Оглушив хором ревущих моторов, «Юнкерс» пробежал по бетону взлетной полосы, мягко оторвался от нее и погрузился в ночное небо. Ночной Берлин из-за проклятой светомаскировки походил на позабытое богом селение, в котором лишь самые богатые дома могли позволить себе электрическое освещение. Все остальные прозябали в темноте.
Посетовав на жару, Эльза сняла шинель и осталась в новеньком кителе. Однако проходивший мимо по своим делам стрелок заметил:
– Фрау, лучше оденьтесь. Когда наберем большую высоту, здесь станет очень холодно.
Он оказался прав. Вскоре температура стала стремительно падать, и через двадцать минут молодая женщина подумывала, не накинуть ли поверх тонкой шинели лежавший неподалеку брезентовый чехол. Изо рта шел пар, на голых металлических переборках и висящем рядом огнетушителе заискрился иней.
Спас тот же стрелок. Возвращаясь из пилотской кабины в хвостовую часть самолета, он заметил ее состояние и предложил:
– В моем термосе есть крепкий кофе с коньяком. Хотите согреться?
В другой раз она ни за что не согласилась бы. Как можно?! Незнакомый человек. Она дипломированный врач, офицер. А он стрелок в чине унтер-офицера или фельдфебеля. Но стоило представить горячий кофе, как субординация и прочая ерунда позабылись.
– Не откажусь, – стуча зубами, ответила Эльза.
Вернувшись с термосом, стрелок налил в алюминиевую крышечку напиток и протянул ей. Наслаждаясь ароматом, она с минуту держала емкость в руках, согревая озябшие пальцы. Потом сделала один глоток, другой, третий… И наконец ощутила внутри согревающее тепло.
Заградительного огня зенитных орудий майор Даммер не опасался. Не ждал он и советских истребителей, потому что в ночных условиях они вылетали поодиночке и отходили не далее двадцати километров от аэродрома. Никаких советских аэродромов вдоль проложенного маршрута конечно же не было. Первая его половина пролегала над территорией современной Германии. Далее простирались территории оккупированного СССР, но и там опасаться было нечего. Кроме одного – плохой погоды в районе озера с варварским и непонятным названием Ильмень.
– Слева по курсу Мемель[38], – послышался в переговорном устройстве голос штурмана. – Прошли половину пути – шестьсот пятьдесят километров.
Крепость Мемель была основана немецкими рыцарями. Это неблагозвучное название унаследовал и город, возникший на ее месте. «Что Ильмень, что Мемель…» – усмехнулся про себя командир авиагруппы.
– Понял тебя, Эрнст, – откликнулся он. – Что с ветром?
– По-прежнему северный. И становится сильнее. Возьмите еще пять градусов влево…
Тяжелый самолет действительно бросало то вверх, то вниз. Оба пилота боролись с порывами ветра, постоянно ворочая штурвалами. Час назад капитан Курц доложил по радио о сильной болтанке, вынужденно отвел самолет подальше от ведущего и продолжил полет на увеличенной дистанции. Единственное, что майора Даммера радовало в сегодняшних погодных условиях, так это отсутствие облачности. По всей Германии действовал приказ о светомаскировке, однако кое-где на земле светились редкие огни. И он отлично их видел за многие километры. Не было облаков и выше занятого эшелона – в течение всего полета на небе сияли яркие звезды.
«Значит, воздух прозрачен – без облаков, дымки и тумана», – заключил Даммер. И через минуту позвал:
– Корма! Юрген!
– Да, командир, кормовой стрелок на связи, – тотчас отозвался Юрген.
– Как там борт Курца?
– Держит дистанцию в один километр. Но мотает его как тюленя в шторм на побережье Северного моря.
– Понятно. Поглядывай за ним, – приказал Даммер. И отпустив кнопку переговорного устройства, проворчал: – Это кажется, что мотает только его. А мотает нас обоих…
Заметив тонкое колечко на пальце молодой женщины, стрелок не удержался:
– Если не ошибаюсь, вас можно поздравить с недавним замужеством?
Вторая порция крепкого кофе с ароматом коньяка согрела, добавила храбрости и хорошего настроения. В иных обстоятельствах Эльза поставила бы стрелка на место, но сейчас была ему благодарна за поддержку, участие, за горячий кофе. И потому решила поддержать разговор.
– Вы правы. Свадьба состоялась всего месяц назад, – блеснул ее счастливый взгляд. Однако он тут же потух, а она со вздохом призналась: – Полагавшийся нам с мужем трехдневный отпуск, к сожалению, пролетел одним ярким часом.
– Не грустите, фрау. Закончим войну – и вернемся к нормальной мирной жизни.
– Надеюсь, так и случится.
– А я не видел свою семью больше года, – признался стрелок.
– Вы женаты?
– У меня жена, двое детишек и пожилая мама. Мы живем в своем доме в центре Грюнвальда.
– Грюнвальд… – нахмурила лобик Эльза, припоминая, где слышала это название.
– Это небольшое местечко на юго-западной окраине Мюнхена. Хотите еще кофе?
– Нет, благодарю, – она вернула пустую алюминиевую крышку.
