Размышляя о печальной картине, которую нарисовали цифры прочитанных мной балансовых отчетов, я подошел к работавшим людям. Они лопатами снимали верхний слой земли и грузили его на трейлер. Еще у трибун я почувствовал неприятный запах, здесь же он стал гораздо сильнее.
Почти на всю ширину скаковой дорожки и ярдов на тридцать в длину расползлось неправильной формы пятно выгоревшей, мертвой земли. Меньше половины отравленного дерна уже сняли, под ним лежала серовато-белая глина. Но еще оставался огромный загрязненный участок. Я подумал, что рабочих явно недостаточно, чтобы за восемь дней заменить почву и подготовить грунт к скачкам.
– Добрый день, – поздоровался я с рабочими. – Ну и ужас!
Один из них воткнул в землю лопату и подошел ко мне, вытирая руки о штаны.
– Кого вам надо? – не слишком вежливо спросил он.
– Управляющего ипподромом. Капитана Оксона.
Его манеры сразу стали более вежливыми.
– Его сегодня здесь нет, сэр. О! Ведь вы Сид Холли?
– Правильно.
Последовала еще одна перемена, на этот раз рабочий прямо засиял от братской любви.
– Я десятник, – ухмыльнулся он, – Тед Уилкинс. – (Я пожал его протянутую руку.) – Капитан Оксон уехал в Лондон. Он сказал, что вернется завтра.
– Не важно. Я просто проезжал мимо и решил заскочить, посмотреть на несчастный старый ипподром.
– Смотреть тут не на что, – горько проговорил Уилкинс.
– А что именно произошло?
– Вон там, на дороге, перевернулась цистерна.
Он показал рукой, и мы направились к тому месту, откуда начиналось грязное пятно.
Узкая проселочная дорога тянулась рядом с дальним концом ипподрома, полукругом заходя на его территорию и пересекая скаковую дорожку. Во время соревнований твердую поверхность дороги покрывали толстым слоем торфа или опилками, и лошади скакали по искусственному покрытию без хлопот. Выход не идеальный, но так поступали на многих ипподромах, территорию которых пересекали дороги. К примеру, в Ладлоу таких перекрестков было пять.
– Вот здесь, – показал Тед Уилкинс. – Хуже места не представить. Как раз на середине скаковой дорожки. Вот тут эта дрянь вылилась из цистерны. Видите, вот здесь она перевернулась, а крышка люка открылась от удара.
– Как это случилось?
– Никто не знает.
– Но водитель? Его не убило?
– Нет, почти даже и не поцарапало. Отделался легкими ушибами. Но он не помнит, что случилось. Какая-то машина ехала по дороге, уже стемнело, и она влетела в его цистерну. Когда водителя нашли, он сидел на обочине, держался за голову и стонал. Говорят, это сотрясение мозга, потому что он ударился головой, когда цистерна переворачивалась. Мне непонятно, как ему удалось так легко отделаться, ведь кабина оказалась раздавлена и все кругом было засыпано стеклом.
– И часто тут ездят цистерны с химикатами? Какое счастье, что этого не случалось раньше.
– Вообще-то, они тут никогда не ездили. – Он поскреб в затылке. – Но последние два года начали курсировать регулярно. Понимаете, на лондонском шоссе такое движение, что им удобнее ехать в объезд.
– Хм, а цистерна местной фирмы?
– Цистерна принадлежит фирме «Интерсоут кемикл», это тут, чуть дальше по берегу.
– Когда, вы думаете, здесь могут начаться скачки? – спросил я, поворачиваясь к скаковой дорожке. – Вы закончите к следующей неделе?
– Строго между нами, – он нахмурился, – не уверен. Я говорил капитану, что нужна пара бульдозеров, а не шесть человек с лопатами.
– По-моему, вы правы.
– Он говорит, что ипподром не может позволить себе такой расход. Вот мы и работаем. Дай бог, чтобы мы сняли отравленную почву к следующей среде.
– А новую землю положить не успеете, – заметил я.
– Разве что чудом, а если все будет как сейчас, то наверняка не успеем, – мрачно согласился он.
Я наклонился, провел рукой по пятну потемневшей травы и невольно скривился: гнилая, отвратительно пахнущая слизь. Десятник засмеялся:
– Ужасно, да? И так воняет.
Я поднес пальцы к носу и тут же пожалел об этом: тошнотворная вонь.
– Эта слизь покрыла землю с самого начала?
– Да.
– Не буду больше отнимать у вас время, – сказал я.
– Я скажу капитану Оксону, что вы приезжали. Жаль, что не застали его.
– Не стоит отвлекать его от дел, у него сейчас, должно быть, полно хлопот и без меня.
– Будто проклятие какое над ипподромом, одно несчастье за другим, – кивнул Тед Уилкинс. – До свидания. – Он вернулся к своей нелегкой работе, а я зашагал к пустым трибунам.
Возле весовой я долго стоял в нерешительности, раздумывая, не войти ли, воспользовавшись отмычками. Я понимал, что меня тянет в весовую ностальгия по ушедшим дням, а вовсе не убеждение, будто там можно найти что-нибудь полезное для расследования. Всегда есть искушение использовать профессиональное мастерство ради собственного удовольствия. Тогда я решил заглянуть в окно и этим ограничиться.
