Благодаря такому аппарату можно передавать абсолютно тайные сигналы, причём как в пассивном, так и в активном виде, потому что они не глушат другие передачи и сами не могут быть заглушены. Любая передача неповторима по ритмам и обладает индивидуальными чертами; в сущности — это неограниченное количество станций и инструментов, которые могут действовать на одной или двух частотах, не вызывая при этом ни малейшего обоюдного глушения.
Ещё — волновые процессы в земной ионосфере; в популярном объяснении это открытие означает, что поле Земли реагирует на электрические вибрации заданной частоты, так же как камертон резонирует при определённой длине волны. Эти электрические вибрации способны сильно действовать на поле Земли. Такой резонансный эффект может быть использован многими способами и, прежде всего, для изменения всемирной энергетической системы, далеко не совершенной и не до конца исчерпавшей природные возможности.
По-видимому, изучение наследия Теслы не связано лишь с познанием истории физики. В его работе не следует искать только технологические аспекты, её суть — в значении человеческого творчества и науки.
Тесла — ясновидец
Совершенно очевидно, что Тесле было знакомо то, что, за нехваткой лучшего выражения, можно назвать парапсихологией. Способ, с помощью которого он приходил к своим открытиям или работал в своей лаборатории, безусловно, не имеет аналогов в истории науки. И при том, что в музее Николо Теслы в Белграде хранятся сегодня более чем 150 000 документов, он не оставил после себя системы своего научного метода, который допустимо сравнивать только с состояниями, в которых могут находиться йоги, или с тем, о чём ведают святые. Сегодня мало кто относится к Тесле как к философу или человеку духа, или к тому, кто одухотворил физику, кто одухотворил технологию, одухотворил науку. Наконец, всей своей жизнью и трудом он заложил основы новой цивилизации третьего тысячелетия и, хотя пока что его влияние на современные тенденции в науке минимально, его роль нуждается в переоценке. Только будущее даст настоящее объяснение явлению Теслы, ибо он ушёл слишком далеко вперёд и стоит выше принятых сегодня научных методов.
Известный индийский философ Вивекананда, один из членов миссии Рамакришны, посланный на Запад с целью выяснить возможность объединения всех существующих религий, посетил Теслу в его лаборатории в Нью-Йорке в 1906 году и сразу же послал письмо своему индийскому коллеге Аласингу, в котором встречу с Теслой описал с восторгом: «Этот человек отличается от всех западных людей. Он продемонстрировал свои опыты, проводимые им с электричеством, к которому относится как к живому существу, с которым разговаривает и которому отдаёт приказания. Речь идёт о высшей степени спиритуальной личности. Вне сомнения, что он обладает духовностью высшего уровня и в состоянии признать всех наших богов. В его электрических многокрасочных огнях появились все наши Боги: Вишну, Шива, и я почувствовал присутствие самого Брамы».
Тесла верил, что Вселенная — живая система, а все люди в ней — своеобразные «автоматы», ведущие себя по законам космоса. Он считал, что человеческий мозг не обладает свойством образной памяти в том смысле, как это принято считать, а память — всего лишь реакция нервов на повторяющийся внешний раздражитель, то есть инвариант, порождённый периодическими физическими воздействиями. Ещё более важно, что он, имеющий более тысячи фундаментальных научных изобретений, не считает творчество своей заслугой, а ясно заявляет, что исполняет роль проводника науки между миром идей и миром человеческой практики.
Сама смерть Теслы видится выражением его личного торжества: она, скорее, походила на сознательное переселение души в иные планы бытия, а не на смерть обычного славного человека, сконфуженного и испуганного перед лицом самоосвобождения. За два дня до момента развоплощения Тесла перестал работать и заперся в комнате гостиницы, попросив, чтобы его не беспокоили. Когда директор отеля и горничная, наконец, вошли к нему, то обнаружили его тело бездыханным, лежащим с перекрещенными на груди руками и элегантно одетым, как бы готовым к «выходу». У него должны были быть похороны христианские и буддистские, но за три дня до первых он был сожжён.
Глава 11Игемон
Лаврентий Павлович ехал по Можайскому шоссе в своём ЗиМе и размышлял: откуда не москвичу, пусть даже славянину, знать пригороды столицы? Более того, назначать встречу в каком-то второразрядном кунцевском ресторане. Но, признаться, человек, попросивший приехать в ресторан на углу Большой Театральной и Глухого Вражского переулка стоил того, чтобы Лаврентий Павлович лично приехал на встречу, не обременяя никого из подчинённых. Берия совсем недавно сменил Ежова в должности руководителя НКВД, но с приходом на новое место сразу получил новое прозвище — Игемон. Может быть, тень Ежова, пересажавшего полстраны автоматически отпечаталась на должностном кресле, может быть, повлияли какие-то досужие слухи, ведь они всегда бегут впереди паровоза. Во всяком случае, первое, что уже успел сделать Игемон, — освободить более двухсот тысяч невинно осуждённых. И, скорее всего, именно этот поступок способствовал приобретению второго имени.
