сточки школьных тетрадей обнаруживают записи-откровения типа: «Люди! Какие же вы запутанные существа! Жизнь подобна канату над пропастью… Один неверный шаг, и ты – в пропасти. Канату над пропастью…»
Попытки разобраться в окружающем мире и найти смысл своего существования свойственны подростковому возрасту в целом, но характерно, что у Игоря эти поиски с юных лет сопряжены с какой-то жертвенностью во имя пока еще слишком общо понимаемых человеческих ценностей. Желание слиться с миром и привнести в него некую гармонию прочитывается в стихотворении «Я отдал бы свое счастье…»
Я отдал бы свое счастье,
Я отдал бы, друг,
Чтоб обиды и ненастья
Разбежались вдруг.
Чтоб людей вела дорога
К миру на земле,
Чтоб у светлого порога
Не таиться мгле.
Я прошел бы через дни и годы
Сквозь жару и снег,
Чтоб печали и невзгоды
Превратились в смех,
Чтобы с утренней росою
Счастье расцвело,
Чтобы с девичьей косою
Не играло зло.
Я уйду в пустые дали,
Растворюсь в тиши,
Чтоб с любимыми шептали
Ночью камыши,
Чтобы люди на планете
Не узнали слез,
Чтоб кругом на белом свете
Было много роз.
Эту же тему развивает и набросок:
Протопчу седые дали
Сквозь печаль и смех,
Свою долю разгадаю
Свежестью помех.
И тогда враги и козни
Обессилят в зле,
И тогда улыбкой больше
Станет на земле.
Небольшой отрывок из записей дневникового характера отражает те же настроения распахнутости миру и носит ярко выраженный программный характер: «У каждого человека для того, чтобы жить интересно, весело, принося себе и людям радость, должен существовать какой-то внутренний огонь, стимул, цель в жизни, как бензин у двигателя внутреннего сгорания. Если не будет в двигателе бензина, он не будет работать; так же и в человеке: если в нем не будет внутреннего накала, цели в жизни, стимула – он будет не интересен ни себе, ни людям.
Человек, не имеющий всего этого, подобен камню, брошенному с высокой скалы в океан: там, на дне он обречен на бесполезное гниение среди необъятных вод…» (02/III/1976 г.).
Ретивый комсомолец
…«Обманутость» моего поколения проявлялась, в частности, в том, что я могла сомневаться в советской власти в целом, но в Ленина верила всегда. Это уже потом сыновья раскрыли мне глаза на то, что если бы не Ленин, то, может быть, с нашей Родиной и не произошло бы того, за что мы теперь расплачиваемся. В Ленина верил и мой муж, и детям мы внушали, что, если был бы жив Ленин, все было бы совсем по-другому. Игорь в детстве свято верил в грядущий коммунизм, и мы старались не разрушать этой веры. В то время главой государства был Брежнев, а все помнят, что он собой представлял, особенно в последние годы; тошно было смотреть на его увешанную наградами грудь. Люди стали уже анекдоты про него сочинять, и иногда эти анекдоты рассказывались у нас дома при детях. Я в то время уже начала понемногу готовить ребят к жизни, чтобы у них не было особой эйфории по поводу происходящего в стране. И вот, иногда ругаешь правительство и видишь, что Игорю это очень не нравится. Однажды я прямо ему сказала:
– Игорь, да не верь ты тому, что говорит Брежнев!
Он ужасно возмутился, ведь тогда Игорь был комсомолец да еще ретивый такой:
– Мама, если ты еще раз тронешь Брежнева, я убегу из дома!
– Игорь, да ты посмотри, как люди живут вокруг тебя! Ты видишь, как мы живем, а ведь отец с утра до ночи работает на бетонном заводе, плиты для домов делает, а мы столько лет в бараке жили. Я сижу в компрессорной, уже оглохла от шума. А какую мизерную зарплату мы с отцом получаем?!
Но Игорь свято верил в ленинский идеал. Он даже написал стихотворение «Берегите время». Это стихотворение нужно пояснить особо. Дело в том, что Игорь в юности постоянно боролся со своей ленью. Я-то всегда считала, что он мальчик трудолюбивый, послушный, и только он один знал, каких усилий это ему стоило. Игорь никому не говорил об этом, но в стихах все-таки проговаривается:
Книгами завален с головы до ног,
С тряпкой холоднящей на челе,
Я сижу, заполучив урок
За бесцельно прожитое время.
Хрипловатым голосом с книжных строк
Укоризненно мне говорит Есенин:
«Ну, так как учеба, Игорек?
Видел бы тебя товарищ Ленин…»
«Не жалею, не зову, не плачу…» – говорю.
Что ж теперь поделаешь, Серега,
Вот сейчас литературку просмотрю.
А потом еще билетов 100 останется… Немного…
Маяковский басом оглушил:
«Скидывай
с себя,
бездельник,
бремя
лени!»
А потом, подумав, заключил:
«Видел бы тебя товарищ Ленин…»
Вдруг раздался мягкий тенорок,
Чистый, тихий, легкий и сердечный,
Предстоит печальный диалог…
Ох, зачем я был такой беспечный!