Пустая весовая выглядела как обычно. Огромное пустое пространство, в углу – стол и стулья с прямыми спинками, слева – весы. Весы на всех ипподромах одинаковые и совсем не такие, как в старые времена. Прежде жокей становился на одну платформу, а на другую служитель ставил гири. Взвешивание шло очень медленно. Сейчас жокей садится на стул, прикрепленный пружиной к платформе, а стрелка показывает вес на диске, похожем на циферблат гигантских часов. Я вспомнил несколько случаев, когда сидел на этом стуле.
«Мне уже никогда не сидеть на этих весах, – подумал я, пожав плечами, – и никто не вспомнит обо мне».
Сев в машину, я направился в ближайший город в поисках «Интерсоут кемикл» и через час уже разговаривал с управляющим по кадрам. Я объяснил, что приехал по поручению Национального охотничьего комитета, чтобы узнать, как чувствует себя водитель и не вспомнил ли он еще какие-нибудь детали аварии.
Управляющий, толстый человек лет пятидесяти, встретил меня любезно.
– Смит уволился, – сообщил он. – Мы дали ему несколько выходных, чтобы он пришел в себя после аварии, а вчера он явился и сказал, что его жена раскапризничалась и требует, чтобы он больше не возил химикаты.
– Он давно у вас работал? – сочувственно спросил я.
– Около года.
– Наверное, хороший водитель?
– Понимаете, для того чтобы перевозить такие грузы, водители должны быть хорошими, иначе мы их не берем.
– Вы до сих пор не знаете, что же все-таки произошло?
– Так и не знаем, – вздохнул он. – Перевернуть цистерну не так-то просто. Всю дорогу залило бензином и химикатами, и обнаружить на ней ничего не удалось. Если там и были какие-нибудь следы, то гусеницы крана, поднимавшего грузовик, все измочалили.
– Ваши цистерны давно используют эту дорогу?
– Нет, совсем недавно, а после аварии вообще по ней не ездят. Кстати, я только сейчас вспомнил: по-моему, Смит и нашел этот объезд, потому что, вы же знаете, лондонское шоссе перегружено. Многие водители обрадовались, что есть объездная дорога.
– Значит, они регулярно пересекали Сибери?
– Думаю, да. Это прямая дорога к нефтеперегонному заводу.
– Вот как? А что именно вез Смит в цистерне?
– Серную кислоту. Она используется при очистке нефти.
Серная кислота. Густая, маслянистая, едкая жидкость, обугливающая органические ткани. Вряд ли можно было вылить на землю Сибери что-либо более опасное и разрушительное. Скачки не пришлось бы отменять, окажись это обыкновенные химикаты. Засыпали бы дорожки песком или опилками и провели бы соревнования. Но никто не рискнет пустить лошадь по земле, пропитанной кислотой.
– Не могли бы вы дать мне адрес Смита? – попросил я. – Раз уж я приехал сюда, загляну и узнаю, не вернулась ли к нему память.
– Конечно. – Управляющий порылся в картотеке. – Передайте ему, что если хочет, то может вернуться к нам. Сегодня утром еще несколько человек заявили, что не хотят водить цистерны.
Пообещав передать и поблагодарив управляющего, я поехал по адресу, который он мне дал. Двухэтажный дом в пригороде, две комнаты на втором этаже. Но Смит и его жена там больше не жили. Молодая женщина с бигуди на голове сообщила, что Смиты вчера упаковали вещи и уехали. Нет, они не сказали, куда уезжают, и не оставили адреса, и она бы на моем месте не стала беспокоиться о его здоровье, потому что он после аварии все дни хохотал, пил и ставил пластинки. Сотрясение мозга у него очень быстро прошло. А когда она пожаловалась на шум, он заявил, будто радуется, что остался жив.
Начало темнеть, и я медленно возвращался в Лондон навстречу потоку машин. Мой дом находился недалеко от агентства, в современном здании с гаражом в подвале. Оставив там машину, я поднялся в лифте к себе на шестой этаж.
Две комнаты с окнами на юг, спальня и гостиная, а за ними ванная и кухня, окна которых смотрят во внутренний двор-колодец. Уютная солнечная квартира, мебель светлого дерева, шторы прохладных тонов, центральное отопление, в стоимость аренды входит уборка. Налаженный быт: из соседнего магазина регулярно каждую неделю по кухонному подъемнику поступают продукты и так же регулярно исчезает мусор в мусоропроводе. Спокойная жизнь. Ни скандалов, ни огорчений, ни обязательств. Проклятая одинокая жизнь. Без Дженни.
Но она никогда здесь не жила. Дом в беркширской деревне, где мы прожили большую часть нашей совместной жизни, со временем превратился в поле боя. Когда она ушла, я с облегчением продал его и вскоре после того, как пришел к Рэднору, переехал сюда. Эту квартиру я и выбрал-то потому, что она была рядом с агентством, хотя и стоила очень дорого. Зато я экономил на дороге.
Я смешал бренди со льдом и водой, сел в кресло, положил ноги на стол и стал размышлять о Сибери. Сибери, капитан Оксон, Тед Уилкинс, «Интерсоут кемикл» и водитель по фамилии Смит.
Потом я вспомнил о Крее. Ничего приятного в голову не пришло. Абсолютно ничего. Фальшивая маска цивилизованности, под которой скрывается необузданная жадность. Бешеная страсть к кварцам и к земле. Одержимость чистотой собственного тела, которую компенсирует грязь его мыслей. Необычные сексуальные вкусы. Ненормальная способность получать удовольствие, причиняя боль.