ворилось». Вообще Карлосу этот опыт понравился, да и Клем Бёрк позже признался новым товарищам, что те три месяца были лучшим туром в его жизни. «Уж точно самым диким», – говорит он теперь, а Гэри Валентайн вспоминает «отчаянных клиенток», которые после концертов набивались в гримерку и становились в очередь. «Вообще говоря, ни кожи ни рожи. Может быть, они хорошо умели удовлетворить его запросы, не знаю. Помню, одна говорит [Игги]: “Your cock never tasted as good until it was in my cunt”. Или что-то типа того. В выражениях вообще не стеснялись. Однажды затесалась новенькая, непривычная, и такая: “Боже мой!” Она в жизни ничего подобного не слышала».
Положение и у Джима Остерберга, и у Игги было незавидное: без гастрольных заработков не оплатишь счета, отношения с лейблом испорчены, одна опора – бутылка (стандартный вопрос перед концертом: «Где у нас мистер Дэниелс?»), – но при этом оба они производили впечатление обнадеживающе крепкое. Вне сцены Джим прятался за толстыми очками, под спутанной челкой. Но Игги не потерял хватку – как во времена Kill City, когда один из очевидцев сравнил его с генералом Роммелем, расставляющим войска перед атакой. Валентайн отмечает, как ловко Игги управлялся с закулисной тусовкой, с промоутерами и хипстерами, которые тащили ему всякие вещества и другие подарочки. «Он все сметал. Все, что приносили, немедленно употреблял, а за это уделял им минуты по три разговора. И все, они стоят с пустыми руками: так, а что это было?»
А это их иггнули.
По большей части, никакого вреда никому не было, но Игги все больше скатывался в какой-то детский эгоизм и не задумывался о последствиях своих действий. Поэтому, как предполагает Дейна Луиза, он интуитивно искал людей, которые терпели бы его выходки. «Теперь я понимаю, что взрослая женщина легко разглядела бы, что это маниакально-депрессивное состояние, и сказала бы: чувак, тебе надо подлечиться. А эти дети, девчонки, были совершенно ослеплены и влюблены в него, и им было все равно».
Осенью 81-го Игги взял Дейну, теперь шестнадцатилетнюю, с собой в Хьюстон, но после ссоры бросил ее в отеле, оставив на полке пару сотен долларов на дорогу домой. Дейна вернулась к родителям в Новый Орлеан, решив все-таки закончить школу. Позже Игги ее разыскал, слал цветы, умолял о прощении и наконец, как ни странно, поселился в их доме; правда, мать завалила его домашними делами, и он сбежал в отель. Поначалу все было романтично: каждый день после уроков Дейна шла к нему, и они гуляли по Французскому кварталу, но скоро Игги подпал под чары местных вуду-ведьмочек, а также сдружился с парой дилеров, поставлявших дилаудид и героин. Начался разлад, причем мать Дейны считала, что виноваты ведьмы, а сама Дейна винила дилеров. «Стремная была компания, черт-те чем занимались, – говорит Дейна. – Я и сама кое-что пробовала, но у него, думаю, все было всерьез: он стал очень злым и агрессивным. Однажды я пришла после школы к нему в номер, а у него в постели какая-то баба. Я говорю: “Что за херня?” А он: “Вот так, детка, твое место занято”. Пока он ее трахал, я собрала вещи и ушла. Больше я его не видела». Потом Игги, очевидно, раскаялся и пытался звонить Дейне, но ее мать, уже успевшая насмотреться на отношение артиста к дочке, посоветовала ему держаться подальше: «Ты ее обидел, cheri[25]. Так что все».
Вспоминая Игги, Дейна называет его «талантливым… но с большими проблемами», а также «первобытным человеком». Подумав, она заключает, что он вел себя «как вампир. Как суккуб». Ему уже было далеко за тридцать, но он, похоже, не собирался прекращать такое же, как в юности, деструктивное поведение: не знал, как остановиться. И хотя он продолжал играть великолепные концерты, прошлые унижения напоминали о себе. Взять хотя бы случай, когда по настоянию Кита Ричардса The Rolling Stones пригласили его на разогрев: два вечера в детройтском зале “Pontiac Silverdome” на 80 000 человек. Первый концерт был 30 ноября, а на следующий день Игги вышел на сцену в балетной пачке, с полуэрекцией под кремово-коричневыми колготками. В ту же секунду в него полетели бутылки, зажигалки, ботинки. На этот раз Игги сказал группе, что это чисто детройтский радушный прием, а когда они отыграли, промоутер Билл Грэм вместо биса зачитал список пущенных на сцену предметов. В своих воспоминаниях Грэм замечает, что из всех, с кем ему доводилось работать, в Игги швырялись больше всех. Так трагедия превратилась в фарс.
