Лазарев коротко съёжился и перевёл взгляд на меня. Усмехнувшись в своей манере, он продолжил:
— Чеченцы отличаются особой жестокостью, но это, думаю, ты итак знаешь, — он одарил меня многозначительным взглядом, и я вздрогнула, — Когда я был в плену, поймали ещё одного. Он не успел избавиться от винтовки.
— Пытали? — вырвалось у меня.
— Убивали, — сухо отозвался Лазарь, — Долго и мучительно. Они переняли одну немецкую пытку со времён первой мировой — колоть тело пленного треугольным штыком. Такая рана никогда не заживает: во–первых — глубокая, а во–вторых — края не сходятся. Тот мужик просто медленно истекал кровью и его мясо гнило у меня на глазах. То, что не успели сожрать крысы.
— Ты поэтому стал наёмником? — решила узнать я.
Ну раз уж его пробило на откровенность…
— Нет. Просто не умел делать ничего другого. За время спец подготовки меня натаскали стрелять по любой мишени, практически с любого расстояния. Я стрелял в муляжи женщин и детей. Младенцев, кстати, тоже — ухмыльнулся он, — В общей сложности за два года я выстрелил около двухсот тысяч раз. Может и больше. На войне я успел выстрелить трижды. Всего трижды, Сладкая, — он вздохнул, — Меня научили незаметно убивать, но не объяснили, что делать с жаждой этого убийства. Не рассказали, как справляться с ноющим ощущением на правой стороне лица и жжением в указательном пальце. Когда я попал на войну — я был машиной для убийства; но, когда вернулся на гражданку — я стал неуправляемой машиной.
— Разве военным не помогают? Посттравматический синдром достаточно хорошо изучен в психиатрии, — хмыкнула я, и подтянула колени к груди, обхватывая их здоровой рукой.
— А толку? — Лазарев коротко рассмеялся, — Я ходил на такие сеансы. Единственное, чего смогла добиться та баба, так это развести меня на разговоры. До этого я молчал три месяца, пока валялся на койке в больнице для бывших военнопленных, — я послала ему озадаченный взгляд, и он счёл нужным пояснить, — Привычка. Иногда мне приходилось молчать неделями, особенно, если готовился к засаде.
— Может, она была плохим специалистом, — я фыркнула и потянулась к портсигару за третьей сигаретой.
— Дай мне тоже, — махнул рукой Лазарев, — В этой области не может быть хороших специалистов, Сладкая. Вот подумай сама, как ты объяснишь человеку, что делать с потребностью сделать выстрел; если ты сама никогда не стреляла? Даже оружия не держала в руках, — он понюхал мою самокрутку, и зажал её между губами.
— Да, это будет сложно, — задумалась на секунду я, поднося огонёк зажигалки к его лицу, — Хотя твои случаи разбирают в теории по кирпичикам.
— Теория — это одно, Оля. В жизни всё немного, — он глубоко затянулся и, выдыхая дым, сказал, — Иначе. Вот ты в теории как бы промывала мозги жертвам насилия?
Я смолчала, признавая его правоту. Когда я училась на курсах и слушала преподавателей, мне несколько раз хотелось прервать их, потому что они несли откровенный бред, рассуждая о поведении и насильников, и их жертв.
— Так почему Лазарь? — я решила перевести тему со своей скромной персоны.
— Нашли меня, обвязанным тринитротолуолом, он же тротил в простонародье, — Игорь снова усмехнулся, — В одном из зданий, которое захватывали наши. Тимур собственноручно снимал с меня гирлянду.
— Нет права на ошибку, — вспомнив кусочек чернил на плече у страшного мужчины, протянула я.
— Да, саперская наколка. Над этой надписью у него жуткий череп набит. До сих пор прошу переделать, он ни в какую, — он весь сморщился и передёрнулся, — У меня плечо прострелено было и на шее крест православный вырезали. Чтобы кровью истекал, — он хлопнул себя по чёрному треугольнику на шее, показывая место, — Как выжил — до сих пор загадка. Словно воскрес заново. Тимур, когда моё полное имя услышал, посмеялся: «Повезло тебе с фамилией». Поэтому и — Лазарь, — спокойно закончил свой рассказ Игорь.
Мы замолчали. В темноте посёлка звонко щебетали ночные букашки, чьё название я до сих пор не запомнила. Где–то отдалённо гудела трасса. Мне стало немного зябко, но я вида не подала.
— А ты? — вдруг вопрошает он, — Как ты справляешься?
— С чего ты взял, что я справляюсь? — ответила я вопросом на вопрос.
Лазарев пристально посмотрел на меня и нахмурился. Потом оттолкнулся и встал на ноги одним ловким движением.
— Пошли в дом, Оля. Холодно, — протянув мне крепкую ладонь, спокойно сказал он.
Я выбросила недокуренную сигарету и схватилась за его руку. Подняв меня, Игорь проводил моё бренное тело до спальни и пожелал спокойной ночи, поцеловав в макушку, как заботливый папаша.
Не знаю, сколько я лежала вот так, смотря в потолок и изучая голубоватые лучи, струящиеся из окна, но в итоге я не выдержала. Поднявшись с кровати, я тихонько прокралась комнату, где он спал, легла на матрас и вытянула руки вдоль тела, как тогда, пять лет назад. Лазарь накрыл меня одеялом, не говоря ни слова; а потом взял мою ладонь и осторожно переплёл свои пальцы с моими.
