– Нет, она в верхнем ящике вашего стола. Взгляните.
Он озадаченно открыл ящик, вынул газету и развернул ее, безошибочно начав с раздела о скачках.
– Боже! – воскликнул он в ужасе. – Ну и денек выдался! – Он пробежал глазами колонку и улыбнулся. – Ты, конечно, уже читал?
– Нет, я только забрал ее, чтобы спрятать, – покачал я головой.
– Прочти! – Он протянул мне газету. – Это повысит твою самооценку. «Юный Финч, – вслух прочел он, – почти приблизился к решительности и волшебной точности великого Сида». Как тебе нравится? И это только начало.
– Да, конечно, но у меня другие заботы. – Я усмехнулся. – Если не возражаете, Чарлз, ланч сегодня обойдется без меня. Ведь для гостей я вам больше не нужен.
– Конечно, если не хочешь, не приходи. Тебе приятно будет услышать, что они уедут самое позднее в шесть. – Он улыбнулся и пошел к своим гостям.
Прежде чем спрятать газету, я прочел колонку о скачках. Чарлз был прав, приятное чтение для самоутверждения. Конечно, репортер, которого я знал много лет, несколько преувеличил мою былую силу. Тот самый случай, когда миф превосходит реальность. Но все равно приятно, в особенности после того унижения и постыдного скандала, который великий Сид только что пережил.
На следующее утро мы с Чарлзом снова меняли этикетки на образцах кварца и упаковывали их в большой ящик для отправки в Фонд Карвера. Когда мы все уложили, выяснилось, что одного камня не хватает.
– Ты уверен, что мы не сунули образец в ящик, не поменяв этикетку? – спросил Чарлз.
– Абсолютно уверен.
– Все же лучше проверить. Боюсь, мы положили камень со своей этикеткой.
Мы снова вынули все кварцы из большого ящика. Коллекция особо ценных кристаллов, которую Чарлз по моему настоянию каждую ночь забирал в свою спальню и держал под подушкой, была полной. Мы все же проверили ее, чтобы убедиться, не положили ли в нее пропавший камень по ошибке. Но образец как в воду канул.
– «Камень святого Луки», – прочел я на этикетке. – Я помню, где он лежал – на верхней полке с правой стороны.
– Да, – подтвердил Чарлз, – довольно скучный на вид осколок размером с кулак. Надеюсь, мы не потеряли его.
– Потеряли? – удивился я. – Крей его свистнул!
– О нет, не может быть! – воскликнул Чарлз.
– Позвоните в фонд и спросите, сколько этот камень стоит.
Чарлз недоверчиво покачал головой, но все же пошел к телефону и вернулся с хмурым видом.
– В фонде сказали, что сам по себе камень не представляет особой ценности, но это исключительно редкий вид метеорита. Он никогда не встречается в шахтах и каменоломнях. Приходится ждать, пока он упадет с неба. Такая вот хитрая штука.
– Именно тот кварц, которого нет у нашего друга Крея.
– Но он же понимает, что я заподозрю его, – возразил Чарлз.
– Вы бы никогда не заметили, что камень пропал, если бы это и в самом деле была коллекция вашего покойного кузена. На полке не было заметно никакого пробела. Он передвинул другие образцы. Откуда ему знать, что вы тщательно проверите всю коллекцию, едва он уедет?
– Значит, нет никакой надежды получить «Святого Луку» назад?
– Никакой, – согласился я.
– Да, хорошо, что ты настоял на страховании коллекции. Фонд Карвера ценит этот осколок дороже, чем все остальные кварцы, вместе взятые. За всю историю нашли лишь один столь же редкий метеорит – «Камень святого Марка». – Чарлз вдруг улыбнулся. – Выходит, что мы потеряли нечто равноценное «Черному двухпенсовику» – редчайшей марке.
Глава 5
Через два дня я переступил порог украшенного портиком и колоннами входа в агентство Рэднора гораздо более бодрым, чем когда выходил отсюда в последний раз.
Почти оглушенный радостным приветствием телефонистки, я поднялся по винтовой лестнице и был встречен свистом и шквалом соленых шуточек отдела скачек. Меня самого удивило, что я чувствовал себя так, будто вернулся домой. Ведь я никогда не считал, что действительно принадлежу к агентству, пока в Эйнсфорде не понял, что мне очень не хотелось бы покинуть его. Запоздалое открытие. Машину уже занесло, и мне вряд ли удастся ее выправить.
– Так ты все-таки справился? – Чико просто сиял.
– Пожалуй, да.
– Я имею в виду, снова будешь ворочать жернова?
– Ага.
– Но, – Чико вытаращил глаза на часы, – как обычно, опаздываешь.
– Пошел ты!
– Наш Сид вернулся, – Чико обвел рукой улыбающиеся лица агентов отдела скачек, – и по-прежнему чертовски обаятелен. Наконец-то работа агентства придет в норму.
– Но как я вижу, у меня по-прежнему нет стола, – проворчал я, обводя глазами комнату. Ни стола. Ни корней. Ни настоящей работы. Как и прежде.
– Садись на стол Долли, она старательно вытирала пыль с того места, где ты сидел.
Долли, улыбаясь, смотрела на Чико, и жажда материнства слишком явно читалась в ее взгляде. Она считала свою жизнь бессмысленной и бесплодной из-за того, что не могла родить ребенка. И то, что у нее прекрасная голова, одна из лучших в агентстве, а ум работает со скоростью и точностью компьютера, и то, что она крупная, энергичная, уверенно стоящая на земле женщина сорока лет с двумя браками в прошлом и старым холостяком, увивавшимся возле нее сейчас, для Долли не имело никакой цены. Она была потрясающим работником, очаровательной женщиной, прекрасным компаньоном для выпивки, но всегда оставалась печальной. Очень печальной.
