На мгновение мне показалось… Анна не могла идти по следу этой мысли, поскольку в конце пути ее ждали боль и темнота. Это не мой отец. Это не мой отец. Это голем. Если это существо – голем, то кем является Аттис? Анна постаралась отбросить и эту мысль в сторону; кем бы ни был Аттис, он каким-то образом был замешан во всем этом. Он солгал, хотя уверял, что не делал этого.
Анна растянулась на своей кровати. Пытаться бежать было бессмысленно. Тетя заперла все двери, и в любом случае ее магия была слишком сильна, чтобы ей противостоять. Анна не могла уснуть. Она подождала немного, а затем достала свою нанта-бэг и доверила ей все свои секреты, поскольку доверять теперь можно было только самой себе.
Наступил новый яркий летний день. Сквозь балконные двери Анна наблюдала за тем, как в соседском саду играют дети. Девочка чувствовала, как сквозь стекло окон в ее комнату проникает солнечное тепло. В полдень раздался стук в дверь – это тетя явилась по ее душу.
Она приготовила Анне ванну. Горячая, почти как кипяток, вода была усыпана лепестками роз; они безмятежно плыли по водной глади, но при этом пахли резко и едко. Тетя тщательно терла мочалкой нежную кожу девочки, словно пыталась соскрести накопившуюся за шестнадцать лет грязь. Затем Анна поднялась в свою комнату и переоделась в тщательно выглаженную сорочку из грубой ткани, которую тетя оставила на ее кровати.
Как только Анна была готова, тетя будничным тоном предложила пообедать – как будто происходившее было чем-то совершенно обыденным. Анна молча повиновалась. Она спустилась вниз, села за один стол с тетей и заставила себя съесть хоть что-то. После они приготовили для наузников пирожные, а тетя испекла печенье.
В три часа раздался звонок в дверь.
– Они уже здесь. Поставь чайник.
Анна услышала вежливый обмен приветствиями, а затем тетя повела наузников в свежевыкрашенную гостиную. Когда Анну позвали присоединиться к гостям, она взяла поднос с пирожными и вошла в комнату. Шторы были задернуты. Голем стоял в углу гостиной, молча наблюдая за происходящим. В центре комнаты стоял стул, к которому был привязан Питер – молодой человек был, по-видимому, без сознания, – рядом с ним стояли еще два стула. Анна чуть не выронила поднос из рук.
– Что он здесь делает?
– Нам требуется его присутствие, – отрезала тетя.
Анна замерла на месте, не в силах пошевелиться.
– Надеюсь, сегодня ты нас не разочаруешь? – Миссис Уизеринг улыбнулась своей обычной неулыбкой.
Анна посмотрела на женщину.
– Разумеется, нет. Кто-нибудь хочет чая? – спокойно спросила девочка.
Затем Анна отправилась обратно на кухню, чтобы приготовить чай. Когда она вернулась, то вновь мельком взглянула на Питера: его голова свесилась вперед, а светлые волосы казались какими-то тусклыми в слабом свете гостиной. Что они собираются с тобой сделать?
– Как дела в школе, Анна? – спросила миссис Дамфрис.
Сегодня на ней была шелковая блузка неприятного лососевого цвета.
– Хорошо, спасибо. Я рада, что сейчас каникулы, – отозвалась девочка.
– Вы выбрали очень удачное время для проведения церемонии. – Миссис Брэдшоу откусила кусочек от печенья. – Успеешь привыкнуть к своей новой жизни в качестве наузника. К этому действительно нужно немного привыкнуть.
В этот момент постучали во входную дверь.
– А, вот и они. – С этими словами тетя вышла из гостиной.
Анна услышала звук знакомых голосов, а затем в комнате появились Селена с Аттисом. Молодой человек нес на руках Эффи. Она так же, как и Питер, была без сознания.
– Мы ее привезли, – сказала Селена, не глядя на Анну.
До этого момента Анна каким-то чудом сохраняла спокойствие, но вид Селены с Аттисом стал последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Девочка сжала в руке свой науз, до крови впиваясь ногтями в ладонь. Она их ненавидела. Ненавидела их обоих.
Аттис прошел мимо, даже не взглянув на Анну. Он посадил Эффи на стул рядом с Питером. Миссис Уизеринг взмахнула руками, и веревки обвили Эффи, привязав девушку к стулу. Черные волосы упали ей на лицо. И тебя я тоже ненавижу, Эффи Эверделл.
– Я хочу присутствовать на церемонии. – С этими словами Селена прислонилась к одной из стен гостиной.
– Селена… – угрожающе зарычала тетя.
– Я никуда не уйду. Я вырастила эту девушку.
– Что ж, дело твое, но тебе вряд ли понравится то, что ты увидишь. – Губы тети тронула улыбка.
Аттис встал рядом с Селеной, скрестив руки на груди.
– А это еще кто? – кивнула на него миссис Олдершот.
– Очередная игрушка Селены. Он должен уйти, – велела тетя. – И причем немедленно.
– Вам придется силой вытолкать меня из комнаты, – ответил Аттис.
Тетя со вздохом подняла руку, и веревки, словно цепи, обвились вокруг тела Аттиса, приковав его к стене. После этого тетя повернулась к Анне:
– А теперь, Анна, пришло время для твоего последнего испытания. Если ты его пройдешь, мы продолжим церемонию. Достань свой науз.
