– Правильно, – решительно подтвердил Рэднор. – Договорились.
Когда Долли, Чико и я выходили, он остановил меня:
– Сид, ты не возражаешь, если я еще раз посмотрю эти фотографии? Пришли их мне с рассыльным Джонсом, если они тебе больше не нужны.
– Хорошо. Я так долго на них смотрел, что выучил наизусть. Держу пари, вы тотчас заметите то, что я пропустил.
– Так часто бывает, – кивнул Рэднор. – Всегда полезно окинуть факты свежим взглядом.
Мы втроем вернулись в отдел скачек, и я с помощью телефонистки нашел рассыльного Джонса, который был в отделе розыска пропавших лиц. Пока он спускался, я снова пересмотрел все снимки. Отчет о движении акций, сводный список банковских счетов, письма Болта, десятифунтовые банкноты и два листа с датами, инициалами и цифрами. С самого начала было ясно, что это отчет о расходах с расписками. Но теперь я кое-что мог расшифровать. Некий У. Л. Б. регулярно в течение года получал по пятьдесят фунтов в месяц. Последний раз он получил деньги за четыре дня до того, как Уильям Лесли Бринтон нашел кратчайший выход из тупика, в который его загнали. Шестьсот фунтов – цена жизни человека.
Большинство других инициалов ни о чем мне не говорило, кроме последних в списке. Д. Р. С. Очень похоже, что они принадлежат водителю цистерны. Первые сто фунтов Д. Р. С. получил накануне того дня, когда в Сибери перевернулась цистерна, и за день до того, как Крей приехал в Эйнсфорд на уик-энд.
В следующей строчке, последней на втором листе, против Д. Р. С. стояла сумма в сто пятьдесят фунтов и дата – вторник после того уик-энда, когда я сделал фотографии. Именно во вторник Смит ушел с работы, упаковал вещи и скрылся.
Среди инициалов постоянно попадались два полных имени, Лео и Фред. Видимо, каждый из них получал свои деньги регулярно, как жалованье. Один из них и был тем огромным парнем, который приходил к Мервину Бринтону. Один из них был и тем большим боссом, который послал Эндрюса с револьвером в офис агентства на Кромвель-роуд.
Мне предстояло предъявить счет или Лео, или Фреду.
Наконец появился рассыльный Джонс. Я отдал ему фотографии.
– А где наш кофе, маленькая сопливая лысуха? – грубо спросил Чико.
Когда Джонс разносил кофе, мы были внизу, у Рэднора.
– Лысуха – от слова «лысый», – сухо заметила Долли, глядя на роскошные локоны Джонса.
Джонс непечатно объяснил Чико, где тот может найти свой кофе.
Чико в ярости взмахнул кулаком над головой рассыльного Джонса, тот отскочил в сторону и оскорбительно захохотал. Фотографии взлетели вверх и веером рассыпались по комнате.
– Да прекратите, черт возьми! – закричала Долли, когда большая фотография упала на ее стол.
– Сначала сопли подотри, а потом лезь ко мне.
Последнее слово осталось за Джонсом, и в прекрасном настроении он принялся помогать Долли и мне собирать фотографии. Запихав их в пакет и довольно ухмыляясь, он ушел.
– Чико, – строго сказала Долли, – зачем ты затеял свару?
– Твоя материнская забота у меня поперек горла стоит, – огрызнулся Чико.
Долли закусила губу и отвела взгляд. Чико вызывающе уставился на меня, прекрасно осознавая, что он начал первый и был не прав.
– Будто коты на крыше, – равнодушно проговорил я.
Чико не сумел быстро придумать достойный ответ, скорчил рожу и вышел из комнаты. Представление закончилось. Офис вернулся к нормальной жизни. Машинистки застучали по клавишам, заработали магнитофоны, сотрудники схватились за телефоны. Долли, вздохнув, начала составлять график патрулирования Сибери. Я сидел и думал о Лео. Или о Фреде.
Немного спустя я поднялся в Bona fides. Обычный гул телефонных разговоров висел в воздухе. Джордж, погруженный в таинственную беседу о шариках против моли, увидев меня, покачал головой. Джек Коупленд, одетый в очередной поношенный пуловер, в перерыве между двумя звонками выкроил минутку и сообщил, что по Крею никаких новостей.
– Этот тип, – сказал Джек, – профессионально скрыл все следы того, что было десять лет назад. Но если хотите, мы будем копать глубже.
– Конечно хочу.
Я поднялся в отдел розыска пропавших лиц. Сэмми тоже покачал головой: о Смите ничего не известно – еще рано.
Рассчитав, что Марк Уитни уже должен вернуться со второй тренировки лошадей, я позвонил ему домой и попросил одолжить старого скакуна, вышедшего на покой.
– Конечно бери. А для чего?
Я объяснил для чего.
– Тогда тебе лучше взять и фургон, в котором мы перевозим лошадей, – решил он. – Если ночью начнется дождь, ты спрячешься в фургон и не промокнешь.
– Но разве он не нужен тебе самому? Тем более прогноз обещает сухую и ясную погоду.
– Он мне понадобится только в пятницу утром. До соревнований в Сибери все мои лошади будут дома. А в Сибери я пошлю только одного скакуна, представляешь? Хотя ипподром прямо у меня под носом. Владельцы не хотят заявлять лошадей в Сибери. И в субботу мне придется тащиться в Бенбери. Чертовски глупо, у порога начинается прекрасная скаковая дорожка, а я поеду на худшую за тридевять земель.
