
Барон Андрей Иванович Остерман знал, что Анна Иоанновна, проживая лучшие годы в Курляндии, среди немцев, приобрела много общих с ними вкусов и симпатий. Знал, кто окружал ее в Митаве и чьему руководству она подчинялась. Ему нетрудно было предвидеть, что с ее воцарением к власти придут Бироны, Левенвольде и другие его соотечественники и с их воцарением при русском дворе для него наступят лучшие времена.
Он даже держал игру с Дмитрием Голицыным, желавшим воцарения Анны Иоанновны для того только, чтобы усилиться самому в Верховном Тайном Совете и ограничить власть самодержицы, на что она дала бы согласие, ибо не имела ни малейшего права на наследование престола.
Остерман не мог восстановить себя против Голицына. Он дал уклончивый ответ, который не связывал его в будущем с князем, и продолжал думать о своем.
Тихо в Москве. Солнце да мороз.
Народ, прослышав о болезни любимого государя, толпился у Лефортовского дворца, не обращая никакого внимания на январскую стужу.
Что за войско появилось возле дворца и почему именно в день начала выздоровления Петра II? Отчего возникла надобность отворять окно? Было жарко Натоплено в спальне (топил Лопухин) или кто-то кричал царю за окном? Или звук неожиданного барабанного боя привлек внимание императора, и он поднялся с постели и отворил окно?
В комнате же государя, надо полагать, находились в то время Остерман да камергер Степан Лопухин.
Камергер Лопухин… О нем мы уже говорили в начале повествования.
Странные бывают совпадения.
Супруга Лопухина — Наталья Федоровна (урожденная Балк) была родной племянницей Анны и Виллима Монсов. Выйдя замуж за Лопухина, она сохранила лютеранскую веру, привязанность ко всему немецкому. Родственники молодоженов: Монсы, Балки влекли их к Левенвольде, к Остерману. Петра I, казнившего ее дядю — Виллима Монса и приказавшего бить кнутом ее мать — Матрену Балк, она ненавидела, как, впрочем, и его потомков. Гонения, испытанные ею, юношеская приближенность к царевне Екатерине Иоанновне делали для Лопухиной герцогиню курляндскую Анну Иоанновну желательным кандидатом на русский престол. В особенно близких, даже очень близких отношениях Наталья Федоровна Лопухина была с графом Карлом Рейнгольдом Левенвольде. Отметим и то, что по восшествии на престол Анны Иоанновны, когда многие из окружения Петра II подвергнутся жестокой опале, Лопухины войдут в несказанную силу.
Болезнь и смерть императора вызывали разные толки. В народе долго говорили, что он отравлен. Слухи эти, однако, нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.
Вернемся к фактам.
Надежды на спасение императора не было. Сыпь поднялась в ужасающих размерах в горле и в носу. Температура страшно поднялась. 18 января, утром, никто более не сомневался в ужасном исходе.
Москвитяне всю ночь жадно всматривались в лица беспрерывно приезжавших и уезжавших сановников, чтобы по виду их заключить о состоянии царского недуга. Тревожно заглядывали в полуосвещенные окна дворца, стараясь угадать, что делается там, за обледеневшими окнами, в которых туда и сюда мелькали тени.
Из головинского дворца, где жил князь Алексей Григорьевич с семейством, «посланы были гонцы по родственникам, чтоб съезжались. Родственники съехались и нашли князя Алексея в спальне на постели».
— Император болен, — начал он, — и худа надежда, чтоб жив был; надобно выбирать наследника.
— Кого вы в наследники выбирать думаете? — спросил князь Василий Лукич.
Алексей Григорьевич указал пальцем вверх и сказал:
— Вот она!
Наверху жила обрученная невеста.
— Нельзя ли написать духовную, будто его императорское величество учинил ее наследницей? — предложил князь Сергей Григорьевич.
Старый фельдмаршал возразил:
— Неслыханное дело вы затеваете, чтоб обрученной невесте быть российского престола наследницею! Кто захочет ей подданным быть? — В голосе его слышался гнев. — Не только посторонние, но и я, и прочие нашей фамилии — никто в подданстве у ней быть не захочет. Княжна Екатерина с государем не венчалась.
— Хоть не венчалась, но обручалась, — возразил князю Василию Владимировичу отец невесты.
— Венчание иное, — возразил фельдмаршал, — да если б она за государем и в супружестве была, то и тогда бы во учинении ее наследницею не без сомнения было.
— Мы уговорим графа Головкина и князя Дмитрия Михайловича Голицына, — сказали братья Алексея Григорьевича, Иван да Сергей, едва ли не в один голос, — а если они заспорят, то мы будем их бить. Ты в Преображенском полку подполковник, а князь Иван майор, и в Семеновском полку спорить о том будет некому.
— Что вы, ребячье, врете! — возразил фельдмаршал. — Как тому можно сделаться? И как я полку объявлю? Услышав от меня об этом, не только будут меня бранить, но и убьют.
В сердцах князь Василий Владимирович хлопнул дверью и уехал. С ним покинул головинский дворец и его брат Михайло.
Василий Лукич, присев у камина, взял было перо, чернила, принялся писать духовную, да остановился.
— Моей руки письмо худо, кто бы лучше написал?
Взял перо Сергей Григорьевич, обмакнул в чернильницу.
Тут князь Иван достал исписанный лист бумаги из кармана.
— Вот посмотрите, сказал он, — письмо государевой и моей руки: письмо руки моей слово в слово как государево письмо; я умею под руку государеву подписываться, потому что я с государем в шутку писывал.
И написал «Петр».
Все подивились схожести.
Решено было: ему и писать духовную. И при удобном случае подать на подпись государю, а коли за тяжестью болезненной не сумеет, подписать самому.
Государь был в бреду. Звал Остермана.
Поздно вечером 18 января к Лефортовскому дворцу стали съезжаться министры, сенаторы, генералы, члены Синода.
Умирающего государя причастили и соборовали.
Началась агония.
— Запрягайте сани — я еду к сестре!.. — вскрикнул он в бреду и испустил дух.
Был первый час ночи.
Через месяц Анна Иоанновна взошла на престол.
Король Пруссии Фридрих I, услышав эту весть, пил за здоровье Анны из большого бокала.
Испания ждала возвращения дюка де Лириа на родину.