Но без суеты и резких слов
Убедил меня великий гений.
В заключение сказал: «Вот так, Тальков,
В ваше время нет приюта лени».
Тронутый словами Ильича,
Я поклялся впредь ценить минуты.
И почувствовал, как плача и ворча,
Погибает лень во мне со злобой лютой.
Люди! К счастью своему, узнав,
Что такое лени бремя,
Я прошу вас, лени бой задав,
Берегите! Берегите! Берегите Время!
Всегда побеждать
Можно представить себе, каким болезненным был для Игоря процесс осознания ложности тех идеалов, которыми была овеяна его юность, и тем мучительнее был поиск новых ориентиров в жизни и ожесточеннее его протест против тех, по вине которых «когда-то могущественная Российская империя превратилась в сырьевой придаток развитых капиталистических стран» (фрагмент из спектакля-обличения «Суд») и выбилась из естественного хода своего развития… Но все это будет потом, после армии, а пока наивная юношеская распахнутость навстречу жизни, вера в незыблемость тех представлений, что почерпнуты в школьные годы, сказываются и в стихотворении, посвященном окончанию десятилетки. Кстати, оно же обнаруживает и тонкую лирическую струну, которая так пронзительно звучала в поэзии Игоря до его последних дней, как-то удивительно, неповторимо сопрягаясь с острой социальностью и гражданственностью его творчества:
Вот и все, друзья,
десять школьных лет незаметно пролетели:
решая, говоря,
в учебники смотря,
мы заметно повзрослели.
Стоим пред отчизною мы,
полные знаний,
стремленьем горя,
стремленьем горя.
И новых открытий,
больших испытаний
нам сулит земля.
Хочется сказать родным учителям
за все огромное спасибо:
за теплоту их слов,
за все, что дали нам,
за их не по годам седины.
За то, что учили с бедой нас бороться,
всегда побеждать,
всегда побеждать.
За то, что ругали и тут же прощали,
как добрая мать.
Прощай же, школьный двор
и наш любимый класс,
вовек тебя мы не забудем,
за то, что согревал
зимой холодной нас,
за то, что ты нас вывел в люди.
Прощайте, окошки, дощечки и парты,
и актовый зал,
и актовый зал.
Прощайте, порожки, линейки и маты,
прощай, наш журнал.
«Стою один на всей земле…»
Полонез Огинского
В 1970 году, когда Игорю было около четырнадцати лет, он закончил музыкальную школу. Ему хотелось попасть на телевидение на передачу «Алло, мы ищем таланты». Сказано – сделано, он своего добился. Слушал, смотрел. Я уже упоминала о том, что неудачная попытка стать профессиональным хоккеистом отбила у Игоря охоту всерьез заниматься спортом. После этого случая все его интересы сосредоточились на музыке, а именно – рок-музыке. Заявил вдруг: «Я буду петь!» Ребята и до этого увлекались музыкой. У них было много пластинок: особенно любили «Битлз», «Аббу», «Веселых ребят» и других. В день Володиного восемнадцатилетия мы с отцом подарили ему магнитофон. Вышло это совершенно случайно. Отец упал на работе и сломал правую руку. На выплаченную страховку и приобрели магнитолу «Фиалка». Ребята стали записывать кассеты, и вот тогда Игорь вдруг заявил:
– Я буду петь!
Вова смеялся:
– Чем же ты будешь петь?
У Игоря был хриплый голос – сорвал в детстве. Но надо знать Игоря. Он занялся голосом очень серьезно. От кого-то он услышал о московском враче Стрельниковой, которая поставила голоса многим артистам! Игорь узнал ее адрес и добился аудиенции. Она его осмотрела и заключила:
– Твое горлышко надо лечить, у тебя хронический ларингит!
Но окончательно излечиться от этой болезни Игорю так и не удалось, потому что он не давал покоя своему горлу: всегда спешил, как будто чувствовал близкий конец. Лечиться было некогда, разве что пополоскает горло, когда болезнь совсем доймет, а так все время с больным горлом работал. После двух-трех концертов вечером был просто ужас: он хрипел, не мог говорить. Но тогда Стрельникова ему очень помогла. Игорь занимался с ней непосредственно, а для дома она продиктовала специальную дыхательную гимнастику. Игорь даже отца увлек. Владимир Максимович, на него глядя, тоже стал заниматься. Они делали руками такие движения, будто боксировали, и при этом в такт выдыхали. Потом Игорь исполнял специальные рулады. Надо было очень любить и понимать его, чтобы выслушивать и терпеть все эти его упражнения. Но он добился своего, разработал голос! Из того сипа, который у него был раньше, пробился-таки голос, хотя и с хрипотцой. А со временем он так разработал голос, что мог взять и высокую, и низкую ноты. Я была поражена! Как можно из ничего, только за счет колоссального труда, упорства, упрямства разработать голос! Сказал: «Буду петь!» Все. Он это сделал. Вова поначалу смеялся, а потом вынужден был признать, что был не прав.