Летом 1981 года было уже очевидно, что дальнейшее сотрудничество Игги с «Аристой» под большим вопросом. Чарльз Левисон, который его всегда поддерживал, пал жертвой закулисных интриг (которые продолжались целый год) и перешел в WEA; тогда же Джиму официально сообщили, что Arista не будет продлевать с ним контракт. Вскоре, однако, оказалось, что гитарист и один из основателей Blondie Крис Стайн затеял собственный лейбл под названием Animal и готов дать денег на альбом. В начале 1982 года Игги начал готовить новый материал с Робом Дюпреем – чаще всего собирались в домашней студии Роба на 6-й авеню. Джим тогда жил в новой квартире в бруклинском районе Бенсонхёрст – эту местность он заприметил еще в фильме «Лихорадка субботнего вечера» с Джоном Траволтой. Получилось вполне уютное гнездышко: мать Эрика, Полетт Бенсон, решила, что ему надо бы проводить больше времени с отцом, и стала регулярно отправлять двенадцатилетнего сына к Джиму и Эстер. Те старались вести себя ответственно и честно прятали траву и кокаин, хотя Эрик, выросший в Калифорнии, наверняка понимал, что к чему. Джеймс-старший и Луэлла тоже любили проводить время с внуком, в восторге от своей новой роли.
Перед записью Джим шесть недель провел у Роба, экспериментируя с новым материалом. Он, как всегда, был щедрым боссом: получив от Animal аванс в пятьдесят тысяч долларов, из которых десять предназначались ему на жизнь, он разделил эту десятку поровну между собой и Робом, хотя тот вспоминает, что Джим все равно жил «как кот». Раз в неделю он получал деньги от своего агентства, FBI, после чего на пару дней исчезал; время от времени Дюпрей наблюдал, как он приводит к себе в комнату «какую-нибудь здоровенную блондинку», врубает на полную мощность собственный сингл “Bang Bang” и занимается с ней «черт знает чем». Через три-четыре дня деньги кончались, и тогда Джим ныкался в квартире, таскал из холодильника еду и «был чрезвычайно мил. Как кот. В среду он снова получал немного деньжат – и только его и видели». В Бруклине он вел более упорядоченную жизнь: каждое утро Эстер выдавала ему двадцатку, как когда-то Дэвид в Берлине. Он записывал расходы: биг-маки (один ему, один Робу Дюпрею), кола и прочий фаст-фуд, 85 центов на сигареты, четыре доллара на такси и столько же на пакетик травы.
Хотя Дюпрей знал, что близкими друзьями они с Джимом не стали – «он на самом деле общается с теми, кто ему нужен для дела; я бы не сказал, что он так уж стремится дружить», – он гордился работой с ним. «Я был просто щенок, а тут такое хорошее отношение… пусть даже Zombie Birdhouse получился его самой претенциозной пластинкой».
На самом деле Zombie Birdhouse, записанный с бюджетом меньше 50 000 долларов на бюджетной 16-канальной нью-йоркской студии Blank Tapes, с Крисом Стайном на басу и Клемом Бёрком на барабанах, был при всех своих изъянах зрелым альбомом – на нем есть моменты тихой, как будто усталой красоты. Несмотря на преобладание вычурных поэтических экзерсисов – “Bulldozer”, курт-вайлевская “Life Of Work”, мучительно эстетская “Watching The News”, – есть и действительно интересные эксперименты, например странноватая и прилипчивая “The Ballad Of Cookie McBride” с йодлями в духе южных штатов или минималистичная, но исполненная чувства “Ordinary Bummer” – одна из лучших песен со времен Lust For Life. В целом этот альбом считается неудачным – и небезосновательно, первые четыре песни на нем режут слух, – но, по крайней мере, видно желание пробовать новое и обманывать ожидания: что-то подобное сделал в том же году Дэвид Боуи со своим «Ваалом»[26]. То же желание «пробовать себя в разном, как Дэвид» вдохновило Джима на автобиографию (рабочее название – Run Like A Villain), по предложению Энн Верер, старинной подруги по Анн-Арбору, которая когда-то, в марте 1966 года, со своим бывшим мужем Джо дала там приют Энди Уорхолу и его шоу Exploding Plastic Inevitable. По словам самой Верер, затею с книжкой одобрил сам Боуи – правда, Эстер Фридман вспоминает, что Боуи сказал Джиму: «Автобиографию пишут только один раз», – возможно, чувствуя, что этот проект, как многие проекты Джима в последнее время, будет сделан вполсилы.
Верер приступила к своей работе соавтора-«призрака» во время осеннего тура 1981 года, но, разумеется, в туре всегда есть на что отвлечься, и далеко они не продвинулись. Иногда удавалось спокойно поговорить в отеле – она вспоминает, как Джим украшал лампу и кровать тканями, чтобы скрасить бездушный гостиничный интерьер, – и в конце концов они сблизились: анн-арборская аристократка и бывший школьный приятель ее сына Тома. Когда-то она потеряла ногу из-за рака, и за время тура утвердилась во мнении, что Джим похож на нее – со своими ранами, по-своему хрупкий; на основе этого завязалось нечто вроде романа. После тура, в Нью-Йорке, работа тоже не ладилась. Джим приезжал к Энн на метро (она делила лофт с дизайнером по имени Вин Лавинг), садился в огромную ванну и диктовал уморительные байки, но трудно было связать их в цельное повествование. Днем Джим часто брал свою новенькую пишущую машинку, садился в кафе на углу или в местном парке и печатал – то поток сознания, то репортаж. В этих текстах есть буйное воображение, напряженная сосредоточенность и несколько пугающая маниакальность. В одном из них он пишет, что чувствует себя хорошо и справляется без валиума, который ему, очевидно, прописали как успокоительное, – трогательное свидетельство душевного надлома и, возможно, предвестие кризиса.