ольких духовных лиц и членов суда, которые предусмотрительно остановились на значительном отдалении от зловещей двери. Старый доминиканец, произнося молитвы, приблизился к ней— и снова, еще более сильно, зашумело, забурлило, загрохотало и пронзительно захохотало. Однако монах не капитулировал, — он принялся еще неистовее творить молитвы, держа перед собой распятие и поливая дверь святой водой. «Дайте мне лом!» — потребовал он, и дрожащий от страха подмастерье каменщика подал ему инструмент. Едва старый монах вставил его в дверь, как она распахнулась с ужасным грохотом. Стены комнаты лизало синее пламя, и умопомрачающий, удушливый жар вырывался наружу. А когда доминиканец все же хотел войти внутрь, рухнул вниз пол комнаты, так что загудел весь дом, из бездны вырвались языки пламени, в бешенстве рыская по сторонам, и вскоре охватили все вокруг. Доминиканец и его сопровождающие вынуждены были спасаться бегством, дабы не сгореть или не быть погребенными под обломками.
Едва успели они выскочить на улицу, как весь дом доктора Трабаччио вспыхнул, словно спичечный коробок. Сбежался народ, и возрадовался, и возликовал, увидев, что горит жилище проклятого колдуна. Уже обрушилась крыша, полыхали стены, и лишь крепкие балки верхнего этажа сопротивлялись еще силе огня. И вдруг по толпе прокатились крики ужаса: люди увидели двенадцатилетнего сына Трабаччио, который шел по тлеющей балке с ларцом в руках. Лишь какое-то мгновение длилось это видение, после чего мальчика поглотило взметнувшееся вверх пламя.
Доктор Трабаччио, казалось, торжествовал, узнав об этом событии, и, направляясь к месту казни, вел себя с дерзкой наглостью. Когда его привязывали к столбу, он громко рассмеялся и сказал палачу, завязывавшему веревку: «Смотри, приятель, как бы эти узлы не загорелись на твоих руках». Монаху, который хотел подойти к нему с последним напутствием, он крикнул свирепо: «Убирайся! Отойди от меня! Неужели ты думаешь, что я так глуп, чтобы на радость вам принять мучительную смерть? Нет, час мой еще не пришел!» Затрещали подожженные дрова; но не успел огонь добраться до Трабаччио, как вспыхнул он ярко, словно соломенный факел, в ту же минуту с одной из отдаленных возвышенностей донесся пронзительный саркастический хохот. Все посмотрели в ту сторону, и ужас обуял людей, когда увидели они живого доктора Трабаччио в черном платье, отороченном золотом плаще, со шпагой на боку, в испанской шляпе с низко опущенными полями и красным пером на голове, с ларцом под мышкой— точно такого же, каким он ходил по улицам Неаполя. Рейтары, сбирры, сотни других людей рванулись на холм, но Трабаччио бесследно исчез. Старуха испустила дух в ужаснейших муках, изрытая страшные проклятья в адрес своего господина, вместе с которым совершала жестокие преступления.
Итак, так называемый Игпац Деннер был не кем иным, как сыном доктора Трабаччио, который благодаря адскому искусству своего отца целым и невредимым выбрался из огня вместе с ларцом, в котором хранились самые редкие и таинственные драгоценности. Уже с самого раннего возраста отец обучал его тайным наукам, и душа его принадлежала дьяволу прежде, чем он стал себя осознавать. Когда доктора Трабаччио бросили в тюрьму, мальчик остался в запертой комнате, населенной духами зла, обузданными и прирученными дьявольским искусством его отца; когда же доминиканец одолел эти чары, мальчик ввел в действие тайный механизм, вызвавший к жизни пламя, которое в считанные минуты охватило весь дом, в то время как сам он поспешил в лес, где была назначена встреча с отцом. Ему не пришлось долго ждать: появился доктор Трабаччио, и они бежали. Их целью были расположенные в трех днях пути от Неаполя руины старинного римского строения, которые скрывали вход в большую, просторную пещеру. Здесь доктор Трабаччио был с громким ликованием встречен одной из многочисленных разбойничьих банд, с которой уже давно имел связь и которой с помощью своих тайных наук не раз оказывал ценные услуги. Разбойники хотели вознаградить его никак не меньше, чем коронованием: ему предложили стать главарем всех банд, действовавших в Италии и Южной Германии. Трабаччио объяснил, что вынужден отказаться от этой чести, ибо по воле звезд, определяющих его судьбу, он должен вести бродячий образ жизни и не может связывать себя никакими отношениями и обязательствами, однако он всегда будет на стороне разбойников и всегда готов служить им своим искусством и умением. Тогда разбойники решили избрать своим королем двенадцатилетнего Трабаччио, чем доктор был в высшей степени доволен. Так мальчик остался среди разбойников, и когда ему исполнилось пятнадцать лет, он уже был настоящим главарем. Вся его жизнь с самого начала была цепью гнусных преступлений и дьявольских упражнений, — в эту науку его все более глубоко посвящал отец, который часто появлялся среди разбойников, иногда неделями оставаясь в пещере наедине с сыном. Война, объявленная разбойникам, становившимся все более дерзкими и жестокими, королем Неаполя, но более всего вспыхнувшие между ними раздоры привели к тому, что гнусное братство распалось, тем более что молодого Трабаччио многие возненавидели из-за его высокомерия и жестокости, а унаследованные от отца дьявольские умения не могли служить надежной защитой от кинжалов его подданных. Он бежал в Швейцарию, взял себе имя Игнац Деннер и под видом странствующего купца бродил по рынкам и ярмаркам Германии до тех пор, пока из рассеянных членов большой банды не образовалась группировка поменьше, которая избрала бывшего короля разбойников своим главарем…
И вот теперь Деннер заверил своих сообщников, что отец его жив, посещал его в тюрьме и обещал спасти прямо с места казни. Однако, когда он стал свидетелем того, как Божественное провидение спасло Андреса, — а это означало, что власть его отца потеряла силу, — он подобно кающемуся грешнику готов был отречься от дьявола и смиренно принять смерть как справедливое возмездие.