Анна молча повиновалась.
– За все те годы, что мы провели вместе, ты доказала мне, что способна контролировать свои эмоции. Все, кроме одной: любви. Осталось проверить, сможешь ли ты не поддаться ей. – Тетя посмотрела на Питера. – Вот он, юноша, которого ты любишь, юноша, с которым Эффи предала тебя. Однако, несмотря на предательство, ты все еще любишь его, не так ли? Поверь мне, я знаю, что́ ты сейчас чувствуешь. Наше проклятие беспощадно. Почувствуй его. Ощути внутри себя любовь к этому молодому человеку.
– Я чувствую все это, – ответила Анна, отказываясь чувствовать что-либо вообще.
Тетя достала из своего кармана пучок нитей и начала произносить заклинание.
– Теперь ты должна продемонстрировать мне, что контролируешь эту любовь, – сказала она. – Завяжи ее узлом на своем наузе. Убей ее в себе.
Анна кивнула и начала завязывать узел на своей нити – последний, седьмой узел.
– Если у тебя ничего не получится, он умрет, – предупредила ее тетя.
Сердце Анны бешено забилось. Вот она, ловушка. Всегда есть какой-то подвох. Она посмотрела на обмякшего на стуле Питера, но, когда началось заклинание, закричал не он.
Закричал Аттис.
Сдерживавшие его веревки натянулись. Все наузники как один в замешательстве повернулись к молодому человеку. Тетя переводила взгляд с Анны на Питера, с Аттиса на Эффи – на лице ее читалось изумление.
Аттис снова вскрикнул от боли, все его тело напряглось, вены на лице и шее вздулись. Анна наконец поняла, что происходит: нестерпимую боль молодому человеку причиняло ее заклинание. Я его убиваю!
– Нет! – закричала девочка, не в силах и дальше сохранять спокойствие. – Нет!
– Вытащите его на середину комнаты, – скомандовала тетя. – Он тот, кого она любит.
Нет, я не могу любить его. Веревки, впивавшиеся в тело Аттиса, мигом испарились. Он рухнул на пол. Двое наузников за ноги притянули его к себе. Молодой человек корчился в агонии, его лицо исказила гримаса боли… Смотреть на это было невыносимо.
– Он умрет, Анна, – крикнула ей тетя, – если ты не возьмешь свою любовь под контроль!
Анна упала на колени, обхватив Аттиса руками в попытке как-то облегчить его страдания, но заклинание тети было слишком сильным. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я не могу любить тебя.
Она вспомнила, что ненавидит и его тоже. Да! Я ненавижу тебя! Анна действительно его ненавидела. Науз выпал из ее трясущихся рук. Девочка подняла нить и продолжила завязывать последний узел. Она с ненавистью затянула его как можно сильнее. Аттис снова закричал, словно его пытали. Не работает. Ненависть не помогает! Она недостаточно сильна!
Девочка снова обратилась к чувству любви, отбросив все остальные. В конце концов любовь Анны к Аттису стала такой же голой и костлявой, как его белый ключ. «Гони любовь в дверь, она влетит в окно», – вспомнила девочка слова Селены. Сердце билось в такт с ее любовью к Аттису. Девочка снова туго затянула узел на своем наузе, ломая кости этому чувству.
Аттис почти задыхался, в его взгляде читались страх и боль. Он прижал руку к сердцу, его губы начали синеть.
– Этого недостаточно, Анна, он умирает.
Девочка вспомнила, как сидела с тетей в этой самой комнате, слушала музыку, но не могла ее почувствовать. Музыка волнами билась о ее защиту, не в силах проникнуть внутрь. Мелодия превратилась в простой набор нот, симпатичный узор. Любовь – та же музыка: узор, набор воспоминаний и чувств – гнева, радости, скорби, страха, желания, ненависти. Ей не нужно было их разделять. Все они были любовью. Анна посмотрела на Аттиса и позволила чувствам захлестнуть себя целиком, отделившись от них, но не отделяя их друг от друга. Они ничего не значат.
Аттис застонал.
Анна затянула узел. Ничего. Девочка поняла, что ей наконец удалось вновь обрести утраченное на мгновение спокойствие.
Анна внезапно осознала любовь, но не могла ее почувствовать. Она превратилась в интересное ощущение, не более того. Сердце Анны больше не отзывалось на него. Если сейчас она поцеловала бы Аттиса, то не почувствовала бы того, что чувствовала раньше.
Девочка окончательно затянула узел.
Аттису наконец удалось сделать глубокий вдох. Его тело расслабилось, агония прекратилась, лицо медленно вернулось к своему нормальному цвету. Молодой человек повернулся и посмотрел на Анну, однако в его глазах девочка по-прежнему читала боль и страх. Но при этом ничего не чувствовала к нему. Наконец ей удалось привести свои мысли в порядок. Сердце больше не грозило вырваться из груди, руки больше не тряслись; Анна посмотрела на наузников и обнаружила, что не испытывает в отношении их ни ненависти, ни страха. Она вообще почти ничего не чувствовала. Если это и значит быть наузником, то, возможно, быть им не так уж плохо.
– У нее получилось, – объявила тетя. – Она готова.
– Она едва все не испортила, – усмехнулась миссис Уизеринг. – И потом, кто этот юноша, Вивьен? Вы сказали нам, что она влюблена в того, другого.