Чико терпеть не мог, чтобы его нянчили, и вообще к матерям относился настороженно. К любым матерям, не только к тем, которые подбрасывают своих детей в прогулочной коляске на порог полицейского участка возле моста Бернс. Он подшучивал над Долли и ловко избегал ее попыток проявить материнскую заботу.
Я уселся на угол стола Долли, мое давнее привычное место, и покачал ногой.
– Долли, любовь моя, как идет работа?
– Необходимо, – шутливо ответила она, – чтобы ты чуть больше работал и чуть меньше дерзил.
– Тогда дай мне работу.
– A, сейчас. – Она задумалась. – Ты мог бы… – начала она и замолчала. – Хотя нет… Скорее всего, нет. Пусть лучше Чико поедет в Лембурн, там тренер хочет проверить одного подозрительного конюха…
– А для меня ничего нет?
– Э-э-э… Понимаешь… нет, ничего нет, – ответила Долли.
Это «нет» она уже говорила прежде сотни раз. И ни разу не сказала «да».
Я состроил ей гримасу, придвинул к себе телефон, нажал нужную кнопку и попал в приемную Рэднора.
– Джоани? Это Сид Холли. Да… вернулся из ниоткуда. Шеф занят? Я хотел бы переброситься с ним парой слов.
– Тише! Великое мгновение, – провозгласил Чико.
– Сейчас у него клиентка, – ответила Джоани. – Когда она уйдет, я спрошу и перезвоню вам.
– Хорошо. – Я положил трубку.
Долли вскинула брови. Как руководитель отдела, она была моим непосредственным начальником, и, попросив о встрече с Рэднором, минуя ее, я пренебрег правилами субординации. Но я был уверен, что Долли по прямому указанию Рэднора ни разу не дала мне задания. Если я хочу открыть шлюзы, то надо самому пойти и поднять заслонки. Или я так и буду сидеть на углу стола до старости.
– Долли, любовь моя, мне надоело болтать ногами, сидя на столе, даже таком гостеприимном, как твой. Хотя вид отсюда восхитительный.
Долли обычно носила блузки с глубоким треугольным вырезом, и сейчас на ней была кремовая шелковая блузка с вырезом настолько глубоким, что, будь на ее месте молоденькая девушка, в отделе скачек вспыхнул бы бунт. Но и у Долли это выглядело очень привлекательно. Природа щедро одарила ее своей милостью.
– Хочешь распрощаться? – Чико быстро сообразил, зачем я иду к шефу.
– Все зависит от него. Он и сам может вышвырнуть меня.
В отделе все задумались и замолчали. Они знали, как мало я делаю для агентства и что меня это устраивает. Долли отвела глаза в сторону, что не очень обнадежило.
С шумом появился рассыльный Джонс с подносом безупречных чайников без сколотой эмали. Грубый, своевольный, черствый, в свои шестнадцать лет он был, наверно, лучшим рассыльным в Лондоне. Густые волосы доходили ему до плеч – волнистые и очень чистые. Он стригся в дорогой парикмахерской, и беспорядочная копна волос на самом деле была стильной прической, которая сзади делала его похожим на девушку, что Джонса вовсе не трогало. Половину своей зарплаты и все воскресенья он тратил в увеселительных заведениях, а вторую половину и будние ночи отводил охоте на девушек. Судя по его рассказам, охота часто бывала удачной. Но ни одна девушка ни разу не появилась в офисе, чтобы подтвердить его версию.
Под его розовой рубашкой билось каменное сердце, на лице под стильной прической постоянно блуждал вопрос: «Ну и что?» Но благодаря тому, что это забавное, честолюбивое, антиобщественное создание всегда приходило на работу раньше положенного времени, чтобы подготовиться к дневным заданиям, он и нашел меня раньше, чем я умер. Из этого факта при желании можно было вывести какую-нибудь мораль.
– Вижу, труп вернулся. – Джонс окинул меня взглядом.
– Благодаря тебе, – лениво пробормотал я.
Но он понял, что я имел в виду. Впрочем, ему было наплевать.
– Твоя кровь и всякая всячина просочилась сквозь щели в линолеуме и пропитала дерево под ним. Шеф беспокоился, не начнет ли оно гнить и не покроется ли плесенью, – сообщил Джонс.
– Джонс, – возмутилась Долли, – убирайся к черту или заткнись!
У нее на столе зазвонил телефон. Она подняла трубку, выслушала, посмотрела на меня и сказала:
– Хорошо. Шеф хочет тебя видеть. Прямо сейчас.
– Прощальный привет? – с интересом спросил Джонс.
– Не суй нос не в свое дело, – рассердился Чико.
– А пошел ты знаешь куда…
Я, улыбаясь, удалился. Долли в который раз принялась разнимать сцепившихся Чико и Джонса. Это у них было своего рода утренней зарядкой. Внизу я пересек холл, миновал маленькую приемную Джоани и вошел в кабинет Рэднора.
Он стоял у окна и наблюдал за движением на Кромвель-роуд. Комната, в которой клиенты излагали свои проблемы, располагала к покою и размышлениям: стены – в мягких серых тонах, шторы и ковры – в темно-красных, удобные глубокие кресла, возле них столики с пепельницами, картины, вазы с цветами. Если бы не маленький письменный стол Рэднора, стоявший в углу, кабинет ничем не отличался бы от обыкновенной гостиной. Все считали, что Рэднор купил обстановку этой комнаты вместе с домом, – настолько она соответствовала представлению об изящном городском здании конца викторианской эпохи. У Рэднора была теория, что в мирной атмосфере люди меньше искажают и преувеличивают факты, чем в официальном строгом кабинете.