Вскоре шофёр свернул направо, на просёлочную дорогу, соединявшую Можайское и Рублёвское шоссе. И, хоть грейдер здесь был, можно сказать, вылизан, но для любой легковой машины это было всё равно, что ехать по стиральной доске. Лаврентий Павлович поморщился, достал из кармана блокнот и сделал заметку на будущее великолепным самописным пером, которое всегда носил с собой. Вероятно, именно на основе таких заметок столица и окружающие пригороды были приведены в надлежащий порядок за сравнительно короткое время.
Кунцево, соседствующее с казачьей засекой Крылецкая, служило, так сказать, перевальным пунктом для приезжих именитых гостей ещё со времён Иоанна Васильевича Грозного. В станице Крылецкой были выстроены специальные казармы для приезжих, в которых дневали-ночевали гости, ожидая разрешения явиться пред светлые очи. С получением новой должности Лаврентий Павлович загорелся мыслью восстановить старые порядки, но меняются времена, меняются люди, то есть, не всё так просто оказалось в новом рабоче-крестьянском государстве. Да и народ при Советской власти постепенно стал менять критерии жизни, хотя в основной массе люди всегда остаются такими же, как за три или пять тысяч лет до Рождества Христова.
Глухой Вражский переулок уходил от Рублёвского шоссе налево и, хотя он был сравнительно небольшим, просматривался хорошо, тем более, что листья с деревьев уже почти все облетели. Если к ресторану находящемуся в конце переулка, будет подъезжать автобус со служащими НКВД или арестантский фургон, можно без труда рассмотреть издалека. Но представительский ЗиМ не должен вызвать опасений, поэтому Игемон не беспокоился.
Ресторан в этот утренний час был пустым. Лишь за одним столиком сидел худощавый гражданин в надвинутой на глаза шляпе, попивая утренний чай и, казалось, не обращающий никакого внимания на окружающую действительность. Но горящие глаза, мельком оглядывающие территорию, выдавали, что их владелец чувствует себя довольно неуютно. Во всяком случае, приехавший к нему руководитель НКВД, зашедший в ресторан без сопровождения, в кителе без особых различий, немного успокаивал.
Помещение ресторана казалось, ничем не примечательным, только под потолком по всему периметру виднелась лепнина, этакий ампир, да ещё мавританская арка соединяла большой зал с верандой, где все стены были украшены виноградными лозами. Московская осень выдалась тёплая в этом году, но зелень виноградных лоз как-то не соответствовала времени года. Настоящей она была или нет, определить мимолётным взглядом издалека не представлялось возможным, зато на каждом столике большого зала стояли кувшинчики с непритязательной ромашкой с листьями из папиросной бумаги и мелким бисером посередине.
Лаврентий Павлович направился прямо к господину, одиноко сидящему за утренним ленчем:
— Похоже, это вы хотели со мной увидеться?
Ожидающий Игемона господин встал, отвесил полупоклон и ответил на чисто русском, хотя и с небольшим акцентом:
— О, да! Сразу прошу прощения за это необычное место, выбранное мной не случайно.
— Какие пустяки, — отмахнулся Игемон.
— Нет, нет! — возразил господин и указал рукой на стул, приглашая Лаврентия Павловича за стол. — У меня есть большие основания скрывать нашу встречу от каких бы то ни было наблюдателей. Надеюсь, вы знаете, кто я?
— Кто же во всём мыслящем мире не знает короля электричества Николо Теслу? — вопросом на вопрос ответил начальник НКВД, — тем более, что у нас сразу проверяется телефонный звонок и ваша гостиница, откуда вы изволили позвонить, стала известна через несколько минут, а также кто и в каких номерах живёт.
— На это я и рассчитывал, — удовлетворённо кивнул собеседник Лаврентия Павловича. — Именно поэтому я выбрал место вдали от шума городского, как говорят в народе. Ибо то, что нам предстоит обсудить, не для чужих ушей.
— Признаться, вы всерьёз меня заинтриговали, — кивнул Игемон, снял своё пенсне и принялся протирать стёкла клетчатым носовым платком. — С другой стороны, таких тайных осведомителей у нас более, чем достаточно. Все заявляют, что должны сообщить нечто из ряда вон выходящее и непременно лично мне при тайной аудиенции. Если бы я не знал, кто вы такой и откуда приехали инкогнито, то просто попросил бы разобраться в ваших вопросах рядовым офицерам. А вы, вероятно, заглянули к нам проездом на родину. Я прав?
Николо Тесла, молча, кивнул и потянулся за своим чаем, чтобы собраться с мыслями для ответа. Он был одет в прекрасный двубортный тёмный костюм, какие уже можно было встретить среди российских большевиков-промышленников, не чурающихся гражданской одежды, а через спинку соседнего стула был перекинут чёрный модный макинтош с виднеющейся на подкладке фирменной наклейкой «Loro Piana». Одеждой этой фирмы пользуется с XIX века большинство зажиточного населения Европы и Америки. Но самое интересное, гость вынул из кармана тёмного пиджака точно такой же клетчатый носовой платок, снял наконец-то шляпу, кинул её на стол и промокнул лоб вынутым платком.