Андрес, услышавший всю эту историю из уст графа фон Ваха, ни минуты не сомневался, что именно банда Трабаччио напала в окрестностях Неаполя на его господина; был он уверен и в том, что это старый доктор Трабаччио собственной персоной являлся перед ним в образе сатаны и хотел поколебать его дух, пробудить в нем злое начало. Только теперь он полностью осознал, какой опасности подвергался с того самого момента, когда мнимый Игнац Деннер появился в его доме; хотя и не понимал, почему он и его жена так привлекли этого проклятого злодея, ведь выгоды, которые мог извлечь Деннер из пребывания в домике егеря, были не столь значительны.
Ужасные бури, которые пережил Андрес, роковым эхом прокатились по всей его жизни. Раньше крепкий и сильный, Андрес из-за тоски, длительного заточения, неописуемой боли пыток превратился в хилого и больного человека и не мог более заниматься охотой. Но самым прискорбным было то, что таяла и Джорджина, южная природа которой, памятуя пережитый ужас, буквально на глазах увядала, словно снедаемая пылающим жаром. Никакая помощь ей более была не нужна, и она умерла через несколько месяцев после возвращения мужа. Андрес был в полном отчаянии, и лишь красивый, умный мальчик, точная копия матери, служил ему утешением. Ради него он делал все, чтобы поддержать в себе жизнь и набраться сил, так что по прошествии примерно двух лет здоровье его значительно улучшилось и время от времени он мог отправляться даже в лес на охоту. Процесс против Трабаччио достиг наконец своего завершения: он был, как когда-то его отец, приговорен к смерти через сожжение на костре, что и должно было свершиться через несколько дней.
Однажды, когда уже опустились сумерки, Андрес возвращался из леса. Он был уже почти возле замка, когда услышал жалобные стоны, доносившиеся из расположенного неподалеку рва. Поспешив подойти поближе, он увидел лежащего на земле, закутанного в жалкие лохмотья человека, который стонал от боли и, казалось, собирался испустить дух. Андрес, отбросив ружье и патронташ, с трудом вытащил несчастного, но когда он взглянул ему в лицо, то с ужасом узнал Деннера. Задрожав всем телом, он отпрянул, но Деннер вдруг глухо застонал:
— Андрес, Андрес, ты ли это? Ради милосердого Господа, которому отдал я свою душу, сжалься надо мной! Вели ты спасешь меня, ты спасешь одну душу от вечного проклятья; ибо вскоре меня настигнет смерть, а покаяние мое еще не закончено!
— Проклятый лицемер! — вскричал Андрес. — Убийца моего ребенка, моей жены, неужто сатана снова привел тебя сюда, чтобы ты и меня погубил? Мне не о чем с тобой говорить. Умри и истлей, как падаль, проклятый!
Андрес хотел было снова столкнуть его в ров, но его остановил душераздирающий вопль Деннера:
— Андрес! Ты спасешь отца твоей жены, твоей Джорджины, которая молится за меня у трона Всевышнего!
Андрес задрожал, при звуке милого имени его пронзила жгучая печаль, а вместе с нею — сострадание к этому разрушителю его жизни, убийце его счастья. Он с трудом поднял Деннера и отнес в свое жилище, где дал выпить укрепляющих напитков. Вскоре Деннер очнулся от забытья…
В ночь перед казнью Деннера охватил смертельный страх перед мучительной смертью на костре. В безумном отчаянии стал он трясти железные прутья зарешеченного окна, и они вдруг, оторвавшись, остались у него в руках. Луч надежды зародился в его душе. Ом находился в башне рядом с высохшим городским рвом. Посмотрев вниз, Деннер тут же принял решение выпрыгнуть из тюремного окна и таким образом либо спастись, либо погибнуть. Избавиться от цепей было невозможно. Спрыгнув вниз, он потерял сознание и пришел в себя, когда уже ярко светило солнце. Он увидел, что упал в высокую траву между большими кустами, все его члены затекли и окаменели, он не мог даже пошевелиться. Навозные мухи и прочие насекомые садились на его полуобнаженное тело, и жалили его, и пили его кровь, а он не в состоянии был их отогнать. Так прошел полный мучений день. Лишь ночью удалось ему отползти подальше, и он был счастлив, когда добрался до канавки, где собралось немного дождевой воды, которую он тут же жадно проглотил. Почувствовав прилив сил, он смог с трудом подняться и двинуться дальше, что и сделал. Вскоре Деннер добрался до леса, начинавшегося неподалеку от Фулды и раскинувшегося почти до замка фон Ваха, а потом добрел и до того места, где его, боровшегося со смертью, нашел Андрес. Страшное напряжение последних часов совершенно вымотало его, и приди Андрес несколькими минутами позднее, он наверняка был бы уже мертв.