Кстати, накануне дотошный стажер обошел все проходные дворы в районе кафе «Бонжур», показывая фотографию пикапа Лутака, и нашел свидетельницу, показавшую, что эта машина стояла тем вечером под ее окнами.
Радда Носик тоже пришла с повинной и, рыдая, сообщила, что бельевая веревка принадлежит ей. Алечка упомянула, что надо бы привязать в кладовке веревку и сушить салфетки — она и принесла. Признаться побоялась и соврала, что никогда ее не видела.
Остался открытым вопрос, кто принес и положил на полку чертову куклу, но это уже были мелочи. Принес и принес. Может, как предположила официантка Надя, кто-то зашел попить кофе и забыл ее, а другой подобрал и положил на полку. Тем более их можно было свободно купить на сайте экстрасенса. И тип в бейсболке и кожаных перчатках, что не притронулся к кофе, тоже оказался ни при чем. А ведь как красиво вписывался!
Открытым остался также вопрос о кукле в спальне Инги Борисенко.
И еще не была разгадана странная история с вампиром…
Капитан Астахов, как правило, докапывающийся до глубин, не любит вспоминать про «кукольное дело», так как ему тут не все ясно — это тревожит его и портит ему кровь. Он еще раз встретился с Шибаевым, и они еще раз прошерстили всякие детали и нюансы. Капитан пытливо вглядывался в лицо Шибаева… Нет, нет, не потому, что подозревал того в чем-то предосудительном или в сокрытии информации, а в силу свойственной ему подозрительности. Натура у него такая, соответствующая кличке — Коля-буль, и с этим уже ничего не поделаешь. К своему разочарованию, ничего особенного в лице Шибаева он так и не высмотрел…
Кирилл, он же «газовщик», он же воображаемый брат-близнец Виты и фальшивый вампир, ушел в небытие. Как пришел, так и ушел. Растворился. И уже не вернется. О том, что он обрел плоть и кровь, знали лишь двое: Валентин Петрович, несостоявшийся отец, ныне покойный, и Шибаев. Первый уже никогда о нем не расскажет, а Шибаев… Шибаев тоже не расскажет, никогда и никому. Сосредоточенное лицо Кирилла, его замедленная речь и ломающийся голос останутся только в его воспоминаниях. Как и странная идея мести этого странного парня. Хотя почему странная? Страшные пугающие куклы из детства, страшный пугающий человек из детства… Дьявол и его куклы. Обидчикам сестры — вот вам! Пусть мучаются! И самый главный и самый страшный обидчик — сбежавший отец. Вампир!
Про то, что он явился невольной причиной смерти случайной женщины Тамары Носовой, тоже никто никогда не узнает. Равно как и про четвертую чертову куклу, найденную в прихожей Виты. Шибаев вспоминал, как схватил его на крыльце, сдавил, и тот издал какой-то неясный звук, вскрикнул или резко выдохнул… Как можно было не узнать Виту? Если бы не удар в лицо, он бы узнал ее! Узнал бы обязательно, не мог не узнать…
Вита будет иногда вспоминать брата, и эти воспоминания, причинившие ей столько боли, со временем начнут бледнеть и истончаться, пока не превратятся в легкую полупрозрачную дымку сожаления о том, чему не суждено было состояться…
Глава 36Печальная церемония
На похоронах Валентина Петровича, экстрасенса и отца Виты, кроме нее присутствовали: Шибаев, Алик Дрючин, Елена Федоровна и капитан Астахов — на всякий случай. Это были скромные и поспешные похороны, без речей и музыки, с тремя скромными венками. Вита в черном, бледная, заплаканная; Елена Федоровна, тоже в черном, обнимала ее за плечи. Они молча смотрели, как гроб экстрасенса скрывается под комьями земли. Он уходил, уже навсегда. Запах земли, потревоженных корней и трав и кладбищенская тишина били по нервам. После завершения печальной церемонии все с облегчением потянулись к воротам.
Они посидели в кафе неподалеку от кладбища — все, кроме капитана, который, сославшись на неотложные дела, распрощался и улетел.
— Как ваш родственник? — спросил Алик у Елены Федоровны. — Все еще в коме?
— Володя вчера проснулся. Вы себе не представляете, прямо от сердца отлегло! Я уже не надеялась… — Она промокнула глаза салфеткой. — Какая-то пошесть на нас! Сначала Инга, теперь Володя. С ним все время следователь. Мне разрешили его навестить. Он такой страшный, господи! Худой, бледный, седая щетина… Он ничего не помнит. Слава богу, остался жив. Ты бы, Виточка, навестила его, он будет рад. Он всегда хорошо к тебе относился. Прости его… Их обоих. Инга поступила некрасиво. А Володя… — Она махнула рукой. — Он был сам не свой, он не поверил Инге, ни он, ни я. Прости его. Все мы совершаем неблаговидные поступки, которых стыдимся. Ему сейчас нужна поддержка. Я спрошу у них, и ты, Виточка, сходи, ладно?
Наступила неловкая пауза. Вита смутилась, Шибаев играл желваками, Алик с любопытством переводил взгляд с одного на другую.
Вита кивнула, наконец.
Они выпили вина, помянули усопшего. Шибаев подумал, что, кем бы экстрасенс ни был, он отец Виты. И что уж теперь… Всего о нем она никогда не узнает. Никто не узнает. И еще он подумал, что ей повезло — он ушел из семьи, когда она была маленькой, и детство ее, хоть и трудное, не было омрачено его зловещей тенью.
