Когда мы взвились в прыжке, ослепительная вспышка ударила мне в глаза. Белый, слепящий, бьющий в мозг свет! День разлетелся на миллионы искр, окружающий мир вспыхнул жарким пламенем, будто солнце упало на землю.
Я почувствовал, что Ривелейшн падает, и инстинктивно скатился с его спины, ослепший и беспомощный. Потом резкий удар о землю, и зрение понемногу вернулось. После яркого света – почти полная темнота, пасмурный ноябрьский день.
Я вскочил на ноги раньше, чем Ривелейшн, все еще держа поводья. Он поднялся, недоумевающий, пошатывающийся, но целый и невредимый. Я потянул его вперед, чтобы он немного пробежал, и убедился, что, к счастью, ноги не повреждены. Теперь оставалось только побыстрее вспрыгнуть в седло, а это оказалось чертовски трудно. С двумя здоровыми руками я даже не замечал, как взлетал на спину лошади, а теперь только с третьей попытки вскарабкался на Ривелейшна, уронив поводья и больно ударившись животом о переднюю луку седла. Ривелейшн вел себя прекрасно. Он пробежал всего пятьдесят ярдов в неправильном направлении, прежде чем я пришел в себя, подобрал поводья и повернул его в противоположную сторону. На этот раз мы объехали открытый ров и другие препятствия стороной. Сначала проскакали по краю дорожки, потом медленным шагом пересекли дорогу, но вернулись не в центр полукруга, где утром прятались, а к ограде, отделяющей ипподром от главной автострады, ведущей в Лондон.
Уголком глаза я видел, что Чико по траве бежит ко мне. Я помахал ему рукой, в которой были поводья, и остановился, поджидая его.
– Мне послышалось, будто ты говорил, что чертовски здорово ездишь верхом, – переводя дыхание, выпалил он.
– Угу, – вздохнул я, – когда-то я так считал.
– Ты упал. Я видел. – Он внимательно оглядывал меня. – Ты упал, как сосунок.
– Если ты смотрел внимательно… упала лошадь. Надеюсь, не будешь спорить? Это большая разница. Очень важная для жокея.
– Глупости, – фыркнул он. – Я видел, как ты упал.
– Пойдем. Нам надо кое-что найти. – Я объяснил Чико, что имею в виду, и направил Ривелейшна к ограде. – В одном из этих бунгало. Скорее всего, в окне, на крыше или в саду.
– Подонки! – взорвался Чико. – Грязные подонки!
Я не собирался с ним спорить.
Найти то, что мы искали, было нетрудно, предстояло пройти не больше ста ярдов. Мы шли вдоль ограды по направлению к Лондону, тщательно осматривая каждое дерево в саду и каждый дом. Недоумевающие, вопрошающие лица местных жителей глядели нам вслед.
Чико увидел первым. На верхней голой ветке дерева в глубине предпоследнего сада. Машины неслись по шоссе всего в десяти ярдах от нас, и Ривелейшн начал беспокоиться, намекая, что хотел бы вернуться на скаковую дорожку.
– Вот! – Чико показал вверх.
Я поднял голову, стараясь преодолеть несильное сопротивление лошади. Вот оно – безукоризненно отполированное зеркало высотой пять футов и шириной три фута…
– Подонки! – еще яростнее повторил Чико.
Я кивнул, потом спешился и повел Ривелейшна вглубь ипподрома, где шум машин не нервировал его. Привязав лошадь к одному из препятствий, я присоединился к Чико. Мы перешли лондонское шоссе и направились к первому ряду бунгало.
Когда мы позвонили, открыли сразу двое – наверное, муж и жена. Пожилые, любезные, безобидные, они вопросительно смотрели на нас. Я сразу взял быка за рога.
– Вы знаете, что у вас на дереве зеркало? – вежливо спросил я.
– Вы шутите! – Женщина улыбнулась мне, как идиоту.
У нее были жидкие седые волосы. Поверх коричневого шерстяного платья она накинула замызганный черный плащ. Никакого чувства цвета.
– Пожалуйста, посмотрите сами.
– Понимаете, это не зеркало, – пробормотал ее муж. – Это плакат. Обычная реклама.
– Правильно, – поддержала его жена. – Это плакат.
– Мы согласились сдать в аренду наше дерево…
– Вообще-то, за совсем небольшую сумму… Наша пенсия…
– Этот человек поставил раму…
– Он сказал, что скоро вернется с плакатом…
– Религиозным. Ради доброго дела…
– Иначе мы бы не согласились…
– По-моему, это не самое удачное место для плаката, – нетерпеливо перебил Чико. – Дерево стоит в глубине сада, и его загораживают другие деревья. У вас это не вызвало подозрений?
– Я было подумал… – начал мужчина, переминаясь с ноги на ногу в потрепанных войлочных шлепанцах.
– Но раз ему хотелось заплатить за аренду именно этого дерева, вы не стали его отговаривать, – закончил я за него. – Почему лишний фунт или два должны получить ваши соседи, а не вы?
Супругам явно не понравилась такая прямота, но они не возражали.
– Пойдемте посмотрим, – предложил я.
Они двинулись за мной по узкой тропинке между стеной бунгало и садом. Дерево стояло между домом и оградой ипподрома, и солнце освещало его голые, без листьев, ветви. Мы увидели деревянную заднюю стенку зеркала и веревку, которая прикрепляла его к стволу. Пожилая пара обошла дерево и недоуменно уставилась на зеркало.