– А какая лошадь побежит в Сибери?
Марк рад был выговориться и выдал мне полную и неприглядную правду о полуслепой, абсолютно тупой и плохо прыгающей каурой кобыле, с которой он надеется выиграть скачки новичков. Зная его, я подумал, что, скорее всего, и выиграет. Договорившись, что мы с Чико приедем к нему сегодня в восемь вечера, я повесил трубку.
Потом я ушел из офиса и на метро отправился в Сити, в библиотеку Торговой палаты, где попросил материалы по ипподрому Сибери. За длинным столом в пронумерованном кресле, окруженный энергичными клерками, мужчинами и женщинами, обложенными книгами и делавшими пространные выписки, я изучал последний список акционеров. Кроме Крея и его союзников, которых я узнавал по псевдонимам, помня наизусть отчет о движении акций, никто из инвесторов не владел большим пакетом акций: у каждого было не более трех процентов от общего количества. А три процента означали примерно две с половиной тысячи фунтов, которые лежали без движения и не приносили ни пенни дивидендов. Легко понять, почему держатели не хотели увеличивать свой пакет акций.
Имя Фотертона в списке не значилось, хотя это еще ни о чем не говорило, потому что некоторые акции покупались анонимно и могли принадлежать кому угодно. Но все же я был несколько удовлетворен, что директор ипподрома не участвует в игре, где победа – смерть Сибери. Все крупные перемещения акций в прошлом году шли только в направлении Крея, и никуда больше.
Некоторых мелких инвесторов, владеющих двумя сотнями акций каждый, я знал лично. Записав их имена и адреса, я решил связаться с ними и попросить прислать мне письмо, полученное от Болта. Путь более долгий, чем через Занну Мартин, но зато более надежный.
Я плохо спал предыдущую ночь, все время думал о Занне Мартин. О ней и о Дженни. Об обеих.
В офис я вернулся перед концом ланча. В отделе скачек не было никого, кроме Чико. Он сидел за столом и грыз ногти.
– Если нам предстоит просидеть ночь на ипподроме, не лучше ли сейчас немного поспать? – предложил я.
– Нет нужды.
– Очень даже есть. Я не так молод, как ты.
– Бедненький старенький дедушка. – Он неожиданно улыбнулся и попросил прощения за утреннюю сцену. – Не мог сдержаться, понимаешь? Этот Джонс вечно подливает масла в огонь.
– Джонс сам постоит за себя. Но Долли…
– Черт возьми, я же не виноват, что у нее нет детей!
– Она хочет детей так же, как ты хочешь мать.
– Но я не хочу… – возмутился он.
– Родную мать, – прямо сказал я. – Ты хочешь, чтобы родная мать растила и любила тебя. Как растила и любила моя.
– Конечно, это твое преимущество.
– Правильно.
Чико засмеялся:
– Забавно, но мне нравится старушка Долли. Если бы еще она не квохтала надо мной, как наседка…
– Долли всем нравится, – улыбнулся я. – Ты можешь поспать у меня на софе.
– Похоже, с тобой будет труднее работать, чем с Долли. Я уже вижу, – вздохнул он.
– Да?
– Не обманывай себя, старина. Я хотел сказать «сэр», – иронически добавил он.
Постепенно обитатели отдела скачек занимали свои места, включая и Долли.
– Первый патруль, – сообщила она, – приступит к работе на ипподроме завтра в шесть утра. Надо ли им сказать, чтобы они нашли вас и доложили о прибытии?
– Ни в коем случае, – решительно запротестовал я. – Никто не должен знать, где я.
– Так лучше, – согласилась она. – Тогда поступим как обычно. Они позвонят шефу домой, когда начнут дежурство, а потом доложат, когда их сменит следующая группа.
– И они могут позвонить ему в течение всего дня, если что-нибудь случится? – удивился я.
– Да, как обычно.
– Оказывается, быть шефом так же хлопотно, как и доктором, – улыбнулся я.
Долли кивнула и пробормотала:
– Ты скоро почувствуешь это на своей шкуре.
Мы с Чико пришли ко мне, задернули шторы и попытались уснуть. В половине третьего это не так-то легко. Среди дня я привык галопировать на скаковой дорожке, а не отдыхать. Когда зазвонил телефон, мне показалось, что я только что заснул. Посмотрел на часы – десять минут пятого. Я просил разбудить нас в шесть. Но это был не звонок-будильник, это была Долли.
– Только что для тебя пришел конверт с пометкой «очень срочно». Я подумала, что ты, наверно, хочешь узнать, в чем дело, прежде чем отправишься в Сибери.
– Кто принес конверт?
– Водитель такси.
– Пришли его ко мне.
– Боюсь, он уже уехал.
– От кого конверт?
– Понятия не имею. Обычный коричневый конверт. Такого типа, как мы используем для внутренних рапортов.
– A, хорошо. Я сейчас приеду.
Чико, опершись на локоть, сонно поглядел на меня.
– Спи. Я ненадолго. Только схожу в офис и вернусь, – сказал я.
В отделе скачек выяснилось, что не только пришло сообщение, но и кое-что ушло. Обшарпанный стол лимонного цвета исчез. Я опять остался без рабочего места.
– Приходил Сэмми, – объяснила Долли. – Он очень сожалеет, но у него новый помощник, и его некуда посадить.