Правую руку он положил под подушку; и наверняка сжал пистолет в руке, который он держал при себе с самого первого дня, как я появилась у него в доме.
Глава 7
Я повел тебя в ресторан,
А потом на такси домой.
Ты сказала, что очень рада
И завтра встретишься со мной.
Ты обвела меня вокруг пальца,
Я знаю, что ты играла со мной.
Ты обвела меня вокруг пальца,
Я знаю, что ты играла со мной.
Проснулась я от грохота и мужских криков. Судя по всему, они доносились с первого этажа. В голосах я узнала Игоря и Тимура. Сморщившись, я поднялась с матраса на ноги, зашла в ванную на втором этаже, чтобы умыться и почистить зубы. Лазарев любезно расставил остатки моей косметики в шкафчике над раковиной, а также купил мне зубную щётку. Розовую.
Идиот.
Потом я спустилась вниз, и направилась в гостиную.
— Да уж, Лазарев, — вырвалось у меня, когда я увидела убранство просторной светлой комнаты, — У тебя вместо гостиной спортзал? Серьёзно?
Они с Тимуром кувыркались на матах, которыми был завален пол помещения. Когда я вошла, Игорю как раз выворачивали плечо.
Застыв в такой позе, они вдвоём вскинули головы.
— Доброе утро, Сладкая, — промурлыкал Лазарев, дёргая зажатой крепкими лапами сапёра рукой.
Тимур отпустил его, и коротко кивнул в мою сторону, сдвинув брови, отчего шрам на одной из них исказился. Мне очень захотелось спросить, не стрёмно ли ему смотреться в зеркало по утрам, но я прикусила язык.
— Доброе, мальчики, — я выдавила из себя улыбку, когда полуобнажённые телеса Лазарева двинулись ко мне.
— Как плечо?
— Нормально. Не подходи ближе, от тебя воняет, как от псины, — сморщившись, я подняла здоровую руку, не давая ему приблизиться.
— Не любишь потных мужчин? — сострил Лазарь.
— Я вообще мужчин не жалую, — сухо ответила я, — С определённого времени. Кормить будешь?
— Лазарев, ты её избаловал, — подал голос Тимур, который всё это время оставался неподвижным.
Я перевела взгляд на него и невольно вскинула бровь. Он ухмыльнулся, и поймал брошенное Игорем полотенце, водрузив его на шею.
— Завидно? — спросила я у Тимура, немного набравшись смелости.
— А как же, — тот расплылся в широкой улыбке и тут же приобрёл бесстрастное выражение лица, потому что меня передёрнуло, — Меня он только кофе поит.
— Потому что тебя не прокормить, — буркнул Лазарев откуда–то сбоку, — Пошли, — он махнул рукой и направился на кухню.
Там мне галантно подвинули стул и помогли взобраться на него. Закинув ногу на ногу, я закуталась поплотнее в полы халата, и потёрла ноющее плечо.
— Когда швы снимать? — решила узнать я период моего больничного.
— Нужно посмотреть, как заживает, — пожал плечами Лазарь, включая кофеварку, — Можно съездить в больницу сегодня, у меня всё равно нет дел.
— Не хочу в больницу, сам посмотришь, — буркнула я.
Тимур приземлился рядом со мной и сложил руки на широкой груди, пристально сверля меня глазами. Я постаралась не обращать на это внимание, но через несколько секунд не выдержала:
— Тебе мама не говорила, что пялиться не красиво?
— Что–то ты резко борзая стала, — с непроницаемым лицом ответил он, — Молчаливая мне нравилась больше.
— Так прострели второе, избавь себя от мук, — огрызнулась я.
Тимур вздохнул со свистом, и сцепил кулаки. Я ухмыльнулась и выпрямила спину. Зрительный контакт мы не прерывали, хотя, признаться, глаза у него жутковатые и взгляд отвести хотелось.
— Брейк, — Лазарев махнул рукой между нами, — Сладкая, между прочим, если бы не он, тебя вполне могли бы добить.
— Вы узнали, кто стрелял? — я переключила своё внимание на хозяина дома и начала наблюдать за его оголённой спиной, пока он готовил завтрак. Заслышав запах кипячёного молока, я заскулила, — Только не это, пожалуйста. Я не люблю овсянку.
— Чего не сказала раньше? — застыл Лазарев возле плиты.
— Я пояснила. Я терплю молча. Манку умеешь варить?
— Нет.
— А есть? — я снова невольно потёрла плечо, стараясь не обращать внимания на прикованный ко мне взгляд Тимура.
— Да.
— Нахера держать дома манную крупу, если ты не умеешь варить манную кашу? — вырвалось у меня, — Забудь. Риторический вопрос. Доставай, объясню, что к чему.
Пока я рассказывала ему тонкости приготовления незамысловатой пищи, которая спасла евреев от голода, если верить библейской легенде, Тимур выудил маленький перочинный нож из джинсов и начал ковыряться им в ногтях. Я обратила на это внимание, но комментировать не стала.
На стол опустилась тарелка с моей манкой. Лазарев скрестил руки на груди и бросил мне выжидающий взгляд.
— Варенье есть?
— Нету, — он ухмыльнулся.
— Сахар дай тогда.
Он пошевелился, шагнув к шкафчикам, а потом вернулся в ис