– Он сказал, что это рама для плаката, – повторил мужчина.
– Хорошо, – пытаясь сохранять спокойствие, согласился я. – Вероятно, здесь и будет плакат, раз он так сказал. Но в данный момент, как вы видите, это зеркало. И оно направлено прямо на скаковую дорожку. А вы знаете, как ярко отражают зеркала солнечный свет? Может быть небезопасно, если зайчик от зеркала ударит кому-нибудь в глаза. Поэтому мы пришли спросить, не будете ли вы возражать, если мы передвинем его?
– Боже мой, конечно! – воскликнула женщина, встревоженно глядя на наши костюмы для верховой езды. – Невозможно смотреть скачки, если свет бьет в глаза.
– Правильно. Так вы не возражаете, если мы чуть-чуть повернем зеркало?
– Папа, по-моему, это ничего не испортит? – с сомнением обратилась она к мужу.
Он махнул рукой. Чико спросил, как зеркало подняли на дерево. Этот человек принес с собой лестницу, а у них лестницы нет, ответили супруги. Чико пожал плечами, подвинул меня к дереву, поставил одну ногу мне на бедро, другую – на плечо и через секунду взобрался, будто белка, на голую ветку. Пожилая пара от удивления раскрыла рты.
– Давно оно здесь? – спросил я. – Когда тот человек привязал зеркало к дереву?
– Утром, – сказала женщина. – Потом он еще раз приходил, прямо перед вами, принес веревку и сказал, что скоро вернется с плакатом.
Значит, пока зеркало поднимали на дерево, мы с Чико сидели в кустах и ничего не заметили. И потом человек пришел, чтобы определить правильное положение зеркала против солнца. В два часа. Время, когда завтра будет третий заезд. Важнейший в соревнованиях. Кому-то из жокеев свет ударил бы прямо в глаза.
Белый флаг – зеркало немного влево, оранжевый – немного вправо, нет флагов – найден правильный угол.
Завтра, после того как у открытого рва случится катастрофа, он придет и наклеит на стекло плакат, и самые тщательные поиски ничего не обнаружат. Еще одно несчастье на ипподроме Сибери. Погибшие лошади, затоптанные жокеи. «Мистер Уитни, не посылайте больше моих лошадей в Сибери, это просто какое-то проклятое место, всегда там что-нибудь случается».
Я ошибался в одном: религиозный плакат должны были наклеить не на следующий день.
Глава 13
– По-видимому, вам лучше войти в дом, – вежливо предложил я пожилой паре. – А мы сами объясним человеку, который идет сюда, что сделали с его зеркалом.
«Папа» посмотрел на дорожку, ведущую от шоссе, обнял жену за плечи, словно защищая ее, и пробормотал:
– Э-э-э… да.
Они двинулись к дому, когда в ворота входил крупный мужчина со складной алюминиевой лестницей и большим рулоном бумаги под мышкой. Минутой раньше я услышал скрип шин его фургона, скрежет тормоза, стук хлопнувшей дверцы и дребезжание алюминиевой лестницы, когда он вытаскивал ее из машины. Чико тихо скорчился на дереве, наблюдая за происходящим.
Я стоял спиной к солнцу, которое светило прямо в лицо человеку, входившему в сад. Его физиономия никак не ассоциировалась с религиозной деятельностью, а напоминала, скорее, лицо боксера-тяжеловеса: мощное, как скала, и жестокое, как у профессионального убийцы.
Он подошел ко мне прямо по траве, бросил на землю лестницу и спросил:
– Что здесь происходит?
– Зеркало, – ответил я. – Его придется убрать.
Глаза у него сузились, тело напряглось.
– На нем будет плакат, – рассудительно начал он, взмахнув бумажным рулоном.
Внезапно рулон полетел в сторону, и он бросился на меня.
Борьба длилась недолго. Он собирался ударить меня в лицо, но в последний момент всадил оба кулака мне в живот – ему пришлось здорово нагнуться. Скорчившись от боли, я схватил лестницу и с размаху врезал ему по коленям.
Земля заходила ходуном, когда он рухнул, как колосс. Он перекатился на бок, его пиджак распахнулся. Я рванулся вперед и выдернул револьвер, выглядывавший из его подмышечной кобуры. Револьвер легко поддался, но громила отбросил меня в сторону. Я снова упал и распластался на траве. Он встал на четвереньки, нашел в траве револьвер и ухмыльнулся. Потом вскочил, будто распрямившаяся пружина, и с удовольствием пнул меня в бок. Тут же отпрыгнув назад, он направил на меня ствол револьвера.
Чико яростно закричал. Боксер повернулся и шагнул к дереву, только сейчас заметив второго противника. Выбирая цель, он отдал предпочтение тому, кто еще был способен сопротивляться. Теперь он целился в Чико.
– Лео! – крикнул я. Ничего не произошло. Я попытался еще раз: – Фред!
Тяжеловес чуть повернул ко мне голову, и в этот момент Чико спрыгнул на него с высоты десять футов.
Раздался выстрел, и день снова разлетелся на сверкающие, искрящиеся частички. Я лежал на земле, прижав колени к подбородку, и тихо стонал, проклиная себя за то, что вечно лезу не в свои дела.
Привлеченные шумом обитатели бунгало вышли в садики и с удивлением смотрели через забор на происходившее. Пожилая пара, в саду которой мы устроили кавардак, с побледневшими лицами стояла у окна, раскрыв рты от изумления. Здоровяк собрал слишком много зрителей для убийства.