В этот момент самолет сильно тряхнуло. Эльза вцепилась в кресло, борт-стрелок успел схватиться за переборку. Упавшая чашка покатилась по полу. Перехваченные стропами ящики ожили, заскрипели. Один из верхних пополз и готов был свалиться в проход.
Позабыв об опасности, Эльза вскочила, схватила его и уберегла от падения.
Сильная болтанка прекратилась так же быстро, как и началась; самолет избавился от крена и вновь летел относительно спокойно. Стрелок помог закрепить ящик стропами, подобрал крышку термоса.
– Вы ведь военный врач, верно? – спросил он.
– Как видите, – возвратившись на место, кивнула Эльза на свои погоны.
Погоны военных медиков отличались от других родов войск темно-синей или васильковой подкладкой. Второй отличительной чертой была эмблема Эскулапа; на погоне штабс-арцта она размещалась между двух желтых звезд.
– Перед вылетом нам сказали, что шестнадцатой армии южнее Ленинграда приходится туго, – осторожно заметил стрелок.
– Да, нашим солдатам и офицерам необходима поддержка. Я сопровождаю медикаменты, а обратным рейсом мне приказано забрать раненых. Всех, конечно, вывезти не получится. Заберем самых тяжелых.
Борт-стрелок посмотрел на часы.
– Мне было очень приятно поговорить с вами, фрау, – он навинтил на термос крышку. – Подходим к линии фронта, и я должен занять свое место.
– Да, конечно. Надеюсь, дальнейший полет и посадка будут удачными.
– Все будет хорошо, фрау…
Озвученный перед вылетом прогноз погоды оказался пророческим. Чем ближе транспортные самолеты подходили к озеру Ильмень и городку Старая Русса, тем облачность плотнее заволакивала небо. Более того – ее слои становились мощнее, а нижняя граница опускалась все ниже и ниже.
Ухудшалась и видимость. Последние звезды над головой Даммер заметил минут тридцать назад. Под самолетом появилась дымка – сколько он ни напрягал зрение, ни одного огонька так и не увидел.
За пятнадцать минут до выхода на цель он передал по радио капитану Курцу о необходимости занять минимальную безопасную высоту и приступил к снижению. В здешних местах не было высоких холмов, торчащих заводских труб или радиовышек. На сотни километров вокруг простирались равнинные леса, поля, поймы рек и неглубокие овраги. А потому, заняв высоту шестьсот метров, Даммер не опасался задеть препятствие или удариться головушкой о землю.
Сейчас главной задачей был выход на радиомаяк, специально включенный на один час в городке Сольцы. Выйдя точно на него, самолеты должны были взять курс семьдесят пять градусов и, плавно снижаясь, долететь до подготовленной взлетно-посадочной полосы. Заснеженную полосу утрамбовали тяжелой техникой на юго-западном берегу озера Ильмень. Берег тут, судя по картам, был идеально ровным, свободным от растительности и населенных пунктов. За полчаса до расчетного времени посадки солдаты 16-й армии должны были запалить шесть бочек с мазутом, расставленные по периметру полосы.
– Командир, поймал сигналы маяка! – оторвал летчика от размышлений штурман. – Радиокомпас настроен.
Даммер перевел взгляд на радиокомпас. Его стрелка действительно ожила. Качнувшись, она проплыла острым концом по циферблату и остановилась, указывая направление на источник радиосигналов.
Повернув штурвал, Даммер занял нужный курс и по радио приказал Курцу занять посадочную дистанцию. Через минуту кормовой стрелок доложил, что второй транспортный самолет отстал и исчез из поля зрения.
Пока все шло по плану.
Глава пятнадцатая
Москва, Варсонофьевский переулок, 5, больница НКВД
21 августа 1941 года
Обстановка в одноместной палате № 4 на втором этаже больнички НКВД была обычной, если не брать в расчет решетку на узком окне, отсутствие графина с водой на тумбочке и дежурившего в коридоре сотрудника в форме и при оружии. Разве что лежавшая у подушки вчерашняя газета позволяла предположить, что режим здесь чуть помягче, чем в тюремном лазарете.
– …Не заставляй меня складывать алфавит из трех букв, – угрожающе повысил тон Старцев.
Надув губы и нахмурившись, блатной по кличке Гармонист упрямо молчал. Судя по найденным при обыске документам, звали его Иван Иванович Фарин. Рожден он был осенью двадцатого года в подмосковной деревне Прудищи. Смотрелся Фарин весьма комично. Серьезные наколки на руках и груди, во рту несколько золотых фикс, надменно-равнодушная физиономия бывалого рецидивиста. И вокруг этого криминального великолепия неожиданно белел воротничок коричневой пижамной куртки с ажурной вышивкой над нагрудным карманом: «Больница НКВД».
– Не раздувай щеки, милейший, не на трубе играешь, – посоветовал Старцев и, слегка наклонившись, добавил: – Не советую ссориться, тезка. Дело в купеческом доме вышло темное, в наличии полтора трупа.
– Как это полтора? – отшатнулся блатной.
– А так. Пожилой дядя в морге, а подружка его вторые сутки без сознания. Того и гляди на свидание к архангелам отправится. Что там было и как – понять сложно. Зато нам известно твое яркое прошлое: два с половиной года за изнасилование, четыре за грабеж. Не твоих ли это рук дело, а?