…Он развез их по домам. Сначала Елену Федоровну, потом Алика. Они остались одни. Молчали. Вита была подавлена, Шибаев не знал, что сказать и как утешить. Из головы у него не шла просьба Елены Федоровны навестить Борисенко, смущение и кивок Виты. Он поглядывал на нее, словно надеясь получить какой-то знак, и в то же время понимал, что знака не будет. Было у него такое чувство. Кирилл сказал, что Вита любит Борисенко. Возможно, Елена Федоровна тоже чувствует натянутую между этими двумя струну.
— Саша, я виновата перед тобой, — вдруг сказала Вита, и Шибаев вздрогнул. Его захлестнуло дурное предчувствие, что она собирается рассказать ему об отношениях с Борисенко, и он понял, что не хочет ничего знать. Быть исповедником — не его роль. Выслушивать оправдания и жалобы… Ну уж нет.
Он ошибся, она не собиралась говорить о Борисенко.
— В ту первую встречу, помнишь, ты показал мне куклу?
— Помню, — сказал удивленный Шибаев. — И что?
— А я сказала, никогда ее не видела. Я тебя обманула, я ее узнала.
Шибаев молчал. Ему приходила в голову мысль, что Вита обманула его, и казалось, он понимает почему. Страх, наверное. Страх, вернувшийся из детства. Надежда и уверенность, что это никак не связано с отцом. Она убедила себя, что это случайность, совпадение, нелепость, она гнала от себя мысль, что отец как-то причастен. Как страус зарыла голову в песок.
— Кукол на свете много. У него был сайт, он продавал их. — Он намеренно не называл Валентина Петровича ее отцом. — Возможно, Инга купила куклу сама. Алик вообще считает, что она собиралась извести мужа. Это не важно. Ингу не убили, она умерла от снотворного. Кукла ни при чем.
— А шаги и музыка?
— Они были у нее в голове. Никто, кроме нее, не играл на пианино. Во всяком случае, там только ее отпечатки.
— Знаешь, я его боялась… — Вита повернулась к Шибаеву, ей хотелось выговориться, и он был единственным, кому она могла сказать все. — Он не бил меня, не кричал. Он наказывал по-другому. Помню, я стояла босая и раздетая на крыльце, и пошел снег… А однажды я тайком взяла спички, и потом он держал мою руку над огнем… Такие у него были методы воспитания. А потом он исчез. И за все годы — ни строчки, ни звонка. Мама о нем никогда не вспоминала. Когда я стала старше, я спросила про него, и она ответила, что он был очень своеобразный человек. И все. Говорить о нем она не хотела. Тетя Люша сказала, что он был колдун. Ведьмак. Мог отвести глаза, лишить памяти, заколдовать — и человек вел себя как одержимый, говорил не своим голосом, лез в драку. И куклы его ведьмовские. Он сам их шил из мешковины. Сначала рисовал, а потом шил, сидел часами. — Ее передернуло. — Когда он ушел, мама собрала кукол и сожгла. Знаешь, я смотрела на него в гробу, черного, бледного, страшного, и мне казалось, что он сейчас откроет глаза и взглянет на меня. Я смотрела и думала: это мой отец, это мой отец… И ничего, одна пустота. Даже облегчение. Я, наверное, бесчувственная, он все-таки отец, и он любил меня… по-своему.
Шибаев снова вспомнил, как схватил ее на крыльце, сдавил, она издала какой-то неясный звук, вскрикнула или резко выдохнула… Как можно было ее не узнать? Он бы узнал! Если бы не удар в лицо… Узнал бы.
Он молчал, давая ей выговориться, понимая, что сейчас она прощается со своим прошлым, с отцом и со всем, что с ним связано: с проклятыми куклами и детскими страхами. И с Кириллом. Дай бог, чтобы навсегда.
— Когда он пришел, почти год назад, я сразу его узнала — он не изменился. Прошло больше двадцати лет, а он не изменился. И я подумала: может, и правда, колдун? Когда он рассказывал про брата, он так смотрел на меня, что мне стало страшно. И я подумала, что он не простил мне, и такое чувство вины перед ним, перед братом… Ты себе не представляешь!
Она замолчала. Молчал и Шибаев. Они подъехали к ее дому.
— А сейчас он пришел опять и сказал, что мы уедем. Когда я пряталась, я все время стояла у окна и смотрела на улицу, мне казалось, что он вот-вот появится, что он найдет меня. Он позвонил и сказал, что ты у него. Я думаю, он знал про нас. Мне все время казалось, что на меня кто-то смотрит. Может, правда, колдун. Он чуть не убил тебя… Обещал отпустить, если мы уедем. Он не собирался тебя отпускать, он все врал! Это все из-за меня. Мой отец чуть не убил тебя…
…Она словно услышала пронзительный звонок телефона. Она вспомнила, как смотрела на телефон на письменном столе, не смея взять трубку. Звонки через минуту прекратились. Ошиблись номером! Электронные часы на стене показывали три ночи. Или утра. Телефон зазвонил снова, и она почувствовала ужас. Замерев, смотрела на мигающую красную лампочку и не могла заставить себя протянуть руку. Телефон замолчал, но через минуту взорвался снова. Молчание и взрыв. Молчание и взрыв. Игра в кошки-мышки. Он прекрасно знал, где она. Он все о ней знал. Она словно видела, как он, ухмыляясь, снова и снова нажимает кнопку вызова. И, понимая, что деваться некуда, она обреченно, как приговоренная к казни, взяла трубку и поднесла к уху. Она услышала низкий, спокойный, добродушный голос, от которого по спине у нее побежали мурашки. Голос отца.